Из тьмы - Антон Чиж

Ванзаров сел за его стол и пожелал приятного аппетита. Сеня обрадовался гостю, предложил немедленно разделить трапезу, особенно графинчик водки, без которого не садился за стол. Организм его обладал исключительным свойством: он мог прикончить два-три графинчика. Когда новый знакомый уже валялся под столом, Сеня оставался практически трезвым.

– Как поживаете, Родион Георгиевич? – говорил он, наливая рюмочку и пододвигая к Ванзарову.

– Потихоньку ловим жуликов и мошенников… – Ванзаров не прикоснулся к рюмке, хотя желание пришлось осадить.

– Скажите пожалуйста! – искренно удивился Сеня. – В столице нашей богоспасаемой империи еще не перевелись жулики? Хоть бы глазком на них взглянуть…

– Могу предоставить такую возможность.

– Да неужели?! – Сеня легким взмахом опустошил рюмку.

– Подберу камеру с твоими коллегами, чтоб вам веселей было обмениваться опытом.

Сеня излучал чистую наивность.

– Да за что же в камеру, Родион Георгиевич?

– Был бы человек, а камера в нашем полицейском государстве всегда найдется, – сказал Ванзаров и убрал рюмку из поля зрения. Слишком мешалась.

– Эх, господин Ванзаров, такое удовольствие видеть вас, а вы все стращаете…

– Не, Семен, пугать я тебя не намерен…

Интонация сильно не понравилась Графину. Он нюхом чуял, когда становилось горячо.

– Да в чем дело-то? – спросил он, быстро соображая, кто и за что мог сдать его в этот раз. Ничего такого, о чем стоило волноваться, не нарисовалось.

– А дело в том, Сеня… – Ванзаров взял паузу, чтобы опытный противник проникся серьезностью момента, – что теперь все от тебя зависит. Ты человек умный, не шваль уличная, а потому делаю тебе конфиденциальное предложение… – помедлил Ванзаров, показывая, что уважает интеллект Графина. – Или мы тихо, без протокола, потолкуем кое о чем, или, если станешь ваньку валять, обещаю новую запись в твоей карточке. Выбирай…

Графин усладил душу рюмкой и воспитанно вытер губы.

– От дружеского разговора с вами, господин Ванзаров, никогда не откажусь…

– Благодарю за честь. Так что, Сеня, какие у нас гости прибыли, скажем, за последние две недели?

Пояснения не требовались, оба отлично понимали, о чем идет речь.

– Да какие нынче гости, – усомнился Графин. – Сами знаете: не сезон. Да и пост Великий. Кому охота лишний грех на душу брать. А вот с мая, когда потеплеет, тогда уж потихоньку двинутся…

Это была правда: сезон афер начинался вместе с путешественниками, которые прибывали в Петербург к маю, теплу и белым ночам.

– А что варшавские гастролеры?

Семен отрицательно покачал головой.

– Никаких сомнений, эти мимо меня всяко не проскочат…

– Может быть, одесские, ростовские или тифлисские? – не отступал Ванзаров.

– Не сомневайтесь, и носу не показывали…

– А если новенькие – молодые и дикие?

– Хотите сказать, проскользнули мимо Графина? – Сеня расцвел, как отец семейства, который гордится успехами деток. – Таких смельчаков не сыскалось еще. Мир у нас тесный, закон знают все. А те, кто не знает, тот не жилец.

Осведомители сообщали, что свой авторитет Графин заработал не только умением общаться, но и больными уроками тем, кто не хотел делиться и не уважал порядок. А без порядка в воровском деле нельзя. Грабить тоже надо с умом. Чтобы разложить по времени, гостиницам, вокзалам и кабакам. Раз Графин за этим присматривает, значит, без его ведома не смей соваться. Вот укажет, когда и где, – гуляй душа. Только делиться не забывай. Ванзаров не стал тратить время на очевидное для обоих.

– Тогда плохо дело, – сказал он.

Графин уловил, что зухер[17] не шутит. Да и кто будет в таком душевном разговоре шутки шутить. Но лезть с расспросом ему не полагалось.

– История больно нехорошая вышла, – сказал Ванзаров. – Какие-то ушлые ребята прокатали подвеску польской королевы и сняли большой куш…

– Насколько большой? – не удержался Графин.

– Слишком большой. Худо другое: за собой кровь оставили. Вот так, Семен. А ты говоришь, у вас порядок…

Новость заставила Графина отодвинуть рюмку. Случай немыслимый: мошенники никогда не убивали своих жертв. Это не нужно, бессмысленно. И совершенно другая статья.

– Кто? – только спросил Сеня.

– Такой важный человек, князь, что теперь к нам летучий отряд мчится. Столицу перетряхнуть как следует.

– А эти зачем сдались?

– Так ведь дело политическое. – Опасное слово Ванзаров произнес по буквам, чтоб до Графина дошло, какая печальная история всем светит.

