Знакомьтесь, литература! От Античности до Шекспира - Константин Александрович Образцов

существовала только в его аллегориях на тему общества и государства, так и путешествие Одиссея проходит в реальности поэтического вымысла Гомера. Покинув вполне реальные берега Малой Азии близ Гиссарлыка, Одиссей и его корабли растворяются в мистическом тумане морей, чтобы потом вновь возникнуть уже на Итаке. Сегодня этот маршрут по суше можно преодолеть на автомобиле менее чем за сутки; но даже три тысячи лет назад, даже под парусом, на триерах, в обход Балканского полуострова, через три моря, путь занял бы недели, может быть, месяцы. Пропасть на десять лет можно было, только уйдя за пределы мира людей.

Первой остановкой на этом пути стал город народа киконов. Одиссей буднично сообщает:

  «…град мы разрушили, жителей всех истребили.

  Жен сохранивши и всяких сокровищ награбивши много».

Настоящим героям войны трудно избавиться от многолетних привычек.

Одиссей — не зря же он хитроумный — призывал товарищей скорей бежать подобру-поздорову с награбленным, но те на радостях перепились, отплытие задержалось, и киконы, собрав подкрепление, ударили с новыми силами. Грабители с трудом унесли ноги. Одиссей рассказал Алкиною, что там они потеряли убитыми по шесть воинов с корабля; согласно знаменитому списку Гомера, к Трое Одиссей прибыл на двенадцати кораблях, и значит, что после боя с киконами он недосчитался больше семидесяти человек.

В следующие три дня Одиссею пришлось пережидать бурю, укрывшись в пустынных скалах, а после шторма оказалось, что он и его спутники сбились с пути. Десять дней они шли неверным курсом, пока не пристали у берега земли лотофагов. Наученные опытом, бравые воины Одиссея не стали сходу грабить и жечь, чтобы не нарываться на битву, но тут их ждала напасть другого рода. Дружелюбные лотофаги угостили моряков сладким лотосом, и те, едва вкусив его, забыли родные края и захотели навсегда здесь остаться; Одиссею пришлось связывать их, грузить на корабль насильно и поспешно отчаливать.

Встреча с циклопами унесла еще несколько жизней. Мореплаватели бросили якорь у одного небольшого острова, чтобы поохотиться на диких коз, и услышали, как на соседнем острове, через узкий пролив, блеют явно домашние овцы. Одиссей взял двенадцать бойцов и отправился на разведку. Интересно, что в новейшее время циклоп Полифем, которому не повезло встретиться с Одиссеем, обыкновенно изображается исполинским монстром; у Гомера циклопы значительно больше похожи на какое-то дикое племя реликтовых гоминидов, чем на чудовищ: они живут семьями, не знают коллективного труда и земледелия, занимаются в основном скотоводством, хотя, конечно, довольно страшные с виду и превосходят среднего человека в размерах и силе. Вот к такому циклопу в пещеру и забрался с товарищами Одиссей: набрали, сколько могли, ягнят, козлят, домашнего сыра и хотели уже было бежать с наворованным, как появился хозяин, одноглазый циклоп Полифем. Он завел в пещеру стадо с выпаса, завалил выход камнем, развел огонь и увидел незваных гостей. Одиссей попытался было решить дело переговорами, апеллируя к своему статусу героя троянской войны и к законам гостеприимства, но не преуспел: Полифем размозжил головы двум морякам, сожрал их и преспокойно улегся спать. Пленники могли бы зарезать его во сне, но справиться с огромной скалой, завалившей выход, были не в состоянии. Утром Полифем убил и съел на завтрак еще двоих, выпустил стадо и ушел по делам, не забыв запереть пещеру скалой. Вечером циклоп снова прикончил еще двух спутников Одиссея, но тот, пока Полифем доедал их, умудрился напоить его до беспамятства, а потом, при помощи заостренного бревна и оставшихся товарищей, выбил циклопу единственный глаз. Полифем заревел; на его крики сбежались другие циклопы, спрашивая, что случилось, и кто его ранил. Хитрый Одиссей до того представился циклопу «Никто», и тот так и ответил своим соплеменникам: меня, мол, губит Никто, и сочувствия не снискал. Он так бы и оставался в неведении, как зовут вора, отобравшего у него и зрение, и овец, если бы Одиссей сам не свалял дурака. Уже выбравшись из пещеры, уведя у Полифема стадо и отплывая на корабле прочь, он не удержался и громко представился: знай, что тебя перехитрил и ослепил Одиссей, царь Итаки! Ему и в голову не пришло, что у одноглазого полудикого людоеда отцом может быть сам бог Посейдон, которому Полифем немедленно нажаловался на обидчика.

Обратите внимание, как все больше становится в повествовании фантастического: если эпизод с нападением на город киконов еще вполне реалистичен, то лотофаги, а потом и циклоп Полифем явно выходят за рамки знакомого мира людей. Динамику роста невероятного мы увидим и далее. Следующей остановкой на пути Одиссея был остров бога ветров Эола; тут все пошло сначала неплохо, и Эол даже заключил в мешок все ветры, кроме попутного Одиссею, чтобы помочь быстрее дойти до Итаки. Родной берег был уже на расстоянии прямой видимости, как в дело вмешался человеческий фактор: вороватые спутники Одиссея, полагая, что в завязанном мешке хранятся сокровища, развязали его и выпустили ветры наружу. Поднявшейся бурей корабли шесть дней бросало по морю, пока не прибило к острову лестригонов, исполинского роста чудовищных людоедов, в сравнении с которыми злополучный Полифем выглядел образцом деликатности и гостеприимства.

  «Много сбежалося их, великанам, не людям подобных.

  С крути утесов они через силу подъемные камни

  Стали бросать; на судах поднялася тревога — ужасный

  Крик убиваемых, треск от крушенья снастей; тут злосчастных

  Спутников наших, как рыб, нанизали на колья и в город

  Всех унесли на съеденье».

Чудом спасшийся Одиссей на единственном уцелевшем корабле через некоторое время оказался у берегов острова Эй. Его путешествие в глубины мифологического продолжается: на этом потустороннем острове мореходам встречается совершенно архаический персонаж — волшебница Цирцея[16]. В героическом эпосе зрелой патриархально-военной культуры герои пронзают друг друга копьями и кромсают мечами; если герои сражаются с чудовищами — это эпос более ранний, архаико-героический. Если же мы видим повелителей стихий и животных, волшебников, обращающихся в диких зверей или самих зверей, обладающих магической силой, то можем быть совершенно уверены в том, что эти герои пришли к нам из глубины доисторических и доаграрных времен, особенно когда речь идет о женских персонажах, очевидно наследующих культам богинь эпохи матриархата. Такова Цирцея: дочь то ли солнечного Гелиоса, то ли сумрачной лунной Гекаты, окруженная ручными волками и львами, колдунья, которой служат речные нимфы, она с ходу превращает спутников Одиссея в свиней — и этот во многом символический акт порождает впоследствии множество самых разных истолкований, от психоаналитических до феминистских. Сам Одиссей