Знакомьтесь, литература! От Античности до Шекспира - Константин Александрович Образцов

class="sup">Сцена из Илиады Гомера. Гравюра 1805 года по Джону Флаксману (1755–1826)

То, что происходит дальше, нельзя назвать сражением: это истребление, бойня, это стихийное бедствие в лице обуянного яростью Ахилла, что сметает с лица земли троянских героев, даже не помышляющих о сопротивлении. Рядом нет никого из ахейских вождей; это смертоносное соло, жестокий бенефис одного лишь Ахилла, который, забросив за спину щит, орудует одновременно копьем и мечом, рассекая беспорядочно бегущие толпы, копыта его коней дробят шлемы и черепа павших, и колесница забрызгана кровью по самые оси. Больше нет торжественно-скорбных рассказов о родословных убитых, никто не срывает доспехов с павших, не произносит долгих речей; темп повествования убыстряется, тщетно пытаясь поспеть за убийственной жатвой, которую собирает Ахилл. Вот один лишь фрагмент:

«Рек — и Дриопа убил он, ударивши пикою в выю;

Тот, зашатавшись, у ног его пал; но его он оставил;

Демуха ж Филеторида, огромного, сильного мужа,

Дротом, в колено вонзив, удержал устремленного; после

Медноогромным мечом поразил и исторг ему душу.

Вслед на Биаса детей, Лаогона и Дардана, вместе

К битве скакавших, напал он и вместе их сбил с колесницы,

Первого пикой пронзив, а другого мечом поразивши.

Пелид, устремившися, Мулия грянул

В ухо копьем, и стремительно вышло сквозь ухо другое

Медное жало. За ним он Эхеклу, Агенора сыну,

Череп разнес пополам мечом с рукояткой огромной:

Весь разогрелся под кровию меч; и Эхеклу на месте

Очи смежила багровая Смерть и могучая Участь.

После сразил Девкалиона: где на изгибистом локте

Жилы сплетаются, там ему руку насквозь прохватила

Острая пика, и стал Девкалион, с рукою повисшей,

Видящий близкую смерть: Ахиллес пересек ему выю,

Голову с шлемом, сотрясши, поверг; из костей позвоночный

Выскочил мозг; обезглавленный труп по земле протянулся».

Сила неистовства сына Фетиды пугает даже Зевса, и он снова разрешает богам участвовать в битве — причем на любой стороне, — чтобы хоть как-то сдержать Ахиллеса,

«…да Судьбе вопреки не разрушит он Трои».

Обратите внимание: здесь гнев человеческий мыслится силой, способной преодолеть даже неподвластный самим богам Рок! Боги устремляются на поле боя, разделившись, будто в уличной драке «стенка на стенку», но тем, кто помогает троянцам, удается только с трудом спасти от смерти Энея и Гектора, унеся их подальше за стены. Ахилл продолжает свирепствовать: он загоняет обезумевших от ужаса воинов Трои в реку Скамандр, оставляет на берегу копье, с одним лишь мечом в руках прыгает в воду и режет несчастных до тех пор, пока поток не краснеет от крови, а груды трупов не преграждают течение в русле. Бог реки Ксанф требует прекратить избиение, Ахилл отвечает дерзостью, и возмущенное божество обрушивает на героя водяной вал. На помощь приходит Афина, Гефест, защищая Ахилла, отражает речной поток стеной огня — вспыхивает трава, пылает тростник, мечутся рыбы, горят выброшенные на берег трупы — а потом подтягиваются остальные боги, и свалка делается всеобщей. Афина камнем сбивает с ног Ареса и угощает копьем многострадальную Афродиту, Аполлон убегает от Посейдона, Артемида плачет: Гера врезала ей по ушам ее же собственным луком! — и дело дошло до того, что сам Аид, подскочив с подземного трона, потребовал унять кавардак наверху, опасаясь, чтобы не разверзлась земля, обнажая глубины Ада.

Если отвлечься от некоторой трагикомичности, с которой сегодня воспринимаются потасовки богов — в античности, полагаю, они воспринимались иначе, — то перед нами предстанет поэтический апофеоз войны, возможно, самый впечатляющий и масштабный в мировой литературе. Мы знаем, что Гомер как повествователь избегает прямых оценок, но метафорическая образность эпизода Приречной битвы безусловно представляет войну как кровавый ужас, колеблющий основы самого мироздания: его опоры, бессмертные боги, схватились друг с другом, и даже стихии выходят из предназначенных им границ, то затапливая, то выжигая поле сражений.

Но вот все закончилось. Размявшиеся довольные боги отправляются на Олимп, подкрепить силы нектаром. Возвращается в русло Скамандр. Выжившие троянцы скрываются за воротами Трои, к стенам которой подступает Ахилл. Ему нужен Гектор. И тот выходит, хотя все: и его отец, царь Приам, и жена Андромаха, с которой он трогательно прощался перед сражением, и он сам, и читатели понимают, чем кончится дело.

Поединок Ахилла и Гектора — центральное событие для сюжета, поэтому в тексте оно сопровождается должными описаниями подготовки, пространными диалогами и подробностями божественного участия в схватке; мы изложим его куда более кратко.

Гектор предлагает Ахиллу договориться хотя бы о том, чтобы выдать родным для погребения тело того, кто будет убит в поединке. Ахилл отвергает любые договоренности. Он первым бросает копье — Гектор успевает пригнуться, тоже мечет копье — Ахилл отбивает его щитом. Афина тут же подает Ахиллу еще одно копье, Гектор же вынужден броситься против него с мечом. Результат предсказуем: смертельный удар копья Ахиллеса приходится Гектору в гортань меж ключиц. Под крики и рыдание отца и матери Гектора, наблюдавших расправу со стен, Ахилл пробивает поверженному противнику сухожилия на ногах — теперь они называются «ахиллесовы» — продевает в раны ремни, привязывает тело к своей колеснице и волоком тащит в лагерь. Собравшиеся вокруг обезображенного трупа мирмидонцы забористо шутят и тыкают копьями в тело.

В финале поэмы пылают погребальные костры. На одном из них сожжено тело бедняги Патрокла; другой загорелся чуть позже, когда убитый горем старый Приам, явившись к Ахиллу, уговорил выдать для погребения истерзанный труп его убитого сына. Похоронами Гектора завершается «Илиада».

Для античного мира «Илиада» Гомера была своего рода культурной осью, главным художественным ориентиром, если можно так выразиться, «солнцем эпической поэзии». Записанная в VI веке до н. э., она в значительной степени повлияла на этику и эстетику литературы позднейших эпох. Гомера толковали историки и философы, орфики и пифагорийцы осуждали его за безнравственность и недопустимую человечность богов, а Аристотель восхищался, утверждая, что «Гомер единственный из поэтов прекрасно знает, что ему делать». Образы из «Илиады» и «Одиссеи» вдохновляли поэтов и художников Ренессанса, а в русской литературе начала позапрошлого века мы можем встретить удивительно знакомо звучащие развернутые метафоры, как, например, эта:

Андромаха с сыном. Художник: Пьер Поль Прюдон. 1798 г.

Андромаха, Астианакс и Гектор. Рисунок 1711 г.

«Тому назад одно мгновенье

В сем сердце