Поворотный день - Владимир Богомолов

Понурил голову Дундич. Молчит. Знает вспыльчивый характер комдива: возрази, когда не прав, — сверх меры схлопочешь. Видел же он, что дивизия опрокинула улагаевцсв, потому и погнался за музыкантами. Конечно, за задержку он готов держать ответ. Но ведь какой подарок подготовил! Неужто не оценит Семен Михайлович?

— Ну, что молчишь, как статуя? — приблизился к Дундичу комдив. — А если бы тебя ухлопали тут? Герой какой нашелся! И вы тоже хороши, — грозно глянул на стоящих разведчиков. — Вшестером решили отличиться.

— Не отличиться, — посмел подать голос Иван Шпитальный. — Музыкантов решили приобрести.

— Ишь, купец выискался.

Уловив перемену в настроении комдива, Дундич сказал, что очень ему захотелось преподнести Буденному к Первомаю подарок: чтобы вышла дивизия на парад со своим оркестром, и непременно с «Интернационалом».

— Ну, тогда другое дело, — завеселел Семен Михайлович и сунул плетку за голенище сапога.

Оглядел музыкантов, потрогал трубы и барабан, удовлетворенно крякнул и сказал:

— Мне хлопцы донесли, что видели отряд, но только улаганский: он играл что-то непонятное, вроде «Боже, царя храни!», Я сразу сообразил, что это не белые. Ну какие, к дьяволу, беляки осмелятся на всю степь греметь. До этого только наш Дундич может додуматься.

Генеральская уха

Коноводом у Дундича давно уже служил Яков Паршин. Слыл он в полку человеком рассудительным, бережливым и мастеровитым. В передышках между боями брал в руки шило, дратву и открывал сапожную мастерскую. При случае умел не хуже повара приготовить солдатский обед. А кроме всего прочего, берег гардероб Дундича, в котором было немало разных белогвардейских мундиров, погон штабе-и обер-офицеров, орденов и медалей разных держав — русских, немецких, французских. После каждого боя гардероб пополнялся и обновлялся заботливым Паршиным. Надо сказать, что и в бою он не отставал от своего командира.

Однажды Яков проявил такую находчивость, о которой долго вспоминали буденовцы.

Было это в начале лета девятнадцатого года. Дивизии Врангеля и Улагая шли на Царицын. Красная Армия отступала. По заданию командования буденовцы сдерживали белых. Ни днем, ни ночью не знали красные передышки. В бригадах кончались патроны, иссяк харч, в походных лазаретах скопилось много раненых и больных, а тут еще в каждой станице, в каждом хуторе подстерегали засады.

Пусть мелкие, но неприятные. Чтобы меньше терять бойцов, Буденный приказал днем уходить в балки, а ночью внезапно нападать на гарнизоны белых и отходить к Царицыну.

Как-то утром приходит Дундич в полк от комдива Городовикова и говорит, что в дивизии совсем кончается провиант и нужно разведать в ближайших станицах и хуторах наличие у богатых казаков хлеба и фуража.

Для операции отобрал Дундич с десяток бойцов. Скрытно подошел отряд к степной речке Аксай — притоку Дона. Только сунулись к стене камыша, увидели скачущих к реке белых.

Резво и беззаботно подъехали те к берегу, спешились, а двое, как на учениях, швырнули гранаты. Да так далеко, что возле камышовой чащи раздались глухие взрывы и поднялись над рекой высокие фонтаны воды.

Дундич решил, что белые обнаружили отряд, и уже поднял наган, чтобы ответить врагу, но в это время сильная рука Паршина отвела его в сторону.

— Не торопись, командир. Видишь, кадеты решили ухой нас угостить.

Не понял Дундич, смеется над ним боец или серьезно говорит, но стрелять не стал. Посмотрел на воду, а там плывет вверх брюхом оглушенная рыба. Казаки разделись, залезли в воду, фыркают, балагурят насчет генеральской ухи и собирают в мешки рыбу, которая покрупнее да пожирнее. А мелочь плывет вниз по течению к мосту.

— Ах, поганцы, — ругнулся Паршин, — какой частик бракуют.

— Не горюй, Яша, — успокоил его командир. — Сейчас заставим всю выбрать.

Приказал он своим бойцам незаметно продвигаться к мосту и оттуда неожиданно ударить по рыбакам, а Паршин снова его попросил:

— Не торопись, командир. У них там и на эскадрой не хватит. Пусть еще порыбалят.

— Вдруг уедут? — засомневался Дундич.

— Не уедут, — уверил Паршин. — Вон только подвода за уловом идет да приемщик едет.

