Крестный отец - Марио Пьюзо

Хейген повел плечом:

— Солоццо настолько осторожен, что не берет с собой никакой охраны, кроме капитана. Он считает, что Макклоски надежней любых телохранителей. В данной ситуации надежность важнее оружия, тут он прав. Похоже, нам остается пустить за Майклом «хвост» и надеяться на Господа Бога.

Санни сказал беспокойно:

— Э нет, от «хвоста» кто угодно избавится, а уж «турок» и подавно. Это он сделает первым делом, — помолчав, он высказался совсем уж отчаянно: — Может, пусть Майкл разрядит свою пушку прямо в машине, в кого попало. Тогда им придется раскрываться поневоле.

Время близилось уже к пяти вечера.

Хейген запротестовал:

— А вдруг Солоццо в машине вообще не окажется? Тогда мы влипнем в историю совсем зря. А выяснить заранее, сядет ли он в машину, ничуть не проще, чем определить место свидания.

— Может, нам для начала пораскинуть мозгами, — вставил реплику Клеменца, — с какой стати «турок» так засекретился?

Майкл сказал, не сомневаясь:

— Да потому, что так и должно быть. Если что-то можно утаить, ни к чему выдавать это. К тому же, он нюхом чует опасность. Он трусит, несмотря на полицейского капитана в тылу.

Хейген щелкнул костяшками пальцев:

— А этот парень из полиции — Филиппо? Ты не пытался звонить ему, Санни? Не подскажут ли в полиции, где искать ихнего проклятого капитана, если приспичит? Попробуй! Для Макклоски-то, в отличие от «турка», секрет невелик.

Санни опять взялся за трубку. Набрал номер и негромко отдал распоряжение.

— Перезвонит, если узнает, — сказал он, поигрывая желваками.

Прошло добрых тридцать минут, когда вновь раздался звонок. Это был долгожданный Филиппо. Санни слушал его внимательно, отмечая что-то в блокноте. Потом торжествующе оглянулся на своих:

— Ух, кажется, то, что надо. Капитан Макклоски оставил свои координаты дежурному, чтобы с ним могли связаться. Сегодня с восьми до десяти вечера он собирался быть в «Лазурной луне» в Бронксе. Что это за забегаловка, кто-нибудь знает?

Тессио отозвался уверенно:

— Я знаю, для нас там — удобней не придумаешь. Ресторанчик тихий, семейный, с кабинками, отгороженными друг от друга. Можно разговаривать, не опасаясь соседей. Каждый столик сам по себе. Просто предел мечтаний, — Тессио придвинулся к столу и стал складывать макет ресторана из сигарет Санни: — Вот здесь вход, Майкл, потом сразу выйдешь и из дверей свернешь налево, за угол. Как ты появишься, я сходу заведу мотор и подхвачу тебя. Если что-то не будет складываться, крикни погромче, я постараюсь пособить и извлечь тебя оттуда. А тебе, Клеменца, уже сейчас надо пошевелиться, Пошли кого-то немедленно, чтобы запрятал оружие. Туалет у них там старомодный, между стенкой и бачком есть пустое пространство. Там и можно прикрепить револьвер клейкой лентой. Они тебя обыщут, Майкл, убедятся, что ты пустой и на том должны утешиться. В ресторане выжди немного, чтобы ничего не заподозрили, а потом скажи, что хочешь в уборную. Лучше даже попроси у них позволения. Может, ты просто перетрусил, вот живот и скрутило. Ну, а когда вернешься, действуй без промедления. Не садись снова за стол и не целься долго — пали сразу. Меть в голову, по два выстрела на каждого — и ходу.

Санни одобрительно слушал.

— Только ты уж позаботься, Клеменца, чтобы, когда Майкл выйдет из туалета, у него в руке был пистолет, а не кусок дерьма, — нажал он.

Клеменца выразительно посмотрел на Санни:

— За это ручаюсь — пистолет будет на месте.

— Ладушки, — сказал Санни. — Тогда можете все топать отсюда и браться за дело.

Тессио и Клеменца тут же ушли. Том спросил:

— Санни, не отвезти ли мне самому Майкла в Нью-Йорк?

— Нет, — ответил Санни. — Ты мне нужен здесь. Кстати, газетчики у тебя уже намечены?

Хейген кивнул:

— Как только, так сразу. Начиню их информацией до отказа.

Санни встал из-за стола, подошел к Майклу и крепко стиснул его руку в своей.

— Держись, малыш, теперь все в твоих руках. С мамой не скоро увидишься, но я ей все объясню, не беспокойся. И девчонке твоей сообщу, чуть позже, когда можно будет. Да?

— Конечно, — сказал Майкл. — А как ты думаешь, Санни, надолго я должен смыться?

— Не меньше, чем на год, — при самом лучшем раскладе.

