Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он лег на диван, укрылся шерстяным одеялом и принялся перелистывать старые номера бистрицкой «Правды». В одном из них были стихи о Сталинграде, подписанные псевдонимом Блеск. «Вот как, он уже пишет военные сводки в стихах!» — ухмыльнулся Эрвин, вспомнив Душана Звару, который в студенческие годы писал под этим псевдонимом. Лесник говорил, что Душан ночевал здесь неделю назад.
Из газет выпали два листка бумаги. Ну да, почерк Душана. Эрвин быстро пробежал взглядом по строчкам и громко рассмеялся. Это был рассказ Душана о какой-то девушке, которая ушла от богатых родителей к партизанам.
«Ведь это о Мариенке, — с изумлением подумал он. — Наверное, он встретился с ней в Бистрице. Смешно, что такая мелочь может вдохновить его».
Второй лист был заполнен какими-то рассуждениями. Эрвин внимательно прочитал их:
«Человек, осуждающий в мыслях силы, движущие людьми, и возвышенный энтузиазм масс, стремящихся уничтожить старые несправедливые порядки и построить счастливую жизнь, вреден уже потому, что он не искра в том пламени, которое сжигает души людей, не капля в море, несущем на своей груди лодки человеческих стремлений, не молния в грозе, сотрясающей старый мир. Человек, чьи безумные мысли претворяются в дела, вдвойне вреден для человечества, и рано или поздно он окажется среди рухляди, рядом с орудиями пытки, плетью и прялкой, сохой, свастикой и гардистским мундиром».
Эрвин задумался:
«Не меня ли имел в виду Душан? Хорошо еще, что для меня он не придумал третью категорию, к которой относятся люди, вредные втройне».
Вдруг ему стало грустно. Не вовремя он родился. Действительно, странная эта эпоха. Она не нуждается в его таланте, не понимает его. Сегодня больше ценятся такие люди, как Пятка. Достаточно смелости и энтузиазма. Фанатики! Но они все-таки знают, чего хотят.
Внизу зазвонил телефон. Эрвин надел тапочки, намереваясь пойти послушать. Его шаги разбудили Газуху. Он натянул брюки и спустился по лестнице за Эрвином, который тем временем взял трубку.
— Да, «Слатвинская»! — закричал он слегка охрипшим голосом. — Милка, ты? Это Эрвин… Ну, что я должен передать? Подожди! — Он оглянулся и скользнул взглядом по Газухе. — Возьми-ка трубку лучше ты…
Газуха долго слушал с важным выражением на лице, а потом закричал в телефон:
— Так, значит, они уже отправились? — Он покачал головой и улыбнулся. — Проворная девушка! — Потом обернулся к Эрвину. По лестнице спускался Беньо, глаза его опухли от сна, лицо было красным. С мансарды раздался голос Сохора:
— Что это? Что надо? Это из Погорелой?
Газуха вытер ладонью лоб и, переведя дыхание, сказал:
— Немцы идут Дубравской долиной, человек триста. Мы должны сразу же уходить к ребятам в землянки.
Как раз в это время перед сторожкой остановился мотоцикл, с него соскочил Феро Юраш. Щеки его впали, глаза горели странным огнем. Он никак не мог прийти в себя после того, как немцы застрелили его дочурку. Он хотел тогда войти ночью в село с гранатами и уничтожить немецких солдат, которые попадутся ему. Имро едва-едва отговорил Юраша от этого.
Газуха хотел было передать телефонное сообщение, но Феро только махнул рукой, грустно улыбнулся и сказал:
— Все знаю. Я еще с двумя был в Верхней Дубравке, а какая-то женщина из Нижней Дубравки послала парнишку на велосипеде, чтобы нас предупредить. Ну что ж, встретим мы их, встретим! — Он хлопнул в ладони и снова сел на мотоцикл.
Сохор, которого из-за болезни перевели из отряда в национальный комитет, использовал каждую возможность, чтобы «пострелять», не обращая внимания на свою лихорадку. И теперь он вместе с другими собрался к партизанам.
Они поднялись на самую вершину, откуда хорошо просматривалась вся небольшая Дубравская долина с лентой ручейка и извилистой дорогой. Кое-где из-за елей выглядывали партизаны.
— Уже приготовились, — сказал Сохор.
Едва он произнес это, как в долине из-за поворота показалась человеческая фигура. За ней вторая, третья… Партизаны уже насчитали тридцать человек, а они все шли и шли.
— Немцы! А ведет их женщина, бестия, — сказал Беньо после долгого молчания, а потом все бросились бежать вверх по склону туда, где залегли партизаны.
Между двумя солдатами, державшими автоматы наготове, шла Милка Пучикова-старшая. Она опустила голову, шла тяжело, по щиколотку утопая в грязи.
Они прошли четвертый поворот. Сюда, в молодой лес, тянувшийся с правой стороны, она ходила за грибами. Под горой попадались опята. Она улыбнулась, вспомнив, как однажды пошла собирать с дочкой малину. Маленькая Милка, торжествующая, прибежала с полной корзинкой мухоморов.
Еще один поворот, за ним уже наверняка будут партизаны. Немцы идут спокойно, ничего не подозревая. Думают, что она ведет их к землянкам. А она ведет их на верную смерть.
