Неуловимая невеста - Валери Кинг

Леди Кэттерик вновь обратилась к хозяину гостиницы:

– Опишите мне обоих джентльменов.

Когда же он, как ей показалось, проявил неудовольствие, она нетерпеливо вздохнула и прошипела:

– Получите два соверена.

Тут трактирщик стал более разговорчивым и самым подробным образом описал леди Кэттерик обоих своих недавних гостей. Вручив ему обещанные соверены, она в сопровождении своих изумленных подруг направилась обратно к дорожной карете. Миссис Уэнби села справа от леди Кэттерик, а миссис Балмер – слева, и экипаж двинулся в сторону Донкастера.

Дамы поглядели друг на друга, захихикали и захлопали в ладоши.

«Скандал!» – закричала по очереди каждая из них, и даже крыша их черной кареты задрожала от столь дружного проявления бурной радости.

Спустя некоторое время леди Кэттерик задумалась о том, что же в действительности произошло, и почему лорд Карлтон выдает себя за мистера Фитцпейна, называясь кузеном Эдварда Фитцпейна. Через некоторое время леди Кэттерик смогла все расставить по своим местам, и, когда карета начала опасный спуск возле Уэнтбриджа и стала набирать скорость, она объявила:

– Поспешим в Лондон, если надо, будем ехать всю ночь. Лорд Редмир захочет узнать о скандале, в котором участвуют и его жена, и его дочь, а мы будем на вершине славы в эти дни! В Лондон, в наш самый удачный сезон!

– О да! В Лондон! – зачирикала миссис Уэнби.

– О да, да! Конечно! – загрохотала миссис Балмер. – В столицу!

* * *

Дорога извивалась, поднималась и падала на всем протяжении до Уэнтбриджа, Спокойная, рассыпавшаяся домиками деревушка, через которую лениво текла река Уэнт, то мелькала, то пропадала за окном кареты, и ездовой погонял лошадей. Снега почти не было видно, и зелень господствовала вокруг в лесах и на холмах, как и обещала миссис Роуз. В дороге их встречала весна.

Солнце протягивало косые лучи через Бернсдейлскую балку, где встречались пять дорог, где экипажи из Понтерфректа, Кэстлфорда и Лидза покидали Большую северную дорогу. Старая застава оказалась квадратным, массивным сооружением, построенным из добротных, крепких бревен. Привратник пропустил их карету и велел ездовому на обратном пути расплатиться.

Джулиан сидела, прижавшись к Эдварду, пока они не подъехали к Колодцу Робин Гуда. Ей было жаль нарушать их уединение, но, выйдя из кареты, она с удовольствием размяла ноги и, оглядевшись, незаметным движением потерла онемевшие конечности.

Мистер Фитцпейн появился в дверях кареты. Посмотрев на небо и на запад, где солнце уже садилось за холмы, он сказал:

– Я думаю, мы будем в Донкастере вскоре после наступления темноты.

– А разве мы спешим куда-то? – робко спросила Джулиан. – Нужно ли нам торопиться в Донкастер? Признаюсь, я просто очарована Колодцем Робин Гуда. Прелестнейшая лощина, Эдвард, и рукой подать до прекрасного парка. Мама говорит, что здесь все еще можно увидеть оленей. Кроме того, Донкастер такой большой и шумный.

– А Колодец Робин Гуда – нет? – воскликнул он. Насколько я понимаю, не меньше тридцати карет проезжают через эту деревню каждый день, не говоря уже о багажных повозках и рыбных фургонах, направляющихся из Йорка в Лондон.

Джулиан оглянулась по сторонам. К постоялому двору «Нью Инн» на другой стороне улицы только что подъехала карета какого-то джентльмена и одновременно отъезжал фургон. С улицы послышался сигнал рожка, и появилась повозка королевской почты.

– Совсем как на пустошах, – прошептала Джилли. – Ветер насвистывает такую же нескончаемую печальную мелодию. Как мне здесь нравится! Не могли бы мы остаться?

Карлтон легко спрыгнул вниз и предложил ей Руку:

– Чашку чая, если хотите, а потом нужно отправляться.

Он повел ее на постоялый двор, но Джилли остановилась, потянув его за руку.

– Скажите, вы уверены, что трактирщик в Феррибридже описал вам именно маму и лорда Карлтона, хотя я и не понимаю, как это может быть…

– Мы задержались дважды, если вы помните. Один раз сегодня утром, когда вы так предусмотрительно забрали свои платья от вашего портного, и накануне, когда за Изингволдом у нас отлетело колесо. Она издала легкий возглас изумления: – О! Я совершенно забыла про вчерашний день! Господи, Эдвард, неужели мы едем вместе всего два дня? Мне кажется, что я знала вас всю жизнь.

Он лишь нежно дотронулся пальцами до ее щеки. В ответ Джулиан взглянула ему в лицо и глубоко вздохнула. Шум карет и толчея конюхов и слуг вокруг почтовой повозки – все растворилось в отдаленной ненавязчивой какофонии, словно раскаты грома за далекими холмами. Она видела только Эдварда, его серые глаза и резкие, красивые черты. Она жаждала – теперь, после недавнего поцелуя, еще сильнее, чем прежде, – снова дотронуться до его лица, обнять его широкие плечи, крепко прижаться к нему. Выражение его лица смягчилось, он окинул ее восхищенным взглядом.

– Так вы хотите остаться там, где самый знаменитый разбойник нашей страны некогда грабил окрестности? – мягко спросил он.

– Да, – ответила она, вздыхая снова. – Если бы мы могли задержаться на день или два, я бы хотела совершить большую прогулку через старую Римскую гряду. Вы ведь знаете, она ведет в Шервудский лес. Может быть, даже, если мы очень постараемся, то отыщем на деревьях остатки его дома.

– Дом на дереве? Робин был человек со скромными вкусами, не так ли?

– Или с тонкой чековой книжкой.

– Вряд ли служанка Мэрион была слишком рада сквознякам в таком жилище, не говоря уже о постоянных полчищах крыс.

– Эх вы, а еще поэт! – воскликнула она.

– Поэт? – не понял он. – С меня хватает поэзии воскресных вечеров. Хотя Эдвард… – он вдруг нарочито закашлялся, когда она удивленно отстранилась от него.

– Хватает поэзии? – изумилась она. – И это говорите вы, выпустивший сборник стихов и готовящийся издать второй!

Ей показалось, что он странно покраснел и очень уж резко повернулся к ездовому, ожидавшему его распоряжений.

– Идите в гостиницу, Джилли. Я должен объяснить форейтору, каковы наши планы.

– Значит, мы остаемся на ночь? – нетерпеливо спросила она ему вслед.

– Да, если вам хочется.

– Конечно, хочется, – обрадовалась она.

Хотя Эдвард отправил ее на постоялый двор, она решила дождаться его. Он стал так дорог ей, размышляла она, наблюдая, как он разговаривает с форейтором.

Она понимала, что несказанно счастлива и что вряд ли можно быть счастливее, разве только если бы они могли стать мужем и женой. Все ее существо было наполнено безграничным чувством, которое она могла определить только как любовь.

Настоящую любовь.

Не просто влюбленность, а любовь.