Империя под ударом. Взорванный век - Игорь Шприц

И отражение согласно кивнуло головой.

* * *

Мгновенно узнал об ограблении и Топаз. Вне себя от унижения и бешенства, он приехал на дачу, надавал пощечин ни в чем не повинным Тузу и Чухне, выгнал их в город и велел без адреса Викентьева не возвращаться.

Те, что было естественно в их положении, не придумали ничего лучше, как поймать в темном углу Антипку, приставить ему к боку финку, слегка подколоть трясущегося от страха парнишку и узнать то же самое, что уже знал Медянников: машинки передала высокая баба, лицо под плотной вуалью, ничего не видно. Вылезла на Фонтанке, у Египетского моста. Ушла проходным двором.

Зотов, увидев окровавленного Антипку, почернел от угрюмой злобы. Но потом сел и обдумал расклад. За барином пошла волчья охота: с одной стороны Медянников, с другой — Топаз. Соваться туда Зотову не след, порвут либо те, либо другие. Либо барин наделает глупостей.

Посему, решил он, его дело — сторона. Достанет барина Медянников — спасибо Зотову. Достанет Топаз — куда Топаз денется потом от Медянникова? Одним конкурентом меньше будет. А то, что барину не уйти целым, так он его предупреждал по–хорошему — уноси ноги! Совесть зотовская чиста со всех сторон. Так что остается одно: не соваться.

Подраненного Антипку отослали в Дурыгино лечиться. Три адские машинки надежно спрятали в укромном месте: пригодятся для скорых будущих дел. Деньги во как нужны! Крышу на церкви надо будет ставить оцинкованную либо медную. Медная — она вечная, но и стоит солидно. А сейчас все свободные деньги уйдут на покупку серебряного лома — кидать в расплавленную бронзу, для серебряного звона девяти колоколов. Если Бог даст, успеем отлить, и на Святую Пасху в Дурыгино небеса услышат малиновый перезвон…

* * *

На левой половине чистого листа ватманской бумаги Берг разложил все металлические осколки, найденные при осмотре помещения страхового общества «Финист». Перед ним лежали фрагменты сейфового замка, обломки дверцы с налипшими на них частицами и просто кусочки металла непонятного происхождения.

Вооружившись большой лупой, Берг внимательно осмотрел все со всех сторон, передвигая на правую чистую половину то, что можно было идентифицировать как остатки бомбового механизма. Трижды просмотрев все осколки, он оставил в покое левую половину и сосредоточил все внимание на правой. Улов был весьма мал, но, несомненно, был.

Из заслуживающих внимания деталей он выделил одну, долго рассматривал ее и наконец положил под объектив микроскопа. Навел окуляр на резкость. В поле зрения попала большая буква «Э». Вне всяких сомнений это «Э».

— Евграфий Петрович, — в волнении позвал Берг Медянникова и вспомнил: тот еще не вернулся из города, куда убыл побеседовать с очередными нужными людьми.

Берг пока плохо ориентировался в ящиках и шкафах рабочего кабинета, и ему потребовалось немало времени, чтобы найти вещественные свидетельства взрыва в аптеке Певзнера. Но найдя и просмотрев кусочки аптекарской бомбы, Берг сравнил их еще раз под микроскопом и в возбуждении побежал докладывать Путиловскому.

Павел Нестерович как раз заканчивал чтение «Преступной толпы» и записывал последнюю цитату, которая должна была украсить его вводный курс:

«Так как мнение большинства есть, в сущности, мнение великих людей, медленно проникшее в массу, то деспотизм большинства обращается в деспотизм гениальных идей, когда последние уже созрели и когда приложение их стало своевременным».

В дверь постучали. Путиловский поднял голову от книги:

— Войдите!

Дверь отворилась, четким строевым шагом вошел Берг и попытался отрапортовать по всей форме, но Путиловский подавил эту попытку в зародыше, не по–уставному замахав на Берга руками:

— Да что вы, Иван Карлович, помилуйте! Избавьте нас от этой военной мерихлюндии! У нас тут по–простому. Подойдите и скажите требуемое.

Берг поразмышлял над неправильным устройством гражданского мира, огорченно вздохнул, приблизился к Путиловскому и прошептал ему на ухо:

— Бомба та же самая…

— Вы уверены? — так же шепотом спросил Путиловский.

Берг от обиды насупился и засопел:

— Извольте убедиться сами! Я бы не явился, если бы не имел к своему утверждению неопровержимых доказательств!

Путиловский возбужденно выскочил из‑за стола и пошел за быстро шагающим Бергом. В рабочей комнате Берг подвел начальника к микроскопу и жестом пригласил насладиться картиной торжества современной криминалистики.

