Очаровательная блудница - Сергей Алексеев

Тогда же он механически тупо шлиховал золотоносную гравийно-песчаную смесь и слушал трепещущий в ушах, щекочущий голос Жени: «Пусть у нас будет еще одна ночь… А чтобы никто не мешал, мы спрячемся. Возьмем палатку и уйдем в лес. Там найдем местечко… заветное, тайное. И наперекор всем приметам, наперекор судьбе!.. Жду тебя, мой рыцарь!».

Голос ее и усыпил бдительность.

Наконец команда прозвучала, и еще какие-то заверения Гузя, мол, никто не забыт, ничто не забыто, но Рассохин недослушал, бросил лоток с недомытым грунтом и как с низкого старта рванул к своей моторке, причаленной выше участка. На ходу вырвал ломик с цепью, оттолкнулся подальше от берега и запустил двигатель. Лодка летела по речке, мелькали прибрежные кусты, облитые вечерним оранжевым солнцем песчаные яры, пики высоченных одиночных елей, и мир был настолько прекрасен, что от переполненности чувств хотелось подпрыгнуть вверх, откинув руки назад, утратить земное притяжение и взлететь. На прямых участках русла Стас и впрямь бросал румпель, раскидывал руки, подставляясь ветру, и кричал нечленораздельное:

— И-и-й-ы-ых!

Где-то на середине пути он услышал гул тяжелого вертолета и с радостью подумал — теперь все, теперь о них с Женей никто не вспомнит до утра. Если только черти не принесут Репнина, который непременно захочет поставить свою палатку на старом стане — и примета хорошая, и от начальства подальше. Солнце плясало сзади над самым лесным окоемом, было достаточно времени, чтобы снять палатку, убежать далеко в синий вечерний лес, найти самое заветное местечко и — наперекор всему!..

Судя по звуку, вертолет уже сел на участке и заглушил двигатели, когда Стас подъехал к стану. И еще издалека заметил, что нет дыма: так уж было принято у геологов — если в лагере кто-то есть, то костер должен гореть. И тем более огонь еще приятнее, когда человек испытывает одиночество. У Жени это была третья производственная практика, должна бы уже научиться…

Стометровку до лагеря он одолел как спринтер и с разбега будто на стену наткнулся. Костра никто и не разводил без него, никто огня не поддерживал, со стола был сброшен дюралевый лодочный капот вместе с посудой, колья у палатки вырваны, и весь ее перед провис до земли.

— Женя? — позвал он, стряхнув оцепенение.

Сунулся в палатку — пусто!

На глаза попали расческа отроковицы, лежащая на спальнике, и брошенный у входа фонарик.

— Женя?! — громче крикнул Рассохин, вынырнув наружу.

И лишь тогда заметил следы борьбы: мягкий хвойный подстил, слежавшийся за долгие годы в пружинистый матрац, на котором не оставались отпечатки обуви, сейчас был взрыт, словно кого-то, упирающегося, тащили от палатки, чьи-то подошвы растоптали вылившуюся из банки сгущенку, а нарубленный сушняк раскидан по сторонам — швыряли поленья…

Мысль, что Женю похитили незримые и вездесущие погорельцы, возникла мгновенно, как он вспомнил исчезнувший вчера купальник, а потом ясно слышимые шорохи в кедровнике. Кто-то выслеживал, подкрадывался, наблюдал и вот выбрал момент…

Он бросился вниз, к разливам — бочка с бензином оказалась на месте, после чего еще раз осмотрел палатку. И тут обнаружил, что нет рюкзака Жени, который лежал у нее в изголовье вместо подушки, и тех вещей, которые она вынимала, — спортивного костюма и мужской рубашки, в которой она бегала утром умываться.

Лишь дважды обежав весь стан, он сообразил, чего еще не хватало, что пропало вместе с отроковицей: клад — все книги и медное литье.

Рассохин хоть и не застал времени, когда исчезла геолог Галина Притворова и повариха с Сухозаломской россыпи, но по горло наслушался историй, версий и предположений от очевидцев и участников тех событий. После этого случая в партии женщины не пропадали, и ходили только страшилки о кержаках из толка погорельцев, чтобы запугивать и делать сговорчивыми отроковиц-практиканток. Стас хоть и опасался чего-то подобного, но как-то отвлеченно, как опасаются собственной смерти и все-таки живут. Казалось, этого с Женей произойти не может, потому что он рядом, владеет способностью предчувствовать опасность и может ее предотвратить…

Уняв первую панику, он еще раз тщательно осмотрел стан, следы, прошел по ним несколько метров и потерял: Женя далее уходила или добровольно, не сопротивляясь, или ее понесли, причем в том направлении, где он вчера охотился за «глухарем», то есть вверх по речке. Все окрестности месторождения он знал наизусть, маршрутил здесь полтора полевых сезона, поэтому сунул под палатку полевую сумку, взял только револьвер и побежал по берегу. В густом хвойнике было темновато, вечернее зарево освещало лишь верхушки крон — подходил тот сумеречный час, когда очертания всех предметов делались обманчивыми, колеблющимися, создавая иллюзию движения. Вместе с этим и мысли становились какими-то мерцающими, неясными, ничем не подкрепленными. А с чего бы иначе вдруг подумалось, что Женя пошла искать это самое потаенное, заветное место? Пока он шлиховал на участке?.. Пошла и по неопытности заплутала, а с собой ни карты, ни компаса, ни местности не знает…

Звать надо! Кричать, стрелять!..

И закричал бы, но вовремя вспомнил о пропавшем кладе. Его она уж точно с собой не понесла бы…

Книги и прочие религиозные причиндалы могли взять только кержаки. Возможно, они и охотились за ними, например узнали, что геологи станут делать вскрышу и разработку россыпи, пришли, чтобы выкопать, отследили, как они с Женей открыли бочку, потом улучили момент и похитили, а заодно прихватили и отроковицу…

Нет, пожалуй, наоборот, попутно взяли книги, а цель была — женщина. Потому вчера пропал купальник…

Он бежал с остановками — прислушивался, рассматривал неясные предметы впереди и землю, но кругом был пухлый подстил, как вода, не сохраняющий следов. Единственная мысль, которая теперь утешала: далеко не уйдут! Клад весит под сорок килограммов вместе с литьем, отроковица еще на двадцать пять больше. Одному не унести, значит, погорельцев не меньше двух, и то бежать с таким грузом, да еще живым, умеющим постоять за себя, долго невозможно. Пойдут шагом, значит — можно догнать!

А Женя будет сопротивляться, ибо не терпит никакого насилия.

Примерно через километр Рассохин наткнулся на ложок, по которому бежал ручей, а по северному склону еще лежал глубокий и разопревший от тепла снег. Если он идет в правильном направлении, то похитители непременно где-нибудь пересекут эту контрольно-следовую полосу! Он резко повернул, побежал вдоль лога и через полтораста метров увидел цепочку глубоких ям, перерезающих снег чуть наискось. Отпечатки обуви еще не успели оплыть, были довольно четкими, но какими-то бесформенными, как от растоптанных валенок. Определить, сколько прошло человек, тоже оказалось невозможно, однако точно не один, и шли по-волчьи, ступая след в след. Скорее всего, обуты были в кожаные бродни, которые еще до сих пор носят охотники, причем и зимой, надевая внутрь снятые чулком шкурки щенков. Нога не мерзнет, и ходить на мягкой подошве можно неслышно…

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});