Когда гремели пушки - Николай Внуков

— Давай, Галда, готовь «коломбину», слетает в тыл.

А Митя не обижается. Будто не замечает.

— Есть, товарищ капитан. Мы на ходу.

Мороз не мороз, только чуть свет забрезжит, а Митя уже у своей полуторки. То что-то снимает и вновь ставит на место, то клеит камеры или накачивает скаты. Головой и всем телом он уходил в мотор «коломбины»…

А время шло. Газики окончательно выходили из строя. Фронтовые части стали получать добротные грузовики. Кое-кто обзавелся трофейными «опелями» и «бенцами». Ободранные, ржавые скелеты полуторок, без дверей в кабинах и без колес, валялись по обочинам дорог. Помятые, побитые осколками, навсегда отслужившие свое.

А Митя Галда, бывало, не проедет мимо такой картины. Лишь завидит знакомые очертания бывшей машины, останавливается и уже выскакивает с разводным ключом. И вскоре забрасывает в кузов какую-нибудь деталь, которая, по его соображению, еще может пригодиться.

Словом, неистовыми стараниями водителя «коломбина» продолжала бегать и свое скромное дело делала, а при передислокации части даже отрывалась от колонны и уходила вперед с нашим старшиной-квартирьером.

Но в чем Митя был бессилен, так это в стремлении придать верной подруге хотя бы малость достойный внешний вид. Прокатись бы она теперь по городу, инспектора ГАИ, наверно, хватил удар при виде этакого чуда. По сторонам ее радиатора синели фары разной величины (причем одна была с каким-то хитрым подфарником), и полуторка выглядела будто с ячменем на глазу. На крыльях — заплаты. Ветровое стекло, как картину, окаймляла деревянная рама, потому что стекло, снятое с разбитой немецкой легковушки, было мало. О боковых стеклах нечего и говорить. Целым, хоть и с трещиной, оставалось правое. Левое заменял лист фанеры с несмываемой надписью с внутренней стороны кабины: «Свиная тушенка».

А чего стоило заводить машину после очередного ремонта! Сперва Митька долго крутил заводную ручку, потом отворял дверцы и поминутно то нырял в кабину, что-то регулируя, то снова хватался за заводной крюк. Окончательно выбившись из сил, просил посторонней помощи. Садился-за баранку, а шоферня сталкивала машину с точки замерзания и с криками: «Давай, давай, жми!..» — катала по двору. Однако и этот маневр помогал редко. «Коломбину» приходилось привязывать на буксир и до тех пор таскать за каким-нибудь грузовиком по мерзлой степи, пока она, наконец, не вздрагивала и, устрашающе взревев мотором, не начинала трястись в нетерпении двинуться собственным ходом.

— В порядке!.. — радостно кричал Митька и, выскочив из машины, поспешно отвязывал буксир. — Поехали, товарищ старшина!

Он торопил старшину, с которым обыкновенно мотался по интендантским тылам, потому что с этой минуты мотор уже нельзя было глушить, чтобы не повторилось все сначала.

Больше всех в автороте «коломбина» огорчала нашего молодого командира. Он, наверно, в снах видел свой взвод за баранками новеньких, сверхмощных и быстроходных грузовиков-красавцев, в матовой защитной покраске с маскировочными подфарниками, лебедками на переднем бампере и прочими новейшими приспособлениями. А тут этакий, с позволения сказать, автомобиль. Глаза бы не глядели!

Случалось, Митя, чумазый от мазута и копоти, вылезет из-под мотора (опять там что-то подтягивал) — тут как раз взводный. Галда вскочит на ноги и бодро докладывает:

— Все в порядке, товарищ лейтенант. Небольшая профилактика.

А лейтенант с тоской в глазах посмотрит сперва на него, потом на машину и, ничего не сказав, пойдет дальше.

Наша армия стала гвардейской, и все мы стали гвардии шоферы. Прикрепили на гимнастерки гвардейские значки. Естественно, что и на ветровых стеклах своих машин их нарисовали. А вот «коломбине» лейтенант не велел значка рисовать.

— Ничего, — сказал он, — и так свое доходит. Номер фронтовой есть — и ладно.

Но оказалось, что рано решили Галду с его старушкой не принимать всерьез…

Пришла вторая военная весна. Началось великое наступление на фашистские орды. То там, то здесь прорыв. По широкому фронту. Ну, и для нас горячее время. Устремились мы за передовыми частями. И чем дальше шла армия, тем туже приходилось нашему брату, шоферу.

