Знакомьтесь, литература! От Античности до Шекспира - Константин Александрович Образцов

чудом избег этой участи: случившийся рядом Гермес предупредил его об опасности и выдал противоядие. Одиссей нашел с Цирцеей общий язык, уговорил вернуть своим спутникам человеческий облик и в полном довольстве прожил с ней целый год вместе, как муж, пока под давлением товарищей не решился покинуть гостеприимный остров.

Цирцея не стала его удерживать, но направила еще дальше, к последним пределам потустороннего, в область Аида, где Одиссею должно было встретиться с вещим Тиресием, фиванским прорицателем, чтобы узнать свою судьбу. Гомер с необычайной поэтичностью описывает то место, своего рода пограничную «мглистую область», где царство Аида соприкасается с миром живых: низкий берег, заросли ив и черных тополей, нависший утес, а под ним — устье сливающихся воедино подземных рек Коцита и Пирифлегетона.

Одиссей, следуя наставлениям Цирцеи, прибывает на место и совершает ритуальное жертвоприношение, чтобы вызвать призраки мертвых, слетающихся на свежую кровь. Среди них и прорицатель Тиресий, который предупреждает о гневе Посейдона за ослепленного и ограбленного Полифема, и о том, чтобы на предстоящем пути ни Одиссей, ни его спутники ни в коем случае не трогали быков Гелиоса. Повидал он и свою маму, и многих товарищей по оружию: Ахилла, Патрокла, Аякса Теламонида, и еще целый сонм отошедших в мир мертвых легендарных персонажей, которые проходили перед Одиссеем, как гости перед Маргаритой на знаменитом балу Воланда две с половиной тысячи лет спустя. Является даже Геракл, парадоксальным образом находящийся одновременно и на Олимпе, и в царстве Аида; Одиссей хотел еще увидеть Тесея и других великих героев, но:

Эол. 1549–1551 гг. Художник: Пеллегрино Тибальди (1527–1596)

Улисс за столом Цирцеи (Одиссея Гомера) Гравюра 1805 года по Джону Флаксману (1755–1826)

  «…толпою бесчисленной души слетевшись,

  Подняли крик несказанный; был схвачен я ужасом бледным»

…и поспешно ретировался на корабле в море.

Одиссей начинает обратный путь от мира мертвых к миру живых: он счастливо миновал остров сирен, залепив воском уши спутников и повелев привязать себя к мачте, чтобы все же услышать волшебное пение; проходит между ужасной Харибдой, исполинским водоворотом, жадно всасывающим морскую воду, и чудовищной шестиглавой Скиллой, сожравшей шестерых моряков. Изнуренные спутники потребовали у Одиссея пристать для отдыха к Тринакрии, тому самому острову, где пасутся быки Гелиоса. Предчувствуя катастрофу, Одиссей все же соглашается и берет со своих людей клятву ни в коем случае не убивать священных быков, довольно наивно предполагая, что грабители и налетчики, составляющие его команду, сдержат слово. Разумеется, едва Одиссей уснул, они взялись резать быков; столь же очевидно, что, стоило им выйти в море, страшная буря положила конец путешествию, уничтожив корабль, отправив на дно моряков, и лишь один Одиссей, ухватившись за мачту, смог выплыть к острову нимфы Калипсо.

В поэме рассказ Одиссея воспринимается царем Алкиноем и его поддаными как необычайный, но, вне всякого сомнения, достоверный. Сложно сказать, насколько фантастичными представлялись истории о сиренах, циклопах, превращении в свиней и лотофагах читателям и слушателям «Одиссеи». Само понятие фантастического и реального определяется уровнем развития сознания и мировоззрением: «отец истории» Геродот, например, писал о людях с собачьими головами — кинокефалах, живущих в Ливии и Эфиопии, но сам оговаривался при этом: «Я обязан передавать все, что рассказывают мне, но верить всему не обязан». Здравомыслящий Аристотель упоминал тех же кинокефалов в своей «Истории животных» как обезьян, но зато другой греческий автор, православный путешественник второй половины XVII века Павел Алеппский, спустя две тысячи лет после Аристотеля, утверждал, что лично видел собачью голову святого Христофора в Благовещенском соборе Москвы и даже прикладывался к ней, а сам святой мученик Христофор изображался иконописцами с головой собаки вплоть до 1722 года. Постоянное незримое, но явное присутствие богов в жизни людей не воспринималось в античном мире как проявление сверхъестественного, это было отражение целостного восприятия мира, неразделенности трансцендентного и человеческого. Предположу, что в этом контексте апологи «Одиссеи» выглядели фантастическими, но не невероятными.

Фантастика — то, чего мы не встречаем по дороге с работы домой. Одиссей по пути с ратной работы до дома насмотрелся всякого.

Царь Алкиной помогает Одиссею добраться до берегов Итаки. Он, наконец, на родине, но не в безопасности: все его люди погибли, в доме хозяйничают женихи, а двадцать лет войны и тяжелых странствий так изменили внешность, что вряд ли его узнает даже жена. Одиссей предпочитает сохранить до поры инкогнито, в образе нищего бродяги отправляется к старому своему слуге, свинопасу Евмею, которому представляется военным товарищем пропавшего без вести царя Итаки, предсказывает его — своё! — скорое возвращение и получает пристанище, чтобы обдумать дальнейшие действия.

Оставив Одиссея в хижине свинопаса, Гомер переносит нас в Спарту, где к Телемаху является во сне богиня Афина. Она убеждает его вернуться, да поскорее: отец и братья Пенелопы почти преуспели в принуждении ее к браку с одним из женихов, Евримахом. Афина предупреждает о засаде в проливе у острова Зам и советует по прибытии на Итаку идти в дом к Евмею. Телемах благополучно добирается до Итаки и встречается с Одиссеем: сначала неузнанный отец открывается сыну, и вот уже оба рыдают от счастья в объятиях друг друга.

Все сюжетные линии собрались в одну; дальше линейное повествование рассказывает о событиях общеизвестных: как Одиссей, Телемах и Евмей составили заговор, чтобы погубить все больше ожесточающихся женихов; как после целой череды напряженных событий Одиссей в образе нищего оказался у себя во дворце на разнузданном пиршестве искателей руки Пенелопы; как она, единственная на тот момент из близких, кто не знал о возвращении Одиссея, выносит старый лук мужа и обещает выйти замуж за того, кто сможет натянуть его и пустить стрелу сквозь двенадцать колец. К этой минуте женихи уже были обречены: Телемах спрятал все их оружие в кладовой. Одиссей взялся за лук, Телемах встал рядом с ним, вооружившись копьем и мечом. Первая стрела угодила в горло Антиною, тому самому, кто устраивал засаду на Телемаха. Когда он рухнул замертво, Одиссей сбросил обличье нищего и заявил о себе женихам. Те от страха попытались было решить дело миром, обвинив в бесчинствах и покушениях на жизнь Телемаха только что испустившего дух Антиноя, но не вышло. Одиссей твердо намерен был перебить всех, и в запертом пиршественном чертоге началась резня. Царю и царевичу с удовольствием помогал и верный свинопас Евмей. Гомер Гнедича описал бы сцену побоища с куда более живописной кровавой красочностью,