Служители ада - Юлиан Шульмейстер

Еще раз разглядывает Фалек план гетто, вся Замарстыновская включена в еврейский район, ему переселяться не требуется. Где разместятся новые жители гетто? Невелик еврейский район, — это по территории. А если считать по квартирам?! В отличие от центральных кварталов, многие улицы — одноэтажные домики и дома на два-три этажа. Невозможно тут разместить все еврейское население города. Почти все. Только богачи проживают во втором и третьем районах. Для фашистов нет ничего невозможного; окажутся лишние — найдут что с ними сделать! Кто же будет переселять, размещать? И об этом указано в объявлении: «За порядок переселения, как и за порядок, чистоту и безопасность в еврейском жилом районе, отвечает еврейская община. В еврейском жилом районе община имеет в своем распоряжении еврейскую службу порядка в количестве до 500 лиц».

Свое управление, своя полиция! Может, немецкие власти оставят в покое евреев? Пусть изолированные, голодающие, даже мрущие с голоду, но избавленные от издевательств, погромов, убийств. Кто управляет общиной, какие у них полномочия и возможности?.. Полномочия, возможности! Какие полномочия и какие возможности могут быть у евреев?! Еврей — этим все сказано! Евреи и неевреи, кто еврей и кто нееврей? Сообщает газета, что с 6 сентября 1941 года на территории Галиции введено в действие распоряжение генерал-губернатора от 24 июля 1940 года, определяющее понятие «Jude».[33] Это распоряжение опубликовано, второй параграф гласит:

«Еврей — это тот, кто происходит по меньшей мере от трех по расе чисто еврейских предков.

Еврей — это тот, кто происходит от двух по расе чисто еврейских предков.

Еврей — это тот, кто принадлежит к еврейской вероисповедальной общине.

Еврей — это тот, кто при вступлении в силу этого распоряжения был женат на еврейке или после этого распоряжения женился на ней».

Кто женат на еврейке! А кто замужем за евреем? Все равно, женат или замужем. Не все равно, об этом было бы сказано. Так кто же Наталочка?.. С Ганнусей ясно, она «Judischer Misching» — еврейская помесь! Какая разница между евреем и еврейской помесью? Наверное, никакой, раз об этом не сказано. Наталке надо спасать Ганнусю, для этого надо спастись самой. Это поймет, подскажет материнское сердце.

Пошел к доктору Гаркави, постучался, протягивает газеты. Тяжко вздохнул доктор Гаркави, читает в «Газете львовской» объявление губернатора Ляша. Ничего не сказали друг другу. Как вошел Фалек с газетами, так и вышел.

Больница волнуется, в больных влились новые страхи. Никто не знает, что станет с еврейской больницей, в одном уверены — будет хуже, намного хуже. Больные живут за счет родственников, ныне обреченных на страшную долю. На что же рассчитывать?

Подошел Фалек к лудильщику Фроиму — хоть словом поддержит. У Фроима тоже газета, он ткнул пальцем в статью «Жидовский район во Львове»:

— Прочтите, что эти сволочи пишут!

Взял Фалек газету, читает:

«Немецкое управление вынуждено создать жидовский район, ибо, свободно передвигаясь по городу, жиды создают повышение цен и спекуляцию, по их вине возникли трудности в снабжении города продуктами. Еще в предместьях жиды ловят крестьян и покупают за любую цену продукты…».

Не может читать — беспредельна подлость нацистов. Ограбили город, грабят село, эшелонами вывозят продукты в Германию, выставляют в витринах магазинов для немцев. А виновники голода — евреи, за это их загоняют в гетто! За голод в октябре 1941 года! А в объявлении губернатора Ляша указано: создание еврейских районов предусмотрено распоряжением генерал-губернатора от 26 октября 1939 года. Каждый поймет, что фашистский разбой хотят списать на евреев. Каждый ли? Кто-то поверит фашистам — помогут многовековые предрассудки. Кто-то с равнодушием подумает: «Все же будет получше: то, что евреи не смогут купить, — мы купим». А будет ли лучше или только увеличится немецкий грабеж?

Думы Фалека оборвал шепот Фроима:

— Этими баснями можно обмануть только желающих обмануться. Сам рабочий, знаю рабочего человека, не отыграется фашист на евреях, за все придется отвечать самому.

Не отыграется фашист на евреях! Фроим уже свел счеты с жизнью, — а других что ожидает?

Вернулся Фалек с работы — Наталка и Фира в слезах. Сам с трудом сдерживает слезы — должен сдержаться.

— Целый год ждал именинного ужина, а меня угощают слезами. Если думаете, что их мало в больнице, то глубоко ошибаетесь.

