Из тьмы - Антон Чиж

Наступающая колонна полиции была остановлена у афиши. Персонаж в черном плаще, треуголке, маске и с тростью крался с явно коварным умыслом. Сегодня вечером ставили комедию дель арте[16] в исполнении труппы из Милана.

– Вот ты у меня где… – сказал пристав, погрозив персонажу кулаком. И, повернувшись к своей хилой армии, отдал приказ: зайти со всех сторон так, чтобы ни один не улизнул, обойти и взять в кольцо. Где эти «стороны», чиновники не имели представления. Да и кого брать в окружение и как это сделать силами четырех человек? Кто-то предложил пойти обычным путем, через главный вход. На что пристав согласился без колебаний. Он вообще ощущал в себе редкий подъем сил. Не было усталости, и ему хотелось, наконец, показать, на что он способен на самом деле. А не только брать подношения. Он догадывался, что другого случая отличиться судьба ему не предоставит.

Антрепренер Сильфидов, который привез итальянский театр в столицу, был доволен результатом. Изголодавшись в Великий пост по зрелищам, публика шла отлично, билеты были распроданы. Сегодня вечером ожидался аншлаг. Настроение Сильфидова было чудесным, он подумывал, как бы вернее закрутить романчик с черноокой итальяночкой. Как вдруг заглянул его перепуганный помощник и, задыхаясь, сообщил новость невероятную и жуткую: заявилась полиция и арестовала всю труппу. Сильфидов ощутил, как от сердца его что-то оторвалось, наверно, целый кусок, не меньше. Отчаянно робея, он побежал в зал. Картина, которую он застал, любого могла привести в трепет.

На сцене в одну шеренгу были выставлены актеры. Перед ними, как тигр перед ягнятами, вышагивал разъяренный полицейский пристав, трясущий черным плащом и треугольной шляпой. Помощник тут же доложил, что полиция перевернула гардеробные ящики и забрала этот костюм. Сильфидов слышал, что пристав несет какую-то несусветную чушь и грозит актерам, не понимавшим по-русски ни слова, «свернуть их в бараний рог», «отправить туда, куда Макар телят не гонял» и «вывести на чистую воду». И еще он требовал немедленно, не сходя с этого места, выдать ему убийцу, иначе сам его найдет, улик предостаточно. Сильфидов еще подумал, что полицейский хочет проверить документы актера, исполнявшего роль наемного убийцы. Но тот поминал каких-то фабричных и грузинского князя, к итальянской пьесе не имевших ровно никакого отношения.

Набравшись духа, Сильфидов приблизился к нему, спросив, что происходит.

– Происходит возмездие! – заявил пристав, и Сильфидов сразу догадался, что полицейский отчаянно пьян. Судя по смущенным чиновникам, старавшимся держаться как можно дальше, все это было не чем иным, как пьяной выходкой, не более. Догадка окрылила его и дала сил. Сильфидов повысил голос и потребовал прекратить это безобразие. Здесь театр, такое поведение – позор для всей Европы. И не пора ли господину ротмистру убраться вон.

– Кому вон? – спросил Давыдов, нехорошо, недобро улыбаясь. – Нам, защитникам закона и порядка, – вон? Вертеп убийц покрываете? Крови нашей русской хотите? Итальяшки поганые! Макаронники кровавые!

– Я буду жаловаться губернатору! – закричал Сильфидов внезапно тонким фальцетом, глубоко и окончательно поняв, что терять ему нечего. – Нас сам господин Клейгельс имел честь посетить и очень смеялся! Да как вы смеете?! Произвол! Полицейщина! Держиморда!

Поймав антрепренера за галстук, пристав притянул его к себе.

– Выдай убийцу, и, так и быть, прощу остальных! Иначе театр твой мерзкий закрою и заколочу досками!

Сильфидов хотел было ответить, как полагается настоящему служителю искусства, но воздуха не хватило, и он только и сумел выдать булькающие звуки.

– Ага, подлая душонка, признаешь, что укрываешь убийцу?! – торжествовал пристав. – Кто он? Этот? – Его палец уперся в невысокого актера, исполнявшего женские роли. – Или этот? Или вон тот? Да какая разница… Улики налицо. Где шпага? Выдавайте шпагу…

Помощник расторопно сбегал за кулисы и вернулся с бутафорской шпагой, оклеенной фольгой. Пристав только взглянул и потребовал настоящую.

– Других не имеется… – чуть живым голосом пробормотал Сильфидов. – Пощадите, скоро спектакль…

– Пощады запросили?! Не будет вам пощады! Спектакль отменяется. Всех забираем в участок, там будем разбираться, кто виноват, а кого помиловать…

Это была катастрофа полная и окончательная. Сильфидов понял, что он гибнет, гибнет безвозвратно. Недоразумение разрешится, но итальянцы возмутятся и разорвут контракт. И что ему тогда делать? Что показывать в театре? Чем развлекать публику? Только чудо могло спасти его.