Высыпали казаки рыбу в повозку, радуются удаче, просят у подъехавшего есаула по чарке самогона, а есаул перебрал рыбу и начал бранить казаков за нищенский улов и за то, что не поймали они ни одной благородной рыбы. Приказал сделать еще заход и непременно изловить царскую рыбу — стерлядку.

Услышал приказ Паршин, подмигнул своему командиру, а когда увидел, что из станицы выехали еще две подводы — одна походная кухня, а вторая бричка, доверху чем-то груженная, аж руки от удовольствия потер.

Между тем казаки бросили еще две гранаты, снова полезли в воду. Теперь уже молча собирали они свою добычу. Отбирали самых крупных сазанов. А стерлядки, как назло, ни одной не попадалось.

Тут уж бойцы радостно заулыбались, поняли: придется белым еще заход делать. А то что же за генеральская уха без красной рыбы. Так и оказалось. Не захотел есаул варить уху без стерлядки, велел еще раз попытать счастья, а подъехавшим казакам приказал расстелить брезент под ивами, расставить тарелки, бутылки, стаканы, нарезать хлеб, зелень. Повар с помощником должен был без промедления чистить и разделывать улов.

В третий раз казаки полезли в речку. Теперь они уже роптали, не выбирая слов, на свое начальство, из-за которого приходится до посинения купаться. Наконец попалась им пара добрых стерлядей.

— Это же наша кичига, — восхищенно шепнул Дундич, — Вкуснятина! — цокнул он языком. — Жалко, что мало.

Казаки меж тем вытащили рыбины на брезент, начали одеваться, а отряд Дундича тут как тут:

— Руки вверх!

Казаки опешили, а есаул — за кобуру. Не успел он выдернуть наган, как Дундич уже сидел на нем верхом. Связали есаула, заткнули ему рот кляпом, бросили в повозку с хлебом и вином, ловцам велели, не мешкая, двигаться на мост.

Переехали на ту сторону Аксая, спустились в лощину, где буденовцы оставили коней, а Паршин сказал повару:

— Ты даром время не теряй, заваривай юшку-то.

По дороге красные узнали, что казаки готовили обед генералу Улагаю.

Через некоторое время отряд Дундича возвратился в свою часть, а спустя полчаса полк с аппетитом ел наваристую уху и благодарил Дундича.

Но командир сказал, что на этот раз спасибо надо говорить Паршину, который посоветовал ему не стрелять, и генералу Улагаю, который захотел ухи отведать.

Секретный пакет

Только кавалеристы вышли со станции Большая Таловка, как над степью прострекотал аэроплан. Он был похож на книжную этажерку. Два легких крыла крепились к фюзеляжу из трубок, планок и проволоки. Моторы на такие самолеты ставились громоздкие, но несильные. Вдобавок они очень громко тарахтели. За шум пехота называла аэропланы «примусами».

Буденный тотчас отдал приказ:

— Знамена свернуть!

Такой приказ был необходим. Ведь никто не знал, чей это самолет — красных или белых. Если самолет свой, знамена можно быстро развернуть, а если белых, летчику трудно будет определить, чьи войска и что с ними делать: бросать на них бомбы или не бросать.

Буденный почему-то решил, что аэроплан этот не красный, хотя на нем не было никаких опознавательных знаков. «Если бы наш, — думал комдив, — меня бы предупредили. И летел бы он не с юга, а с севера пли востока».

Чтобы еще больше обезопасить свою конницу, Семей Михайлович дал команду по эскадрону, чтобы бойцы приветственно махали пролетающему самолету. И когда самолет, рокоча мотором, пролетел над шарахающимися лошадьми, летчик увидел, как конники машут ему руками, шлемами, саблями. Он сделал круг и еще раз пролетел над колонной. И снова повторилась та же картина: кавалеристы радовались встрече с железной птицей.

— Эге, товарищи, — довольно проговорил Буденный, видя, как самолет снова разворачивается и идет навстречу коннице. — Он хочет нам сообщить что-то. А ну, давай с дороги, освободите ему площадку.

Кавалеристы, расступились, образовав длинный широкий коридор, по которому мог бы свободно пройти целый крейсер, не то что маленький двухкрылый аэроплан.

Летчик увидел маневр кавалерии и стал резко снижаться. Пролетел мимо и еще раз внимательно оглядел войско: красных знамен нет — значит, свои.

Через минуту самолет, смешно прыгая на холмиках сусличьих пор, пробежал метров двести и остановился. Не выключая мотора, летчик поднял очки на лоб и поманил к себе кавалеристов, но те, продолжая махать руками и улыбаться, не трогались с места. Надрываясь, летчик крикнул:

— Ви казаки?

— Казаки! — дружно ответили конники. — Донцы!

— А мы кубанцы! — крикнули другие. — Казаки!