— Ну, может, и раньше, — вставил Том, — если дон вернется к работе. Только ты не настраивайся на это, Майкл. Слишком многое должно сойтись. Чтобы газетчики купились на нашу приманку. Чтобы полицейский департамент не стал биться за честь мундира, раз мундир подмочен. Чтобы другие Семьи по-доброму среагировали. Нам здесь придется еще как попотеть и неприятностей предстоит куча, можно к гадалке не ходить — это наверняка.

Майкл протянул руку Хейгену.

— Ты все же постарайся, Том, — попросил он, — чтоб поскорее. Меня как-то не тянет болтаться невесть где еще три года.

Хейген мягко сказал:

— Еще не поздно, Майк, все переиграть. Пошлем кого-нибудь другого. Обдумаем все еще разок. Может быть, пока не будем убирать Солоццо?

Майкл рассмеялся.

— Можно занять любую позицию и ее отстаивать, — сказал он. — Но наше первое решение все равно единственно верное. Я всю жизнь пользовался благами, мной не добытыми, теперь мой черед платить долги.

— Ты никому ничего не должен, Майкл! Я не хочу думать, что ты видишь свой долг в мести за разбитую челюсть, — горячо продолжил Том. — Ведь Макклоски просто кретин, и все эти передряги чисто деловые, ничего личного.

Второй раз за сегодняшний день Том увидел, как вытянулось и заострилось лицо Майкла, приобретя сходство с отцовским, — не лицо, а маска, бесстрастная и глухая.

— Том, не позволяй дурачить себя на этот счет. Весь наш бизнес основан на чисто личных отношениях. Если человеку постоянно приходится только тем и заниматься, что жрать падаль, — это его личное дело. Даже если называть его делом общественным. Или бизнесом. Как ни называй, все это может быть только личным, твоим и ничьим больше, И знаешь, откуда я взял это? От папаши. От дона. От Крестного отца. Даже если бы молния поразила кого-то из его старых друзей, он считал бы личным выпадом. Когда я решил записаться в армию, он принял мой шаг только как свое личное дело. Оттого-то дон и велик. Он, как Господь Бог, все считает своей заботой. Ему до всего есть дело, даже до пера из воробьиного хвоста. Так ведь? И знаешь, что еще я понял? С теми, кто считают, что несчастный случай — выпад против него лично, такие случаи не происходят. Или происходят много реже, чем с другим. Так что, рано или поздно, я все-таки нашел верную дорогу. Да, я воспринимаю сломанную челюсть как личное оскорбление. И то, что Солоццо хочет убить моего отца, я тоже воспринимаю как личное оскорбление, — Майкл широко улыбнулся. — Можешь сказать при случае дону, что его уроки я выучил наизусть и рад случаю отблагодарить его за науку. — Майкл теперь говорил задумчиво: — Знаешь, Том, я не могу припомнить, чтобы отец хоть раз меня пальцем тронул. Или Санни. Или Фредо. А уж на Конни он, наверное, и не повышал голоса. Ну, а если по правде, Том, как ты думаешь, сколько смертей на счету у моего отца?

Том Хейген сказал, не поднимая глаз:

— Я могу сказать тебе, Майкл, что таким разговорам ты явно научился не у дона. Кое-что делаешь, если жизнь заставляет, но об этом не стоит говорить вслух. Есть вещи, которые нельзя оправдать, сколько ни рассуждай, потому что им нет оправданья. О них надо просто забывать.

Майкл Корлеоне сдвинул брови. Он спросил Тома в упор:

— Как советник Семьи ты считаешь, что для всех нас, и для дона особенно, оставлять Солоццо в живых опасно?

— Да, — подтвердил Хейген.

— Все, — сказал Майкл. — Раз так, значит я убью его.

Без пяти восемь Майкл Корлеоне стоял у ресторана Джека Демпси на Бродвее, ожидая Солоццо. Он уже не первый раз посматривал на часы. Солоццо не торопится, видно, решил быть минута в минуту. А он-то прибыл заблаговременно, уже четверть часа здесь мерзнет.

Дорогой из Лонг-Бича в Нью-Йорк он тщетно пытался отвлечься от недавнего разговора с Томом. Ведь если правда то, что он сам говорил сегодня, значит, в эти минуты его жизнь делает крутой вираж, и пути назад больше не будет. Кто знает, чем обернется сегодняшний вечер? Может, еще до наступления ночи он вообще будет мертв. «Особенно, если не прекратит распускать слюни», — мрачно добавил про себя Майкл. Не о том думать надо. Надо собраться с силами. Солоццо тот еще лис, да и Макклоски не совсем идиот.

Острая боль схватила левую челюсть под шиной. Майкл даже испытал вместе с болью радость, что теперь-то уж сможет отвлечься и взять себя в руки.

На Бродвее народу было не много, хотя близился час начала вечерних спектаклей в многочисленных здесь театрах. Холодрыга. Майкл передернулся, В тот же миг у тротуара остановился низкий черный лимузин, Водитель, приоткрыв дверцу, сказал коротко: