Нариманов - Илья Дубинский-Мухадзе

Хлеб, семена, взятые «до урожая», деньги, выпрошенные под проценты, крестьянам вернуть нечем. И в свой час капкан срабатывает. Каждому врозь ни за что тиски не разжать. Только если навалиться всем миром таких же вечных должников! «Одну овцу и шальной ветер сбросит с тропы в пропасть, перед отарой и буря бессильна».

И еще одно произведение о жизни крестьян. «Каждое воскресенье глухие, слепые, хромые, калеки, чахоточные, малярики, лица, страдающие желудочными заболеваниями, бездетные женщины и женщины, не имевшие сыновей, вдовы и вдовцы на арбах, фаэтонах, просто пешком направлялись по проторенной дороге к Пиру. Одни везут барана, другие ягненка, одни тащат курицу, другие петуха, кто захватил с собой золотое кольцо, а кто зеркало в серебряной оправе, один несет свечу, другой подсвечник… Кто деньги везет, кто кошелек…»

«Пир» — «Святое место» — это и название повести Нариманова, по теме отдаленно напоминающей «Лурд» Золя.

К святому месту — полоске земли с одиноким ореховым деревом в постоянном ожидании чуда устремляется вся округа. Когда-то здесь молла Джафаркули будто бы по велению свыше пытался обесчестить молодую родственницу Гюльбадам. Женщина отбивалась, звала на помощь, потеряв сознание, упала. Увидев бегущего на крик чабана, молла не растерялся. Он поставил рядом с распростертой на земле Гюльбадам горящую свечу и начал молиться. На вопросы чабана он ничего не отвечал и заговорил, лишь окончив молитву.

«Поклонись, брат, поклонись! Это Пир. Мы шли по дороге и заметили, что тут горит свеча. Поравнялись и слышим, дерево говорит человеческим языком. Несчастная женщина не выдержала и упала без чувств».

Потрясенный чабан опускается на колени, целует землю. Гюльбадам приходит в себя, молла приказывает ей: «Поклянись Кораном, что будешь хранить тайну до самой смерти! Я сказал чабану, что это место Пир…»

На следующий день Джафаркули оповещает правоверных о ниспослании им святого места. Дальнейшее попечение о Пире он берет на себя, за все — приношения верующих. В разгар эпидемии холеры болезнь не пощадила и моллу. Его маленький сын много слышал от отца о чудесах Пира, и он принес больному землю Пира, смешав ее с водой. Молла отказался пить это лекарство. «Отец посмотрел на сына и отвернулся. Джафаркули было не до шуток. Он умирал… Язык почти не слушался его, а тут еще сын с дурацкой землей. Хотелось сказать мальчику: «Зови скорее врача… врача… От земли какой толк…»

Джафаркули похоронили под ореховым деревом. Его жена и сын заботятся ныне о святом месте. Посильную лепту в утверждении славы Пира вносит и молла соседней деревни.

Среди тех, кто робко уповает на великодушие божества, муж до сих пор остающейся в тени Гюльбадам. Пятидесятилетний «мешади[43] Аллахверан ничего не знал, кроме страха. Он боялся солдата, городового… Он боялся законов, созданных человеком. Он боялся законов, посланных аллахом». Трепещет он и перед могуществом Пира. Задабривает приношениями, на свой счет обносит святое место новой высокой стеной.

Как-то Аллахверан увидел сон: они с женой оставили за стеной Пира своего немого уродца-сына. Стена рухнула, и мальчик сам прибежал домой — он выздоровел. Откладывать, конечно, нельзя! Тем более не стоит слушать, что говорит женщина о каком-то приехавшем в город враче…

Семья отправилась к Пиру. «Паломников собралось уже много… Хромые, калеки, слепые ползли к ореховому дереву со словами: «О люди, дайте нам приблизиться к Пиру».

Мешади Аллахверан объявил о своем намерении оставить сына в Пире до утра следующего дня. Эта весть еще больше воодушевила присутствующих. «Слава тебе, аллах!» — слышалось со всех сторон.

Внезапно сверкнула молния, загремел гром… Подойдя к жене, мешади Аллахверан взял из ее рук ребенка. Гюльбадам отдала Джаби, не проронив ни слова. И в этот момент Джаби как-то по-особенному взглянул на нее.

Во взгляде ребенка была какая-то тайна, какая-то непонятная магическая сила… Гюльбадам, со вчерашнего дня проявлявшая несвойственную ей покорность, превратилась в разъяренную львицу. Ее глаза блестели, тело била крупная дрожь.

— Я не жду спасения моему ребенку, — громко произнесла она, — от места, которое ненавижу.

Все остолбенели.

— Отрекись от своих слов! — раздались возгласы. — О аллах, пощади нас! Эта женщина сошла с ума!

— Нет, я не сошла с ума. Зато все вы по моей вине стали сумасшедшими…»

Гюльбадам решается, рассказывает людям историю святого места.

Последние минуты. Нету больше Пира моллы Джафаркули. Под раскидистыми ветвями орехового дерева — святое место Женщины. Матери по имени Гюльбадам. В тишине ее крик: «Отдайте моего ребенка!»

От глубины веков азербайджанская литература не знала такой женщины. Никто до Нариманова не пытался создать образ прозревшей, распрямившейся мусульманки, Перечеркнувшей перед толпой паломников-фанатиков свою клятву Кораном. Поступок, за который в умах правоверных ни прощения, ни пощады быть не может. Позже появятся Гюльбахар, Париджахан, Севиль, Алмас, также отвергающие догмы ислама, чадру, бесправие. Но это потом. Годы спустя. А сейчас, в девятьсот шестнадцатом, есть только Гюльбадам неукротимого Нариманова.

Редкая неделя обходится без того, чтобы на Кубинке, 13, в губернском жандармском управлении знатоки в голубых мундирах не укладывали в досье доктора Нариман-бека Нариманова новые сведения. Характера неблагоприятного. В разных городах Кавказского наместничества в театрах с шумным успехом проходят представления его пьесы «Бахадур и Сона». На протяжении всего спектакля герои рассуждают о пользе мирных отношений между национальностями, о свободном устройстве жизни, о любви мусульманина и армянки, якобы погубленной некими злыми силами. Угадывается даже не очень завуалированный расчет автора: заставить людей восстать против законов, по которым живет общество, засыпать то, что прозрачно названо «пропастью».

Другая пьеса. Название чего стоит — «Казнь»! На титуле обозначено: «Перевод Н. Нариманова с 4-го издания сочинений артиста императорских театров Ге». Ну, ну… Некое лицо произносит: «Все мы присутствуем при отвратительной казни, где убивают, хоронят самое святое — живую человеческую душу…» Единственного сострадательного молодого человека его власть имущие родственники упекают в сумасшедший дом ради того, чтобы завладеть миллионным наследством. Место действия — неуказанный город. Фамилии действующих лиц — русские. Один тип — не то француз, не то испанец. Пустое, не поможет. Публика поймет, что ей на осмеяние выставлены картинки из жизни бакинских промышленников, уездных ханов. Станут называть подлинные имена столпов общества. Всплывут с трудом приглушенные скандалы… Доктор тонко рассчитал.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});