Крестный отец - Марио Пьюзо

Майкл Корлеоне вновь почувствовал, как им овладевает холодная и восхитительная решимость. Он сказал брату небрежно:

— О'кей, только какого черта ты учишь меня, что говорить Кей, а что — нет? Ты ведь это имел ввиду, когда не советовал звонить и встречаться?

Санни поспешно кивнул:

— Не злись, Майк, ты все-таки у нас новичок. Я должен предусмотреть все.

— Новичок, новичок, — передразнил его Майкл. — Не такой уж и новичок. Всю жизнь только и делаю, что слушаю ваши с отцом разговоры, даром, что ли, такой сообразительный?

Оба весело рассмеялись.

Хейген разлил виски по стаканам. В нем боролись две личности: штабист, который стремился к боевым действиям, и стряпчий с его уважением к закону.

— Во всяком случае, план действий у нас есть, — мрачновато сказал он.

ГЛАВА 11

Капитан Макклоски в своем кабинете рассматривал конверты, плотно набитые билетами скакового тотализатора. Сдвинув брови, он пытался расшифровать обозначения. Конвертов было три. Их изъял полицейский налет у одного из букмекеров семейства Корлеоне. Теперь букмекеру волей-неволей придется выкупать билеты обратно, если не хочет получить по шапке от своих вкладчиков.

Для Макклоски правильно расшифровать пометки было необходимо, чтобы не продешевить. Если в этих конвертах сделок тысяч на пятьдесят, уж пять-то штук ему обеспечены. Но вдруг, паче чаяния, за этими невзрачными лоскутками скрываются ставки на сто, а то и на двести тысяч, цена выкупа для букмекера должна резко возрасти.

Не разобравшись, Макклоски в раздражении смешал билеты в кучу. Он из этого паршивого букмекера душу вынет прежде, чем соблаговолит выслушать первое предложение. Авось со страху сам проболтается, какова настоящая цена.

Капитан перевел взгляд на стенные часы. Пора ехать за Солоццо, сопровождать грязного «турка» на встречу с Майклом Корлеоне, Макклоски открыл стенной шкаф и достал гражданскую одежду, Закончив переодеваться, он позвонил жене предупредить, чтобы к ужину не ждала, сегодня он работает допоздна. Макклоски не слишком откровенничал с женой, и та по простоте душевной считала, что они живут на одну его полицейскую зарплату. Услышав такое суждение, Макклоски только хмыкнул от удивления. Впрочем, его мать думала так же, зато он сам все осознал очень рано. Отец — сержант полиции раз в неделю совершал обход своего участка вместе с сыном. При этом Макклоски-старший знакомил со своим шестилетним сынишкой всех лавочников в округе, говоря:

— Это мой пацаненок.

А лавочники охотно пожимали руку ребенка, не жалели комплиментов и пяти-десяти долларов, тут же извлеченных. из кассы. К концу обхода карманы маленького Марка Макклоски раздувало от банкнот, так же, как его самого — от гордости и удовольствия, Он не сомневался, что так нравится папиным друзьям и что они с радостью делают ему подарки. Отец, разумеется, деньги у него изымал, складывал их в банк на имя сына, чтобы Марк когда-нибудь смог поступить в колледж, а на мелкие расходы выделял новенький полтинник.

Потом они с чувством выполненного долга шли домой.

Когда дяди-полицейские интересовались у Марка, кем он станет, мальчик отвечал с детской откровенностью всегда одно и то же:

— Полицейским.

Это безумно смешило их. Но его намерения были серьезными. После средней школы он пошел отнюдь не в колледж, как мечталось отцу, а на полицейские курсы.

Из него вышел хороший полицейский, настоящий полицейский. Трудные подростки, терроризировавшие всех вокруг и торчащие группками в подворотнях на страх случайным прохожим, удирали сломя голову при его появлении и постепенно вовсе повывелись на его участке. Он никогда не использовал ребенка для получения мелких взяток, как делал его отец, спуская за эти дешевые подачки лавочникам нарушение санитарных норм или правил парковки автомобиля. Ничего подобного — свою дань Марк Макклоски взымал собственноручно, считая, что эти деньги он просто заработал. Службу он отбывал добросовестнейшим образом, не тратя время дежурства ни на посещение кинотеатров, ни на ужин в ресторане, что зачастую позволяли себе его коллеги, особенно в холодные зимние вечера. Он действительно охранял покой своего участка, и стоило хулигану или пьянчужке забрести в его пределы, их вышвыривала железная рука. Возобновлять попытки нарушители, как правило, не осмеливались, что высоко ценилось торговцами и мелкими предпринимателями. Такая полиция заслуживала в их глазах всяческой поддержки.

Его любовь к порядку помогла выстроить целую систему отношений и схему платежей, от которой он, надо отдать ему должное, не отступал. Зачем ему лишнее? Он был все-таки честным полицейским, по-своему честным, но это устраивало и окружающих, и начальство. Во всяком случае, все чины он получал вовремя.