– А почему…

– Газетам рот прикрыли, чтоб пикнуть не смели.

Вот это был совсем дурной знак. Когда власти скрывали убийство, воровской мир знал, что неприятности будут у всех.

– Думай, Сеня, крепко думай, что делать, – продолжил Ванзаров. – Сам понимаешь: ты в картотеке, слава твоя известна, деваться тебе некуда.

– Родион Георгиевич, но как же… – Графин, кажется, совсем потерял аппетит. – Вы же знаете, что я тут ни при чем. Вы же справедливый…

– Я, конечно, знаю, но офицеры летучего отряда тебя спросят по-своему.

– Так что ж делать?

– Поднимай всех и ищи пропажу: камешки необработанные в кожаном мешочке. Как найдешь, сразу дай знать, сам не трогай, они больно «горячие»…

Семен очередью пропустил две рюмки и перевел дух.

– Сделаю, что смогу… С меня причитается за то, что предупредили…

От такого удовольствия Ванзаров отказался. Он только указал на человека, что одиноко пил чай, и спросил, не знает ли его Семен.

– Этого офицера в гражданском? Сидят тут тихонько своей компанией. Такие же, как он… Все-таки не желаете перекусить?

Ему напомнили, что не время теперь обедать. Семен кивнул официанту и на правах постоянного посетителя скрылся, не заплатив. Был он сильно мрачен и озабочен.

Ендрихин к чаю не прикоснулся.

– С пользой пообедали? – спросил он.

– Польза сомнительная, – ответил Ванзаров. – Князь упоминал хоть какие-то подробности знакомства с Гальпериным?

Ротмистр вынужден был признать, что такие мелочи его не беспокоили. Багратион прекрасно разбирался в людях.

– Тогда остается только один шанс… – сказал Ванзаров.

– Шанс на что?

– Что смерть князя Вачнадзе была ограблением.

– И как вы это установите?

– Пойдемте со мной, вместе проверим?

– Опять трактир? – Ендрихин поднялся и запахнул пальто.

– Куда интересней: тайные норы Петербурга…

• 40 •

Осознание пришло мгновенно. Пристав сразу понял, кто именно ему улыбается. Находящийся в отличном настроении господин в модном костюме, благоухающем ароматами модных духов, был не кто иной, как заведующий Особым отделом Департамента полиции. Давыдов с некоторой обреченностью подумал, что слух оказался верным: Ратаев Леонид Александрович – завзятый театрал и любитель закулисной жизни.

– Пристав, я вас спрашиваю: что здесь происходит?

Для начала полагалось вытянуться и отдать честь, что Давыдов кое-как исполнил, пряча шляпу и плащ за спиной. Он еще заметил, что его верные чиновники попрятались, как крысы, кто куда. Кто-то упал между рядами кресел. Победоносная армия растаяла дымом. Он остался один перед грозным начальством.

– Проводим следственное дознание, ваше благ… ваше превосходительство… – Пристав запутался в чинах.

– Что проводите? – переспросил Ратаев, все еще улыбаясь.

– Дознание…

– По какому делу?

– Убийство… – проговорил Давыдов, чудом запнувшись и не совершив ужасную ошибку, – Рябова и Комаровского…

Ратаев, конечно, и думать забыл о каком-то мелком происшествии.

– Это кто такие? – спросил он.

– Фабричные… С Обводного…

– Фабричные с Обводного, – повторил заведующий Особым отделом, оглядываясь на актеров. Пристав невольно заметил, какой глупостью звучат его слова. – А что вы ищете в театре?

Давыдову хватило смелости не промолчать.

– Убийцу… – ответил он.

– Неужели? И какие же улики указывают на итальянских актеров?

– Убийца был в черном плаще, в шляпе с треуголкой и со шпагой…

Леонид Александрович перестал улыбаться и поманил к себе пристава. Давыдов обреченно приблизился. Его откровенно обнюхали.

– Странно, не пьян, а несет такую околесицу… Какой участок?

– Третий, Нарвской части, ваше превосходительство…

– Фамилия?

– Ротмистр Давыдов… Викентий Александрович, – добавил он.

– Так вот что я вам скажу, Викентий Александрович, – начал Ратаев тихо и вдруг закричал в голос: – Чтоб ноги твоей в храме искусства не было! Завтра рапорт мне на стол! Пошел вон! Вон!..

Давыдов принял разнос, опустив голову, не смея шевельнуться. Криков он не боялся, все-таки из армии пришел. Он думал не про пенсию, которую теперь вряд ли суждено увидеть, не про бежавших чиновников, не про торжествующего Сильфидова, не про коварных макаронников. Он думал только об одном: как же это у Ванзарова так получается, что те же самые слова из его уст звучат разумно, но стоит их повторить другому – выходит полная чушь. Что за волшебство?