Последний поворот уже на расстоянии выстрела. Может быть, через мгновение затрещит партизанский автомат? А что будет с ней? Останется ли она в живых? Что, если бы она не согласилась показать им дорогу в тыл партизан? Наверняка ее сразу же расстреляли бы вместе с остальными, а в лес немцы все равно попали бы. Наверняка нашелся бы кто-нибудь, кто отвел бы их к «Слатвинской». Хорошо, что она согласилась.
Перед ее глазами возникла маленькая деревенька, утонувшая в зеленом море садов, окруженная кольцом пожелтевшего вербняка. На лугу за разрушенной мельницей, залитом ранним осенним солнцем, на расстоянии пяти шагов друг от друга стоят люди и сами себе роют могилы. У каждого из них сын в горах, и каждый сам помогал партизанам. Помещик Фабри с фиолетовым от пьянства носом тянется к уху долговязого немецкого лейтенанта и что-то шепчет ему. Лейтенант выкрикивает, коверкая, фамилии, и люди поднимаются из траншей, опустив голову. Многие сжимают кулаки. «Эмилия Пучик!» — слышит вдруг она и с удивлением оглядывается вокруг. Впервые за три недели услышала она свое настоящее имя. В руке она держит удостоверение на имя Елены Прибишовой. Как им удалось узнать? «Эмилия Пучик!» — кричит во второй. раз лейтенант, а Фабри усмехается, шепчет ему что-то на ухо, и два солдата уже направляются к ней.
О том, что произошло потом, она не хотела вспоминать.
К счастью, к ней подошел четырнадцатилетний Йожко, сын хозяйки, у которой она скрывалась. Едва она шепнула ему, чтобы он сообщил партизанам в Верхней Дубравке, что она отведет немцев к Бравному, как он выбрался из толпы, а когда подходили к Верхней Дубравке, он, запыхавшийся, стоял у забора, опершись о велосипед, и молча кивнул головой в ответ на ее взгляд. Она поняла: все в порядке.
На небе собирались тучи. Лучи солнца прорывались в долину и отражались в лужах на дороге. Пучикова пригладила поседевшие волосы, заплетенные в тугую косу. Мысль, что солдатам придется плохо, ободрила ее.
«Только месть ли это? — мелькнула у нее мысль. — Нет, — ответила она сама себе, — я веду их в западню не только за то, что они хотят меня расстрелять!»
Она завела бы их в пасть смерти в любой момент, когда бы только смогла. Это больше, чем месть, это борьба не на жизнь, а на смерть. Пучиковой овладело чувство гордости: она тоже относится к миллионной армии солдат, партизан, коммунистов, борющихся за то, за что погиб ее Юло.
За последним поворотом у горного потока, спускавшегося, словно водопад, по крутой, поросшей мхом скале, Пучикова остановилась.
— Устала я, — объяснила она солдату.
Он перевел ее слова на немецкий и сразу же после этого приказал ей через минуту идти дальше. Он спросил ее, правильным ли путем она их ведет, спросил уже в десятый раз, все время угрожая ей расстрелом. Она спокойным голосом отвечала, что правильным, не хочет же она, чтобы ее расстреляли.
Беглым взглядом осмотрела она ближайших эсэсовцев. Если уж не миновать ей пули, который из них ее застрелит? Вот этот, обросший, или тот, гладко выбритый, в золотых очках? При первом выстреле из леса она бросится бежать. Ведь деревья недалеко, может, ей и удастся скрыться.
И только она это подумала, как застрекотал пулемет. Застрекотал откуда-то из-за их спины, и сразу же раздались выстрелы с противоположного холма. Два эсэсовца вскинули руки и упали на дорогу. Некоторые спрятались за большую скалу у поворота, а остальные рассыпались, стреляя на ходу.
Стрельба продолжалась минуты две, а потом эсэсовский командир обрел дар речи и заорал:
— Zurück und das Weib likvidieren! [27]
Пучикова только теперь бросилась через дорогу, но в тот же момент затрещал автомат немца с обросшим щетиной лицом.
Она рухнула и, падая, схватилась рукой за ветку высокой ели. По ее лицу струйкой текла кровь. Рука отпустила ветку, и Пучикова осталась лежать в зеленом мху без движения.
Бой продолжался. Через двадцать минут эсэсовцы обратились в бегство вниз по долине. Многие остались лежать на месте. Среди них была и Пучикова. Спокойным и гордым было в смерти ее лицо.
- Кроваво-красный снег - Ганс Киншерманн - О войне
- Луч во тьме - София Черняк - О войне
- Диктат Орла - Александр Романович Галиев - Историческая проза / Исторические приключения / О войне
- Пути-дороги - Борис Крамаренко - О войне
- Крымское зарево - Александр Александрович Тамоников - О войне
- Долгий путь - Хорхе Семпрун - О войне
- 10 храбрецов - Лада Вадимовна Митрошенкова - Биографии и Мемуары / Историческая проза / О войне
- Линия фронта прочерчивает небо - Нгуен Тхи - О войне
- Щит дьявола - Лео Кесслер - О войне
- Я дрался на Пе-2: Хроники пикирующих бомбардировщиков - Артём Драбкин - О войне