Путиловский приник к окуляру, долго–долго смотрел и затем обратил недоумевающий взгляд к Бергу.

— Что это там такое черненькое? — Лицо его выражало искреннее непонимание увиденного.

— Это частички оболочки бомбы.

Путиловский еще раз взглянул и еще раз не понял.

— И что можно понять по таким маленьким кусочкам?

— Да рядом же два! Два кусочка: правый от взрыва в аптеке Певзнера, а левый — от последнего взрыва! Неужели не видно?! — Берг пришел в полное отчаяние.

Путиловский прильнул к окуляру, и через несколько секунд лицо его озарилось радостью:

— Они совершенно одинаковые!

— Вот! Вот видите! — возликовал Берг. — Они одинаковые! И вышли из одной мастерской!

— И это дело рук Викентьева! Ему нужны деньги, он вылез из своей конспиративной лаборатории. Так! — Путиловский вскочил и стал ходить по комнате, потирая руки. — Либо он удовлетворится проданным, либо будет искать покупателей!

— И рано или поздно мы на него выйдем! — подхватил Берг.

— Лучше рано. Третьего взрыва нам не простят. Поувольняют всех к чертовой матери.

И тут открылась дверь и вошел распаренный и свежевымытый Евграфий Петрович. Взоры Путиловского и Берга с надеждой обратились на вошедшего. Но Медянников тоже был приверженцем старой театральной школы: он держал паузу и никого не замечал.

— А… — начал вопросительным тоном Берг.

Путиловский остановил его прикосновением руки. Он прочитал в якобы равнодушных глазах гонца спасительную новость.

Подойдя к своему столу, Медянников не торопясь разоблачился, повесил пальто в стенной шкаф, снял калоши, тщательно осмотрел их. Вид калош ему определенно не понравился. Он убрал калоши в шкаф, сел за стол, осмотрелся. В серебряном подстаканнике стоял холодный чай с лимоном.

Медянников попробовал чай и с наслаждением, причмокивая, выпил весь.

Тут уж не выдержал Путиловский.

— Евграфий Петрович! Ну что же вы молчите?! — вскричал он голосом древнегреческого трагика.

Евграфий Петрович мастерски разыграл роль человека, и не подозревавшего, что здесь есть еще кто‑либо помимо его самого. Он привскочил на стуле, вытаращил глаза и облегченно вздохнул, узрев вместо тени отца Гамлета плоть Берга и Путиловского.

— Господи, свят–свят–свят! Как вы меня напугали, Павел Нестерович! — укорил он Путиловского. — А я вот собрался к вам с докладом.

— Какие новости? — в лоб спросил Путиловский. — Кто продал бомбы? Где он?

— Почему «он»? — удивился Медянников. — Она! Баба продала. А сделал Викентьев. И живет…

— Это мы знаем! — прервал его Путиловский. — Иван Карлович провел сравнительную экспертизу фрагментов певзнеровской бомбы и вчерашней. Работа Викентьева!

— Знаете… — протянул Медянников, слегка обидевшись. — Может, там и адрес написан?

— Адреса нет, — подал голос Берг.

— Тогда записывайте: набережная Фонтанки, вокруг дома сто тридцать девять. Где точно, не знаю, но этого во как хватит! Не уйдет! Батько с ребятами уже там пасется.

— Отлично! Большое спасибо вам, Евграфий Петрович. — Путиловский изобразил короткий полупоклон в сторону Медянникова. — И вам, Иван Карлович! Объявляю начало охоты. Трубите общий сбор!

* * *

Нина все утро выжидала время, когда маменька уедет на весь оставшийся день поздравлять старинную подругу с днем ангела. При воспоминании о первом визите к фотографу лицо у Нины вспыхивало и горело, сердце стучало, ум заходил за разум, так что разума в ее поступках ожидать более не следовало. Она бессильно плыла по течению страсти (как пролепетала бы романтичная Бебочка Ширинская–Шахматова). Пропажи старого маминого платья, шляпы и пелерины в доме не заметили, так что все сошло как нельзя лучше.

Не успел маменькин экипаж исчезнуть за поворотом, как Нина уже дробно стучала каблучками по лестнице. Викентьев, как и договаривались, ждал ее и, едва она вбежала в полуподвал, запер двери и вывесил табличку «Закрыто». Броситься сразу в его объятия Нине не позволяло воспитание, поэтому она нашла в себе силы сопротивляться зову сердца и прошла внутрь.

Викентьев оглядел Нину оценивающим взглядом. Сегодня утром ему в голову пришла хорошая идея.

— Какие вы знаете языки? — задал он несколько неожиданный вопрос Нине, предполагавшей услышать слова любви.