– Это что здесь происходит?

Голос, прозвучавший в тишине, охватившей зал и сцену, показался Сильфидову самым прекрасным на свете. Это был голос чуда.

• 39 •

Пролетка подъехала к углу Троицкого со Старо-Петергофским проспектом и встала напротив вывески «Трактир». Ванзаров отдал извозчику мелочь и стоял уже на тротуаре, нетерпеливо шлепая перчатки о ладонь. Ендрихин сходить не спешил.

– Зачем мы сюда приехали? – спросил он требовательно, с явной неприязнью.

– Трактир с крепкими напитками, держит его некий Шалон, место довольно интересное, – сказал Ванзаров. – Надеюсь кое-что выяснить про вашего алмазного короля.

– Прямо здесь?

– Это место навевает вам дурные воспоминания, ротмистр? Разбили посуду и сбежали?

Ендрихин одним ловким движением соскочил с пролетки. Даже шляпа его не шелохнулась. Лицо его было как обычно ровным и чистым, как полированная сталь. Даже если он жалел, что сболтнул лишнего, то своими чувствами владел безупречно.

– Недосуг мне нынче обедать, я неправильно вас понял, – сказал он, чего делать не стоило. Иногда лучшее оправдание – это молчание.

А время как раз было самое обеденное. Половые носились по залам. Пробегая, один из них кивнул Ендрихину как своему и хотел уже спросить: «Вам обычный столик?», но ротмистр резко отвернулся от него. Ванзаров предложил ему выпить чаю, а сам осмотрелся. К счастью, человек, который был ему сейчас нужен, привычек своих не менял и, как всегда, обедал в скромном одиночестве.

Господин в самом цвете мужских сил старался быть исключительно незаметным. Лицо его, чисто выбритое, было мило и приятно ровно настолько, чтобы не показаться слащавым. Он носил негустые короткие усы, напоминавшие щетку. Причесан был аккуратно, без парикмахерских ухищрений. Костюм носил темный, недорогой, но качественной материи. Из украшений – на левом безымянном пальце увесистый перстенек с камушком. Золотая цепочка от часов еле-еле высовывалась из кармашка. Он казался мирным обывателем, почтенным отцом семейства, имевшим сынишек-гимназистов, добрую жену, дом с достатком, но без роскоши, и состояние некрупное, которого бы хватило, чтобы спокойно смотреть в завтрашний день. Достигнув лучшего возраста, он был вполне доволен своей жизнью, в которой мало что происходит. Только на полицейских фотографиях он выходил настолько непохожим на себя, что неопытные филеры часто упускали его.

На скромного мужчину была давно заведена полицейская карточка, в которую внесли его рост, цвет глаз и прочее. А также пустяковые судимости, которые он имел. В ней же отмечалось, что Семен Марченко, по кличке Графин, был чрезвычайно опасным преступником, над которым мог вводиться негласный надзор без разрешения прокурора по одному усмотрению следователя. О чем была сделана особая красная отметка. Такую славу Сеня Графин заслужил не зря. Был он в некотором роде личностью исключительной.

Начиная обычным шулером и мошенником, он быстро сообразил, что лично рисковать и попадаться – дело неблагодарное. Куда как умнее наводить своих коллег на выбранный объект, чтобы они делали всю грязную работу. Семен всегда оставался в стороне, но непременно получал свой процент. Идея оказалась плодотворной. Имея редкий талант общения, Сеня Графин быстро сумел поставить себя так, что его стали слушать. Он не лез в воровские старшины, которые держали столицу, не заводил свою шайку, а всегда держался особняком. Но так, чтобы к нему всегда могли обратиться. И к нему обращались. Имея вид презентабельный, а характер мягкий, дружелюбный, открытый, в общем, одни достоинства, он ловко входил в доверие к приезжим, чтобы узнать, сколько наличности прихвачено, и оценить слабости потенциальной жертвы. Дальше отходил в сторону, за дело брались другие, а Сеня получал неплохой прибыток.

Год от года мастерство его росло. Сеня проживал по разным гостиницам, и везде после этого случались крупные проигрыши в карты или прочие неприятности. Догадаться, что виновник этому Сеня, было затруднительно. Он попался лишь несколько раз, когда слабые духом жулики указывали на него как организатора. Но доказать в суде что-либо серьезное было невозможно. Сеня Графин отделывался пустяковым сроком, что только добавляло ему авторитет, и возвращался к прежней жизни. С недавних пор поступали в сыскную полицию сообщения, что Сеня занял негласный трон в столице и теперь чуть ли не все приезжие обязаны явиться к нему за благословением. Не забыв его процент…