— Пойдемте ужинать, — утирает Фира слезы, а они все текут и текут.

— Конечно, ужинать! — улыбается сквозь слезы Наталка. — Пережили наши предки ордынское иго, переживем и немецкое, тогда отпразднуем другой день рождения.

«Другой день рождения!» — любуется Фалек женой. Наталка должна запомниться такой до конца его дней. Запомниться!

«Другой день рождения!» — Наталка гладит под столом руку Фалека. — В гетто его невозможно оставить: если не убьют, так заморят. А у кого спрятать, чью благородную душу обречь на верную гибель?!».

«Другой день рождения!» — горестно разглядывает Фира детей. — Зачем родились, что их ждет? Если бы могла убить их и себя!».

Не радуют взрослых именинные блюда: жаркое с картофелем, суп с лапшой, пирог с яблочной начинкой. Шутит Наталка, вторит ей Фалек, но сегодня друг друга обмануть невозможно.

Натан, Ефим и Семен не обращают внимания на взрослых, жадно уплетают еду и не могут насытиться. Свои тарелки очистили — откровенно поглядывают на другие.

— Тетю Наталку не поздравили с днем рождения, наелись и пялите бесстыжие глаза, — стыдит Фира детей. — А ну марш!

— Как же «марш», если еще не поздравили именинницу! — удерживает Наталка детей, — А Семен пусть узнает, о чем я подумала, — половинит стоящую перед нею еду.

— Надеюсь, пан Ефим окажет мне такую же честь! — отдает Фалек свой кусок пирога.

— Совсем испортите детишек! — выговаривает Фира, утирая непослушные слезы. — Давай твою тарелку, Натан.

Так и отпраздновали. После ужина Наталка отправилась в комнату Фалека, обнялись и не находят утешительных слов.

— Наталочка, надо спасать нашу доченьку, бегите из Львова.

— И не подумаю! Ганнуся — украинка, полиция установила, что ты женился на мне с ребенком. С ней все в порядке, надо думать о том, как тебя вытащить из этого ада.

— Глупенькая! — с горечью пожурил Фалек. — Отбрехалась перед какими-то полицаями — разве это поможет?

— Вовсе не глупенькая! — погладила волосы Фалека. — У меня железные документы, уже беременной вышла за тебя замуж. Нет и не может быть у них доказательств, что дитя от тебя.

— Потребуют, чтоб назвала отца!

— Назову!

— Кого, например?

— Разве мало убили украинцев?

Разглядывает Фалек Наталку — какая в ней непреклонная сила. Всегда поражался, как причудливо сочетаются бесшабашность и ум, лишь теперь осознал свое заблуждение. Может, не было заблуждения, горе и беды переплавили бесшабашность в отвагу, ум дополнили трезвым расчетом. Как бы там ни было, Наталке надо бежать из Львова, ему не поможет, погубит себя и Ганнусю.

— Любимый! Не будем себя хоронить, — вразумляет Наталка. — Время покажет, как действовать. Раз евреи будут работать на городских предприятиях, найду к тебе путь и сберегу нашу дочку.

Слушает Наталку, и еврейский район уже не видится в похоронном саване, дальней звездочкой засверкала надежда. Не в сомнительных перспективах работы, а в том, как Наталка не приемлет смерть, в том, как борется за жизнь — его и Ганнуси. Борется! А на что завтра купит самое необходимое для жизни?

— Как жить думаешь? Наверное, уже нечего продавать?

— Все устроилось! — У Наталки припасена на прощанье удача. — Принята продавцом в хозяйственный магазин на улице Быка. Фирма надежная — «Ле-Пе-Га»,[34] и место надежное — напротив Бригидок.

— Куда денешь Ганнусю?

— Пока работаю, Ганнуся будет находиться у Снегуров, Наталья Ивановна согласилась.

Глава седьмая

1.

В кабинете Ротфельда большой письменный стол из мореного дуба, перед ним — два глубоких вольтеровских кресла. Вдоль стены, у окон, — длинный дубовый стол и венские стулья с гнутыми спинками. Противоположную стену занимает четырехстворчатый шкаф, заполненный книгами на трех языках — немецком, еврейском и польском. Причудливо сочетаются сборники законов и распоряжений фашистского рейха с талмудом и торой, произведениями различных философов и сионистских авторов.

Над председательским креслом — портреты Герцля и известных раввинов. Над книжным шкафом — прекрасная копия картины художника Берхта: Ягве сообщает спящему Иакову о богоизбранности возлюбленного народа.

Ротфельд стоит у этой картины, разглядывает, будто увидел ее впервые.