Неуловимая невеста - Валери Кинг

– Да, пожалуйста, продолжайте, – прошептала она.

Он взглянул на капитана Бека и, довольный тем, что тот, наконец, закрыл глаза, поднялся, встал на колени и взял ее руку в свои.

– Я не хочу больше читать, миледи, если только отзыв не написан в пожатии вашей руки и в ваших глазах. Нет, нет, не возражайте, не отнимайте руки. Просто скажите, что вы ко мне совершенно равнодушны, и я тут же удалюсь и оставлю вас в покое. – Она даже не пыталась высвободиться и лишь слегка вскрикнула, когда он бережно повернул ее руку, чтобы поцеловать сначала ее запястье, а затем запечатлеть поцелуй на самой середине ладони.

Леди Редмир ощутила внезапную слабость. Весь день он сидел напротив нее в ее дорожной карете, улыбаясь ей, развлекая ее и очаровывая ее сердце. Но ни на минуту он не переставал быть джентльменом, ни разу не переступил границ приличий, что само по себе уже было большим достоинством… Игра в отгадки – такая детская и милая – только усилила удовольствие, которое она испытывала в его обществе.

В течение дня он занимал ее разговором, интересуясь, где она провела детство, где были ее тайные любимые места и на скольких деревьях она любовно вырезала инициалы своих девичьих увлечений. Возможно, этот вопрос был удачным, поскольку он быстро вернул память виконтессы ко дню ее свадьбы. После церемонии она отправилась с Редмиром в лес за Мэриш-холлом и заставила его вырезать их имена на старом дубе, который уже хранил имена ее матери и отца, а также имена ее дедушки и бабушки.

– Только имя Редмира, – тихо добавила она. Фитцпейн стоял рядом с ней, и она едва дышала, когда он мягко прикасался губами к нежной коже ее ладони.

– Вы не должны целовать меня, – проговорила она. Он поднял голову.

– Разве это поцелуй? – сказал он, глаза его сверкнули. – Хотя я желал бы этого. Клянусь, я страстно желал бы этого.

– О! – вздохнула леди Редмир. Она наклонилась вперед в своем кресле и дотронулась рукой до его волос. – Вы очень милы, мистер Фитцпейн. Но мы не должны этого делать. Это очень дурно, и вы хорошо об этом знаете.

Он придвинулся к ней и шутливо-грозно прошептал:

– Если вы боитесь, что Бек вызовет меня на дуэль, предупреждаю вас: я одинаково хорошо владею и шпагой и пистолетом, хотя, думаю, в кулачном бою он превзошел бы меня.

Леди Редмир погладила его щеку.

– Перестаньте меня дразнить, вы ведь знаете, что мне это безумно нравится.

– Значит, вашему сердцу небезразличны мои отчаянные попытки?

– Мое сердце опрокинуто, – ответила она просто. Он стоял очень близко к ней, достаточно близко, чтобы, не раздумывая, обнять и поцеловать ее. Леди Редмир знала, что должна бы отодвинуться от него, податься назад, вернуться в безопасное место, но она чувствовала, что прикована к нему самой силой его восхищения. Он придвинулся еще ближе, его губы оказались совсем рядом с ее губами. Она закрыла глаза и уже ощутила прикосновение его губ, как вдруг раздался громкий храп, донесшийся из высокого кресла напротив нее.

Страх быть застигнутой за подобным занятием, а также испуг от неожиданного храпа капитана Бека заставили леди Редмир вздрогнуть и откинуться на спинку кресла. Фитцпейн тоже вздрогнул от этого звука и выпрямился, прижав кулак ко лбу.

– О, Боже! – воскликнул он. – Мне показалось, что выстрелили из пистолета.

Теперь Бек издавал мягкое непрерывное урчание, за что леди Редмир была ему несказанно признательна. Она не была вполне уверена, но предполагала, что мужчина, который так храпит, скорее всего должен испытывать затруднения, обольщая дам.

Воспользовавшись случаем, виконтесса поднялась и поспешила прочь из гостиной, торопливо пожелав Фитцпейну доброй ночи, несмотря на его мольбы остаться еще хоть ненадолго.

Оказавшись в своей комнате и разбудив задремавшую горничную, она дала себе клятву, что больше никогда не позволит Фитцпейну компрометировать ее. Каких бы бестактностей ни совершил ее муж за прошедший год, она дала себе слово, что не станет жертвой безнадежного романа, который, по ее мнению, никогда бы не принес ей счастья.

Кроме того, с грустью думала она, это явное безрассудство – влюбиться еще в одного мужчину, чтобы потом видеть, как его любовь остывает, а его голова поворачивается вслед каждой хорошенькой женщине, случайно прошедшей мимо и взглянувшей на него.

Нет, больше никогда!

* * *

Фитцпейн остался на полу возле кресла, где так недавно сидела леди Редмир. Обивка кресла все еще хранила тепло ее тела, и он чувствовал, что сердце в нем тает, настолько переполняла его любовь к этой женщине, которая была почти на семь лет его старше. Он не мог припомнить, чтобы даже в свои юные дни был так сильно и так стремительно увлечен женщиной.

Он не мог объяснить самому себе, что же такого было в ней, что настолько захватило его воображение. Она не была особенно умна, хотя временами проявляла глубокую проницательность, которая изумляла и радовала его; она была, конечно, очень красива, и если ее дочь хотя бы наполовину так же обольстительна, он надеялся, что Карлтон поймет свою ошибку намного раньше, чем приведет свой абсурдный план в исполнение.

Как бы то ни было, он полагал, что леди Редмир не заслужила того ужасного скандала, который обрушился на ее прелестную головку. Но, помимо этого, была какая-то нежность в характере леди Редмир и некая очаровательная живость; они, как теплые лучи света, озарили его бедную душу. Если бы только она не была замужем…

Многие годы он прожил, то надеясь, то приходя в отчаяние, но любовь постоянно ускользала от него. Он участвовал в кружке вместе со своими товарищами по Кембриджу, писал радикальные статьи и готов был провести хоть год в тюрьме вместе с Ли Хантом и другими, но довольствовался тем, что просто навещал их. Там он познакомился с Карлтоном, завязалась дружба, со временем перешедшая почти что в братскую привязанность. Именно Карлтон сделал возможным издание его стихов и тем самым помог ему заработать на жизнь.

Одно время он замышлял присоединиться к Саути и Кольриджу[17] и их плану создания в Америке колонии, основанной на высших принципах равенства, свободы и отмены собственности, но Саути и Кольридж рассорились.

Карлтон стал его другом и почти меценатом, позволяя ему целое лето жить в его загородном доме в Хемпшире. Там, среди летних щедрот, он служил Музе, спорил о политике, поэзии и достоинствах Наполеона с кем-нибудь из приезжавших в солнечные месяцы гостей. Он выигрывал у Карлтона на бильярде три игры из четырех, боксировал, фехтовал и упражнялся в стрельбе вместе с ним.

Фитцпейн замечал, что в характере Карлтона появились вспыльчивость и эксцентричность, особенно в последние два года, но трудно было поверить, что он способен на такое сумасбродство.