Дворец сновидений - Кадарэ Исмаиль

— Вот как? — только и делал, что непрерывно повторял Марк-Алем, а про себя думал: да когда же ты успел все это разузнать?

— Ну что, полегчало тебе? — спросил сосед, — я же говорил, пройдет. О чем это я? Да, кроме того, из-за всех этих событий ожидается охлаждение отношений с Австрией и, наоборот, сближение с Россией. Вчера вечером на приеме русский посол с трудом скрывал свою радость.

Марк-Алем вспомнил перепуганное лицо сына австрийского консула во время вчерашнего кошмарного ужина. О господи, так это все правда, пробормотал он про себя. Но, не удержавшись, все же шепнул соседу:

— А какое отношение имеет Россия к несчастным рапсодам?

— Какое отношение имеет Россия? Хм, я тоже задавался таким вопросом, но все намного глубже, голубчик. Дело тут не только в стихах и прочих развлечениях, как могло бы показаться на первый взгляд. Да если бы речь шла только об этом, великий султан даже не снизошел бы тратить время на подобную ерунду. Так что все куда сложнее. Это связано с возникновением и исчезновением народов на Балканах, с враждебностью между славянским населением и неславянским, к примеру албанцами; словом, это напрямую связано с картой Балкан. Поскольку эпос этот, как я говорил уже, поется на двух языках: на албанском и на славянском, ситуация имеет прямое отношение к вопросу этнических границ внутри империи. Я тоже вначале сказал: при чем тут Австрия и тем более Россия, ан нет, оказывается, суют свой нос и та, и другая. Австрия защищает неславянские народы, а вот Россия, батюшка-царь, как называют славяне русского императора, наоборот, постоянно предъявляет претензии нашему султану из-за положения славян. У него везде свои люди, которые докладывают ему обо всем. И эпос имеет отношение именно к этому. Говорят, албанских рапсодов на куски порезали там, в доме у Кюприлиу, вместе с их музыкальными инструментами. Тебе опять нехорошо?

Марк-Алем прикрыл глаза.

— Не бойся. Пройдет. Со мной тоже такое было как-то раз. Такие вот дела, голубчик, все намного сложнее, чем кажется. Мы тут думаем, будто знаем что-то, а на самом деле ничего нам не известно, кроме каких-то туманных сновидений…

Он продолжал еще говорить какое-то время, но голос его становился все тише, и наконец он уже просто шептал что-то себе под нос. У Марк-Алема из головы не выходило услышанное. Ах, если бы он уничтожил это сновидение еще тогда, в Селекции, словно гадюку, которой нужно раздавить голову, пока она еще маленькая. А он позволил ему проделать весь этот путь, скользить из папки в папку, из отдела в отдел, вырастая и накапливая яд, пока оно не закончило свой путь, став главным сном. Сожаление рвало ему душу на части. Порой он пытался успокоить себя: возможно, сновидение в любом случае нашло бы дорогу туда, куда ему было нужно, раз уж такие могущественные кланы и даже целые государства отслеживали шаг за шагом его движение. Кроме того, если бы сновидение и на самом деле исчезло, разве не могло… быть сфабриковано другое? Визирь говорил ему практически в открытую, что подделывались не только сновидения, но даже главные сновидения. Нет, гораздо лучше, что он не оказался замешанным в эту историю, стократ лучше. Позднее могли провести самое тщательное расследование, нашли бы его, того, кто уничтожил улики, и страшное наказание (пугавшее его даже сейчас из-за того, что он не растолковал сон) ожидало бы не только его, но и всю семью. Возможно, это и было причиной того, что Визирь не дал ему ясных указаний на то, как нужно поступить. Похоже, даже он колебался, он и сам не знал, лучше будет или хуже, если действовать таким образом. Ох, простонал про себя Марк-Алем. И надо же мне было впутаться в эту чертову историю.

— Сегодня все ждут официальных награждений, — послышался голос соседа.

— Награждений? За что?

— Как это — за что? За сновидение, из-за которого все произошло. Да ты с луны, что ли, свалился, Марк-Алем? О чем мы все это время говорили?

— А, да, да… — проговорил тот.

