Служители ада - Юлиан Шульмейстер

Усаживается Силлер в вольтеровское кресло, Ротфельду указал на другое. Достал Силлер портсигар, угостил Ротфельда, сам закурил.

— Нам вместе работать, должны относиться друг к другу с пониманием, доверием. Поговорим начистоту, не хочу вас обманывать. Вы видели, как при входе в еврейский район избивали евреев, слышали, что кого-то убили. Имеет ли все это какое-либо отношение к ситуации в еврейском районе? Никакого! На улицах города невозможно оградить евреев от эксцессов толпы, сводящей счеты с вековыми обидчиками. В последний раз сводят счеты, за стенами вашего района станете недоступны для всех остальных. Эксцессы внесли беспорядок, и в нем были виновны евреи. Суетились, создали толчею, пришлось применить силу. На переезде увидели не причину, а следствие — полиция наводила порядок. Как всегда в таких случаях, кто-то погорячился. Это прошлое, к нему не будет возврата. Теперь дело за юденратом и вашими службами, наводите и поддерживайте свой еврейский порядок. Конечно, при строжайшем соблюдении требований немецких властей. Итак, прочь черные мысли, они ни к чему. — Силлер фамильярно похлопал по плечу Ротфельда, весело улыбнулся, подмигнул заговорщицки.

— Герр комендант, благодарю за доброе отношение, приму все меры, чтобы оправдать ваше доверие, — почтительно отвечает Ротфельд.

— Вот и прекрасно! — уже поднявшись, Силлер еще раз похлопал Ротфельда по плечу, на сей раз покровительственно: — Нам надо друг друга поддерживать — и обоим обеспечена прекрасная жизнь.

Насвистывает Силлер веселую песенку, подошел к картине художника Берхта, посмотрел с любопытством на Ягве и спящего Иакова: «Легче всего гипнотизировать спящих, мне тяжелее — гипнотизируя бодрствующих. Вот тема, достойная кисти художника».

Ухмыльнулся, приветливо помахал рукой и вышел из кабинета.

Смотрит Ротфельд вслед Силлеру, недооценил розовощекого шефа. Умен, тактичен, имеет подход к деликатным проблемам. Конечно, его «откровенность» такая же, как у любого политика, события истолковывает так, как считает необходимым и нужным. А разве он, Ротфельд, поступает иначе?! Но в главном Силлеру можно верить, в еврейском районе наступит нормальная жизнь, насколько это возможно в таких трудных условиях. Если бы власти хотели уничтожить евреев, не стали бы тянуть. В том-то и дело, что они этого не хотят, евреи работают на большинстве предприятий, без них обойтись невозможно. Значит, нужны и те, кто управляет, обеспечивает жизнь и необходимый порядок, для этого и создали еврейский район. Так и будет до конца этой проклятой войны, затем наступят отношения мирного времени, тогда и для евреев восстановится нормальная жизнь. Однако чтобы пережить войну, губернатор должен быть доволен еврейской общиной. От Силлера зависит немало, но он только исполнитель губернаторской воли. Сегодня, в первый день переселения, самое время представить первый отчет губернатору. Смеет ли к нему обратиться? Когда был на приеме, он милостиво сказал: «Если возникнут исключительные проблемы, разрешаю письменно обратиться». Возникла такая проблема: невозможно разместить сто тридцать тысяч в еврейском районе. Хоть бы добавили немного кварталов, самых паршивых, каких не жалко. И просить об этом следует так, чтобы не разозлить, в лучшем свете показать свою деятельность.

Уселся Ротфельд за стол, происходящее за стенами кабинета уже не кажется самым существенным. Важнее — будущее, зависящее и от его мудрости, от проводимой им политики. Обдумывая каждую фразу, пишет по-немецки:

«Еврейская община Лемберга Относительно: еврейского района Лемберга.

Герру губернатору дистрикта Галиции в Лемберге

8 ноября герр штадтгауптман, во исполнение распоряжения герра губернатора, дал указание относительно создания еврейского жилого района. Это указание касается переселения 120 тыс. — 130 тыс. человек.

Распоряжение герра губернатора мы приняли к исполнению и приложим все силы для выполнения поставленной задачи.

Однако имеются значительные трудности, и для их устранения просим оказать помощь в следующем:

I. Граница района

Под еврейский жилой район отведена незначительная часть Лемберга, в которой уже в течение многих столетий евреи проживают компактными массами. Выделенный район является плотно заселенной частью города. Мы в основном подготовились для размещения в предстоящие месяцы всех евреев, наш жилищный отдел будет проводить необходимую работу. Наряду с этим мы осмеливаемся просить герра губернатора, чтобы были несколько расширены границы еврейского жилого района, без чего решаемая нами задача повлечет большое бедствие.