Тот, кто издавна не жил на Украине, в ее вольно разбросанных кудрявых хуторах, и представить себе не может украинских дорог весной. Пока не запылает горячее солнце и не высушит воду на благодатной украинской земле, иные селения стоят на ней будто на острове в половодье. В такие дни выбивающиеся из сил волы едва дотащат мажару до середины села. Выйдешь, чтобы добраться до соседней хаты, — и принесешь на каждом сапоге килограммов по пять чернозема с соломой. Что тут говорить о грузовиках! Чуть потеплеет — и развезет дороги. Забуксуют в беспомощности задние колеса, влезет машина по оси в колею… Тогда бочками сгорает бензин, дымят моторы, кипит вода в радиаторах — и ни с места.

Пехота ушла вперед за танковыми частями, выбила врага из насиженного места и погнала. Ох, как нужно было там, впереди, все, что ты везешь! И на́ тебе…

Тяжелая была весна для фронтовых водителей. Необозрима и гола украинская степь. Узенькой ленточкой вьется по ней дорога. На долгие километры ни тополька, ни хаты. И замирали на ней то там, то здесь тяжелые грузовики. Зарывшись в грязь, не двигались с места гордые «студебеккеры», по дифер тонули в вязкой почве всемогущие ЗИСы. Водители «загорали» в своих холодных кабинах. Голодные, с истраченным до последней крохи куревом и со злой обидой в душе, что не удается выполнить приказ…

Нашим избавителем, даже, можно сказать, спасителем, оказался в ту раннюю весну Митя Галда. Там, где оседали в непоборимом бездействии мощные грузовики, там без особого труда проезжал он на старой полуторке. Едва забрезжит туманный рассвет, он уже несется по промерзшей за ночь земле на выручку застрявшим. На третьей, четвертой скорости отмеряет километр за километром. «Коломбина» — машина легкая, держит ее дорожный ледок, и везет гвардии рядовой Галда кому бочку бензина, кому деталь, поломанную в стараниях выбраться, кому буханку хлеба и банку тушенки. Случалось, застрянет в безнадежном положении и машина с особо важным грузом. Посылать на выручку другую — и ее ждет то же. И тогда взоры устремлялись на Митю. Командир роты угощал его папиросами и с опаской спрашивал:

— Как думаешь, Галда, если перегрузим на твою, доедешь?..

А Митя… Измотан он был в те дни. Даже заметно похудел. Только вернется на базу, присядет на ступеньку полуторки с котелком каши и ломтем хлеба в такой же черной, как корка, руке, — тут уж новый приказ: «Давай, Галда! Больше некому…» Митя доест остывший обед, запьет чаем — и снова в рейс.

Но на вопрос командира он отвечал не вдруг. Сперва закурит, потом окинет хитрым взглядом тех, что случались рядом. «Ну, что, дескать, вот вам и «ха-ха-ха», «коломбина»! А еще смеялись!..» Попинает сапогом потертые покрышки и скажет:

— Надо — значит, доедем, товарищ капитан!

И не было случая, чтобы не доехал. И стонать, и выть будет в пути старая полуторка, и, может, не раз что отремонтирует на ходу бывший колхозный шофер, и под мотором в грязи побывает, а доедет. Другой раз ждут, ждут Митю, и уже кто-нибудь из маловеров вздохнет: «Все, видно, отпела свою песню «коломбина». Да нет: тут-то и послышится знакомое тарахтение и въедет в расположение «коломбина», огрызнется мотором и замрет. Из кабины вылезет черный, до смерти усталый, но довольный Митька и этак, словно ничего не случилось, проговорит:

— Все в порядке! Доставил.

В те дни привелось Мите отличиться особо. Одно армейское подразделение, преследуя противника, рванулось вперед и заняло выгодную позицию на высоте. Но получилось так, что мы впереди клином, а полукольцом — немцы. Замкни они круг — и плохо бы пришлось нашим. Отдавать завоеванные позиции никак не хотелось. С высоты сообщают: «Продержимся сколько надо, пришлите срочно орехов[5]. Кончаются». Нашему командиру приказ: «Немедленно доставить патроны на высоту!» А попробуй добраться! Дорога насквозь противником простреливалась. Послали одну машину — осколком снаряда в мотор. Встала — и назад не оттащишь. Послали другую — водителя ранило в руку. Сел за баранку сержант, который с ним ехал, и оттянул машину в рощицу поблизости. Думали ночи дождаться и тогда проскочить. Командир роты собрал водителей, стоит мрачный. Спрашивает нас:

— Кто, товарищи, берется доехать? Ночи ждать нечего. Немцы пристрелялись и ночью не остановятся. Так как, есть желающие?..

Тут откуда-то сзади (еще никто и сказать ничего не успел) послышался голос:

— Разрешите, товарищ командир? Я проскочу.

Обернулись — Митя Галда.

Командир задумался: все-таки «коломбина» машина ненадежная. Но вдруг наш взводный говорит:

— Товарищ капитан, разрешите — я вместе с Галдой? Доставим груз на высоту!