Из четырех его сыновей ни один не пошел служить в полицию: все четверо поступили в университет. К тому времени Макклоски уже перерос по званию своего родителя, став лейтенантом, а потом и капитаном. Но учить сразу четырех сыновей, чтобы при этом они ни в чем не знали отказа, становилось все труднее, и о Макклоски пошла недобрая слава. Букмекеры на его участке вынуждены были откупаться от закона куда дороже, чем в других районах Нью-Йорка. Макклоски теперь откровенно называли хапугой, но сам он не видел в том ничего предосудительного. Раз полицейский департамент не платит своим сотрудникам достаточно, чтобы они могли должным образом содержать семью, кто-то это должен компенсировать. Ведь он обеспечивал защиту от всякой шушеры в пределах зоны влияния и не раз рисковал собственной жизнью, вступая в бой врукопашную или с оружием в руках против матерых преступников. Он сделал мирным свой уголок города, и — черт побери! — неужели жалкая сотня в конверте, которую ему вручали еженедельно, была слишком большой платой за покой и безопасность?

Он был всем доволен и ни на что не жаловался — каждый сам кузнец своего счастья.

С Бруно Таталья Макклоски связывали теплые отношения. Бруно посещал колледж с одним из сыновей полицейского капитана, а когда открыл ночной клуб, все семейство Макклоски получило возможность бесплатно любоваться длинноногими красавицами в кабаре и запивать это зрелище коктейлями. Правда, такие визиты наносились Бруно не часто, он сам, как правило, на Рождество присылал бывшему школьному товарищу и его родителям нарядное приглашение — и тогда уж отводился лучший столик, к которому подводили знакомиться самых ярких знаменитостей эстрады, даже голливудских кинозвезд, если они присутствовали.

Разумеется, в ответ Макклоски оказывал Бруно мелкие услуги. Надо, скажем, принять в бар на службу кого-то, кому работать в кабаре запрещено — какой-нибудь девчушке, зарегистрированной в полиции как проститутка, или вылечившемуся наркоману, — Макклоски помогал в таких случаях с дорогой душой.

Он имел манеру придуриваться, делая вид, что до него не доходит истинная ситуация. Для чего ему вникать в намерения клиента? Пришел к нему Солоццо с просьбой снять охрану с больницы, где лежит Корлеоне, — Макклоски в мыслях не имел полюбопытствовать, что да зачем. Он спросил лишь: сколько? Солоццо назвал сумму в десять тысяч. Капитан полиции мгновенно понял, что почем, но колебаться не стал. Корлеоне — один из самых матерых мафиози, у которого связей больше, чем у самого Капоне. Избавить от него страну значило сделать доброе дело, кто бы это ни сделал. Но деньги в любом случае — вперед.

Он все выполнил по-честному, тут у Макклоски имелись принципы: он человек слова. Поэтому звонок Солоццо, тревожно сообщившего, что перед больницей на посту стоят двое ребят Корлеоне, буквально разъярил капитана. Он все сделал по-честному, посадил людей Тессио, отозвал детективов, а теперь ему же придется возвращать десять тысяч Солоццо. Десять тысяч, которые он уже, между прочим, зарезервировал на образование внуков. Можно понять, в каком бешенстве он был, когда поднял руку на Майкла Корлеоне.

Тем не менее все кончилось благополучно, а сделка обернулась еще более выигрышной. Встретившись еще раз с Солоццо в ночном клубе Татальи, они заключили новый договор. Макклоски опять не стал вникать в суть дела, не задавал вопросов — ответы он знал заранее. Единственный вопрос, который он себе позволял в таких случаях, касался оплаты его труда. В том, что есть риск для него самого, у Макклоски и мыслей не было. Неужто найдется в Нью-Йорке такой идиот, который замыслит убийство полицейского капитана? Самые отчаянные головорезы ведут себя тише мыши, когда их лупцует самый мелкий и ничтожный полицейский чин. Убивать полицейских не только бесполезно, но и вредно. А если в ответ в полиции начнут пристреливать бандитов десятками при попытке к бегству или за сопротивление при аресте, — что тогда?

Макклоски собрался, он был готов. И почему ж все так сложно вокруг? Вот недавно в Ирландии сестра его жены скончалась, а до этого долго болела раком, так что одно лечение стало им всем в копеечку. А теперь еще похороны! И старым родственникам Макклоски тоже порой нужно помогать: с их овощной фермой, где растет один картофель, особо не разбогатеешь. Он подкидывал им на бедность, а когда случалось гостить у них в Ирландии на каникулах, к капитану и его семейству относились примерно, как к монаршей чете. «Этим летом опять можно будет съездить туда, — подумал Макклоски мимоходом, — ведь война кончилась, и с деньгами все складывается, как по писаному».