Я думала, я счастливая... - Марина Безрукова

А может быть, его она и не любит? Так, подвернулся дурак на безрыбье. Бегает, как собачонка за ней, смотрит преданными глазами, а настоящая любовь с фотоаппаратом гоняется за кенгуру или занимается серфингом.

Соня сидела перед ним с прямой спиной, на тонком запястье мерцал кровавыми каплями браслет. Николай шумно выдохнул, сцепил перед собой руки.

— Вы общаетесь? — хрипло спросил он.

В серых озерах всколыхнулась легкая рябь. На щеках выступил нежно-розовый румянец.

— Иногда. Но только по поводу фотографий. Он подсказывает мне, как лучше сделать. Он мой учитель.

Николай вскочил и подошел к окну. Отодвинул немодную старушечью занавеску и уставился в темноту. В стекле отражался размытый силуэт Сони. «Ей нельзя волноваться, а я допрос тут устроил, Отелло доморощенный», — поморщился он. — «Всё это было до тебя, не в монастыре же она жила, тебя ожидаючи». Он понимал, что его возмутило. О нем Соня знала всё, вплоть до того, как в восьмом классе, он опозорился на физкультуре, когда у него по шву треснули тренировочные штаны. Этого он не рассказывал даже Тамаре. Николай навсегда запомнил мучительный стыд, хохот одноклассников, смешки девочек и в особенности Ирки, в которую он как раз был влюблен. Бог с ними с этими штанами. Самое ужасное было то, что под ними оказались простенькие семейные трусы, пошитые мамой. Голубые такие, почти до колена, с цветочками. Тогда никак не удавалось ей найти польские хорошие мужские трусы. Мамин брат, дядя Андрюшка как раз начал мотаться в Польшу челноком и привозить огромные клетчатые баулы, наполненные всяческим ширпотребом. Тогда Николаю перепала модная ядовито-зеленая шапка, на которую многие поглядывали с нескрываемой завистью. Еще у него появились электронные часы, их Коля специально не прикрывал рукавом рубашки, лишь небрежно поглядывал: сколько там до конца урока? А вот с нижним бельем получился такой казус. Дядя запаздывал с приездом, и Николай долго возмущался перед матерью, отпихивая семейные, пошитые из ситца, трусы, похожие на те, что носил его дедушка в деревне во время сенокоса.

— Но, Коленька, не пойдешь ведь голышом, — чуть не плакала мать, — ну, это только завтра, никто же не увидит!

Согласился на свою голову, и целый день думал: у него на лбу написано про эти злосчастные трусы, что, казалось, жгли ему пятую точку. В итоге позор его прогремел на всю школу, как будто бы никто больше и не щеголял в подобном. Время было не сытое, полуголодное, не каждый франтил. Долго его еще потом Панталонами обзывали, а Ирка хихикала и презрительно фыркала, если он осмеливался пригласить ее на танец на школьной дискотеке. Потом, конечно, всё это забылось, оставили его в покое. Но и по сей день иногда снится, как стоит он в гулком спортзале с прорехой на самом интересном месте и старается прикрыть свой срам.

Открылся он перед Соней, весь до донышка обнажился. А она часть себя утаила.

Глядя в черное окно, Николай видел, как за его спиной шевельнулась Соня, а потом она тихо встала и подошла к нему. Вот обняла его тонкими руками, уткнулась носом в его спину. Сердце зашлось от нежности к ней. Нашел из-за чего придраться к своей девочке!

— Коленька, не ревнуй, — чуть слышно сказала Соня. — Всё давно прошло. Теперь только ты. И наш малыш.

Николай накрыл руки Сони своей ладонью. Ревность, устроившаяся в его душе, изумленно вскинула бровь: ее попросили на выход? Следом, переглянувшись, потянулись злость, раздражение и досада. На их место царственно воссела любовь.

Ночью ворочался и долго не мог уснуть. Пялился в потолок, где ползали широкие тени. Они съедали друг друга, и каждый раз меняли обличье. Николай думал о совпадениях. В один день он узнал новое и о жене, и о Соне. И оба открытия оказались для него неприятны. Воистину женщины — это лабиринт, окутанный тайнами, и познать их почти невозможно. За каждым поворотом открывается что-то, что поражает наповал. Как хорошее, так и плохое. Усмехнулся, в голове вспыли слова прабабушки Анны: «Баба и бес — один у них вес». Только на пятом десятке и понял значение. Как уснул — не заметил, провалился в черную пропасть и даже если и видел сны, утром о них и не вспомнил.

Глава 21

Приближался день рождения Жени. Уже который час Тамара бродила по торговому центру, выбирая себе платье, в котором отправится в ресторан. Там будут его друзья и знакомые, хотелось хорошо выглядеть. Никто не должен знать, что еще несколько недель назад эта женщина считала себя отслужившей своё вещью, выброшенной в чулан. Тамара примерила несколько нарядов, но то ей казалось, что не идет цвет, то фасон смотрелся неудачно. Ее пробежки и салаты из овощей сотворили чудо — пяти ненавистных килограммов как ни бывало. Заблестели глянцем черные волосы, морщинки у глаз не исчезли, но стали почти незаметны, появилось больше сил и энергии. Обычно к весне Тамара добиралась сонной мухой, с серой, измученной отсутствием солнца, кожей и плохим настроением. Сугробы таять не хотели, автомобили, как миксер перемешивали под колесами потоки грязи, а низкое безрадостное небо толстым брюхом придавливало к облысевшим за зиму газонам.

Впервые всё было с точностью до наоборот. Яркое солнце весело каталось по голубому блюдечку вышины, сочная трава с каждым днем становилась всё гуще и знленее и, наконец, настал день, когда в воздухе едва уловимо разлился аромат цветущих магнолий и абрикосов. Особенно это чувствовалось в поселке, куда время от времени Тамара уезжала, чтобы побыть наедине с собой.

Она сидела на пляже на деревянной коряге и, глядя на кружевные пенные узоры, вертела в руках веточку миндаля. По дороге к морю заметила беспечных бабочек, танцующих над желтыми огоньками первоцветов и теперь ей казалось, что она тоже проживает похожую жизнь. Сначала чувствовала себя гусеницей — толстой, безобразной и неповоротливой, потом — настало время куколки, когда она в одиночестве пыталась принять себя и свою возможную другую жизнь, и вот теперь она вспомнила, что у нее есть крылья, которые нужно достать, аккуратно расправить и лететь. Лететь навстречу солнцу, небу, облакам, кружить над волнами и уноситься в поля, где цветут черные тюльпаны, а в прозрачных водах реки светится чешуей глупая рыбешка. У бабочки должен быть наряд, вот ноги и привели в торговый центр. Бабочка хочет покрасоваться и увидеть себя со стороны — легкую, беззаботную, яркую.

Эти перемены не происходили в одночасье. Новости от Николая не давали спокойно жить. И плакала, и злилась, и