— Ну да ладно, тебе позволительно. Ты сегодня явно не вполне здоров. Неважно… Селекции объявили благодарность еще утром. Наверняка наградили и все остальные отделы, начиная с Экспедиции, и, возможно, отправили официальную благодарность вместе с премией тому самому продавцу овощей. Одного я только никак не могу понять, все ломаю голову: почему же опаздывают с награждением Интерпретации?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Опаздывают?

— Я разве не говорил тебе о какой-то растерянности, ощущавшейся с самого утра? Кажется, причина как раз в этом: задержка с поощрениями.

— И почему же? — спросил Марк-Алем.

— Да кто его знает? — сказал сосед. — Я слежу за начальником. Ом явно обеспокоен. А тебе так не кажется?

— Да, — согласился Марк-Алем.

— Ему и в самом деле есть от чего волноваться. Если речь о наградах, то Интерпретация заслуживает их в первую очередь. Разве что…

— Разве что…

— Разве что было сделано ошибочное толкование.

— Но тогда как стало возможным, что сновидение было заново истолковано правильно? После Интерпретации нет других отделов, которые этим занимались бы. Баш-эндероры занимаются ведь только уже отобранным для них материалом, разве нет?

— Ты прав, — согласился сосед, несколько удивленный внезапным оживлением собеседника. — Действительно, что-то подобное даже трудно себе представить. Но ведь и задержку с награждением тоже никак не объяснить.

Некоторое время оба занимались своими папками. Но ни тот, ни другой ничего не читали. Знал бы он, что я из рода Кюприлиу! — думал Марк-Алем. Хотя однажды, рано или поздно, он узнает, как и начальник, который наверняка знал, хотя не подавал виду, даже сегодня, когда злосчастья Кюприлиу стали новостью дня. Но сегодня у него, пожалуй, своих проблем хватает. Позднее, конечно же, будут на все смотреть по-другому, и как бы меня вообще не выкинули с этой работы.

— Шефа снова вызывают, — прошептал сосед. — Лицо у него просто посерело, видишь?

— Вижу, — сказал Марк-Алем.

— Я же говорил. Это очень нехороший знак, что нас не стали награждать. Ясно уже, что никаких наград теперь не будет, теперь речь о том, как бы нас не…

— Что? — спросил Марк-Алем еле слышно.

— Теперь речь о том, как бы нас тут всех не наказали.

— В самом деле? Но за что… за что?

Тонкая нить надежды болезненно задрожала внутри Марк-Алема. Но такой тонкой она была, что казалось, вот-вот оборвется.

— Да кто его знает за что, — ответил сосед, — ничего не известно. Не зря ведь предки говаривали: и в солнце бывает дождь, и в дождь бывает солнце…

— Что? Что? — переспросил Марк-Алем.

Тот посмотрел на него с укором, словно хотел сказать: совсем недавно сидел как мокрая курица, и когда только успел ожить?

Было ясно, что он начинал нервничать. Сама мысль, что нечто происходит без его ведома, похоже, была непереносима для него. Он нетерпеливо вертел головой — смотрел то на внутреннюю дверь, за которой скрылся начальник, то на другую дверь.

— Что-то происходит. Нет никаких сомнений. Ужасно, ужасно, — бормотал он.

Он настолько откровенно выражал свое нетерпение, что нельзя было понять: ужасно то, что происходит или что он не может ничего разнюхать.

Никогда еще Марк-Алем так страстно не желал, чтобы слова соседа оказались правдой. Он, раньше испуганно вздрагивавший, если разговор начинался со слов «слышали, что творится», теперь молился в глубине души, чтобы и на самом деле что-нибудь произошло. Если поощрения за то проклятое сновидение задерживались, если, наоборот, их ожидало наказание, это могло означать, что в последние часы что-то изменилось… Марк-Алем оборвал нить пробуждающих надежду рассуждений из суеверного страха, что стоит об этом подумать, как ничего не сбудется. Кроме того, не верилось, что может произойти такое чудо!

— Да тут все яснее ясного, только слепой не заметит, — бормотал его сосед уже громко и чуть ли не со злостью, словно Марк-Алем пытался возражать, опровергая его рассуждения.

Кое-где сидевшие за столами люди перешептывались, а работавшие возле окон вытягивали шеи, чтобы выглянуть наружу. Похоже, какие-то отголоски происходящего долетали и сюда.