Авиатор: назад в СССР 10 (СИ) - Дорин Михаил

— Лубанго, 110й, высота 8000, остаток 850, — доложил я.

— Вас понял, 110й, — ответил мне с большим акцентом ангольский диспетчер.

Дальше внимание уделяли уже не мне. В эфире отчётливо было слышно, как Костя строит свой заход на посадку. Наш руководитель полётами предупреждает, что аварийные средства ждут Бардина и готовы оказать помощь.

До аэродрома уже 70 километров, но никаких больше команд мне не поступало. Сейчас бы начать плавное снижение, чтобы выйти в торец полосы и аккуратно сесть. Но, кажется, тут так не принято.

Зато, именно в этот момент начальству кубинцев приспичило запросить «расход» ракет, кто и сколько сбил. Ангольцы тоже не остались в стороне и запрашивали нужную для себя информацию.

— Лубанго, 110му, — снова запросил я, воспользовавшись паузой в эфире. — Остаток 550.

— 110й, побудьте на приёме минуту.

— Остаток аварийный, — чуть громче сказал я, но ангольский диспетчер совершенно не придал этому значение.

Епрст! Издеваются надо мной⁈

— Лубанго, это 101й, всю эту информацию можно на земле спросить! — громко высказался Совенко. — 110й, что с остатком?

— Аварийный, 101й, — ответил я.

— Начинай снижаться и заходи. Мы со 112 м на предпосадочной, — дал мне команду Совенко.

Пока мы выясняли отношения, я уже был в 50 километрах от аэродрома.

— Запретил снижение. Под вами остальная группа! — ворвался в эфир «отечественный» руководитель полётами. — Через 10 километров рассчитывайте снижение.

С такой дальности, глиссада снижения будет очень крутая. Проще уже выйти на «точку» и снизиться по спирали.

— Лубанго, 110й над точкой буду снижаться по спирали. Выпуск шасси и механизации доложу дополнительно, — ответил я и стал контролировать момент выхода аэродром.

— Вас понял, — ответил наш руководитель полётами.

После столь манёвренного боя предстоит выполнить ещё одну пилотажную фигуру. Аэродром через пару минут оказался подо мной. Высота 8000, и пора начинать спираль.

Уменьшил обороты двигателя и начал снижение. Виток следовал за витком, а высотомер отсчитывал показания в обратную сторону.

Посматриваю по сторонам, поскольку в воздухе сейчас все ждут, когда я приземлюсь. То и дело замечал, как кружатся в вираже экипажи.

Двигатель уже на режиме малого газа, начинаю плавное торможение. Скорость 400, но перед посадкой нужно загасить ещё больше.

— 110й, контроль шасси и механизация, — подсказывает мне руководитель полётами.

— Дополнительно. Прохожу 2500, — ответил я.

Рано пока тормозить, ведь мне ещё нужно будет выполнить доворот на полосу и зайти через ближний привод.

— 110й, высота 1500, выполняю заход, — доложил я и отвернул в правую сторону от полосы.

На правой панели переключился между приводами. Теперь стрелка автоматического радиокомпаса АРК указывала на ближний привод.

— Понял, полоса свободна, — быстро отвечает мне руководитель полётами.

Теперь аэродром и его серая полоска ВПП слева от меня.

— 110й, выполняю разворот на посадочный. Шасси, механизация выпущены, — доложил я и начал разворот влево.

Дальность примерно 2 километра, высота 400. Закрылки в посадочном положении. Лампы выпуска шасси слева на панели горят. Ещё раз взгляд на скорость — 330 км/ч.

— Готов к посадке, — докладываю я, пролетев ближний привод.

— Разрешил, 110й, — отвечает руководитель полётами более спокойным голосом.

Не знаю, у кого из нас более нервная работа — у лётчика или у группы руководства полётами. Руководитель полётами так и вовсе это человек на электрическом стуле.

Аккуратно выравниваю самолёт. Взгляд влево и приземляюсь на основные стойки. МиГ-21 выполняет пробег под аккомпанемент приятных глухих стуков из-под колёс. После таких воздушных боёв как не полюбить каждый стык между плитами на аэродроме.

Остаток топлива позволил мне зарулить на стоянку, выключиться и открыть фонарь кабины. Только в этот момент я смог расслабиться.