II. Общественные организации и учреждения

Учитывая сложные обстоятельства, при которых мы должны действовать, и необходимость организации ряда еврейских учреждений, просим выделить для этих целей:

1. Старое помещение еврейской общины на ул. Бернштейна, 12.

2. Дом еврейского торгового предприятия «Jad Charuzim».

III. Чрезвычайная загруженность юденрата

Еврейская община и возглавляющий ее юденрат должны решать различные многочисленные вопросы. В связи с этим просим распоряжения герр губернатора о том, чтобы в ближайшие недели, до решения вопроса переселения и устройства евреев в еврейском районе, юденрат не загружали другими правительственными заданиями.

Еврейская община в Лемберге Председатель доктор А. Ротфельд».[35] 2.

Рыщет зима по голодному городу, беззащитны перед нею оголенные скверы и парки, холод и сырость нетопленных комнат удваивают муки львовян. Паровое отопление давно не работает, наступил век железных и чугунных печурок. Мечутся львовяне в поисках топлива.

Примчится Наталка с работы, растопит печурку, сбегает к Снегурам за Ганнусей и занимается нехитрой стряпней. Накормит дочку, сама поест и принимается за бесконечную стирку. Покончит с делами, залезет к Ганнусе в постель, накроется двумя одеялами и каким-то тряпьем. Утро начинается с пытки: трудно вылезать на холод из теплой постели.

В дни, когда Наталка встречается с Фалеком, Ганнуся и вечером у Снегуров. Хорошо там ребенку: Иван Иванович работает кассиром в «Народной торговле», достаются кое-какие продукты.

Сегодня Ганнусе — два годика, прямо с работы Наталка отправилась покупать подарок. Какая-то женщина, живущая на Зябликевича, дала во «Львовских вистях» объявление: «Продается почти новое детское пальто (2–4 года), шерстяное, на ватине». Удастся купить, занесет обновку домой, порадует доченьку и отправится к Фалеку. Вместе отпразднуют именины Ганнуси.

Отпразднуют! Завтра последние украинские и польские жители покинут еврейский район, и она больше не сможет использовать аусвайс пани Бочковской. Что будет с Фалеком? В городе ему опаснее, чем в гетто: повсюду охотятся на евреев, облава сменяет облаву, на Стрелецкой площади публично вешают укрывателей. Закончится переселение — утихнут охотничьи страсти, найдет убежище Фалеку. Теперь главное — передачи, уже нашла ход: познакомилась с возчиком, перевозящим продукты для гетто.

Около площади Пруса попала в толпу — большую, молчаливую, злую. Под конвоем полиции по скрипучему снегу шагают украинцы. Без верхней одежды, у всех, даже у детей, веревками связаны руки, на шеях картонки с черными буквами: «Мы, шабесгои, помогали жидам и за это гибнем, как псы».

У седоусого старика синее от кровоподтеков лицо, на обнаженной груди крест с распятым Иисусом. К матери жмется ребенок, она что-то шепчет запекшимися от крови губами. То ли успокаивает, то ли выясняет у бога: за что карает живущих по его заповедям.

За украинцами тащатся окровавленные призраки. Это евреи, ими спасаемые и не спасенные, за них отдают свои жизни.

Глядят с тротуаров глаза: сострадание и жалость, страх и отчаяние, возмущение и ненависть, гнев. Встречаются глаза, злорадно глядящие на мостовую: «Так и надо жидовским прихвостням!». У Наталкиной соседки глаза залиты слезами, утирает платочком, сжатым побелевшими пальцами.

Народ Львова в беде. Честные сострадают гибнущим, мужественные помогают и гибнут. Скрылась колонна, Наталка продолжает свой путь. Еще раз увидела, каково тем, кто прячет евреев, и каково евреям, ищущим спасение в городе. Нет-нет, Фалек пока пусть находится в гетто, Фира — прекрасная женщина, доктор Гаркави — редкой души человек…

Вошла Наталка в подъезд, позвонила во вторую квартиру. Открыла веселая пани, разит алкоголем. У пани неестественно румяные щеки и неестественно красные губы.

— Извините, видно, ошиблась адресом.

— Что пани надо?

— По объявлению, хочу купить детское пальтишко.

— Продаю! Пальтишко — люкс, сказка.

Не завела в комнату, там кто-то бренчит на гитаре. Вынесла пальтишко, и вправду красивое — английская шерсть, горностаевый воротничок. Под воротничком Наталка увидела кровавое пятнышко, все остальное исчезло, тут могла оказаться и Ганнусина кровь. Ни слова не говоря, вернула пальтишко, направилась к двери.