Силы покинули меня в один момент. Я посмотрел по сторонам и увидел, что Совенко с трудом выбрался из кабины. Полковник явно устал и полностью промок. Смотрю на его комбинезон и понимаю, что это обмундирование можно спокойно выжимать.

Марк, обойдя самолёт, подошёл к Тимуру Борисовичу и приложил руку к голове. Полковник выслушал Барсова, а затем слегка приобнял за плечи, показав поднятый вверх большой палец.

— Асере, ке боля⁈ — радостно подскочил ко мне техник с острова Свободы с небольшой фляжкой.

Эта фраза относится к более разговорному диалекту на Кубе и переводится, как «чувак, как дела?».

— Хорошо… то есть, муй бьен. Грасиас, асере, — поблагодарил я кубинца за воду и стал выбираться из кабины.

Давно так не радовался тому, что стою двумя ногами на бетонной поверхности. Африканское солнце здраво припекает, в воздухе нет того напряжения, что было чуть больше часа назад. Но основные ингредиенты «аэродромных запахов» прежние — керосин, выхлопные газы машин и испарений.

Я медленно подошёл к самолёту и, не снимая перчатку, приложил руку к фюзеляжу в районе бортового номера. Пару раз погладил и застыл. Возможно, я сумасшедший, что именно так проявляю уважение к самолёту. Но каждый, кто летал, летает, и ещё будет летать, всегда должны относиться к своему «крылатому другу» с почтением и благодарностью.

— Асере, с вами хорошо всё? — спросил у меня со спины кубинец, наблюдая, как я поглаживаю МиГ-21, раскрашенный в зелёно-песочный камуфляж.

— Си, компанеро. Спасибо за работу ещё раз, — ответил я.

— Вы так… с уважением относитесь к самолёту! — удивился техник, поправив кепку на голове.

— Он — легенда! Другого такого не будет, — ответил я, пожал руку кубинцу и пошёл к самолёту Кости.

Своего ведомого Бардина я обнаружил под крылом самолёта. Костян сидел в тени на бетонке, перебирая в руках свой шлем. Всё внимание техсостава было обращено на киль МиГ-21, на котором летал Бардин. Он и, правда, был сильно повреждён. Удивляет, как он вообще дотянул до аэродрома.

— Ты чего такой суровый, как наша действительность? — улыбнулся я, подойдя к Бардину.

— У меня сил нет. Ты специально так крутанулся вокруг меня? — спросил Костя, подняв на меня глаза.

— Не первый раз так делаю. Времени не было, чтобы как-то по-другому тебя прикрыть, — ответил я.

Бардин встал с бетонки и крепко обнял меня.

— Спасибо, Серый, — поблагодарил Костя. — Но я, всё равно, был шокирован. В обычной жизни такое не увидишь. Сам понимаешь — инструкции, приказы, методические советы. Куча ограничений.

— Мы же на войне. Какие тут могут быть ограничения! Но, далеко не все из них бесполезны. Соблюдать инструкции надо, — похлопал я его по плечу.

На полосу сели очередные МиГи, выпуская тормозные парашюты. Гул двигателей продолжал наполнять атмосферу вокруг аэродрома.

Марк, который светился от счастья, медленно шёл к нам. Завидев, что мы его заметили, он тут же сменил походку. Где-то я это уже видел.

Нос кверху, спина прямая, а руки работают словно щупальца. Чем-то напоминает орангутанга. В будущем подобный «выход» назовут походкой миллиардера.

— Мужики, а я сегодня в ударе! — шёл к нам этот чудик.

— Мне кажется или передо мной ходячая обезьяна? — спросил Костян, еле сдерживая улыбку.

— Большая светловолосая обезьяна. Подтвердил, — ответил я.

— Ха, ха! Смешно! Я сбил одного. Чтобы вы без меня делали, — подошёл к нам Марк и крепко пожал каждому руку.

По сути, крайнего ЮАРовца сбил я, но, может, в начале боя Барсов записал на свой счёт воздушную победу?

— Когда успел?

— В самом конце. Аккуратно, крайней ракетой, при выполнении горки! Ни одного шанса увернуться у супостата не было… — рассказывал во всех красках о своём успехе Марк.

Через минуту появились и Ренатов с Гусько. Улыбчивый Савельевич всех поздравил с успешной операцией, а Ренатов взахлёб рассказывал о своих впечатлениях.

Хмурый Штыков тоже подошёл к нам и поблагодарил за работу.