Легкая корона - Алиса Бяльская

— Нет, я не хочу встречать разъяренных матерей, когда я без штанов, с членом наружу. Надо сваливать. Одевайся, мы уходим.

— Сережа, подожди. Я же говорю, что она не поедет никуда. Она же не сумасшедшая.

— Не знаю, я не уверен. Ну, ты как знаешь, это твоя квартира, в конце концов, ты можешь оставаться. Если хочешь.

Он подошел к двери в комнату и постучал в нее.

— Эй, Кирилл, надо быстро уходить. Через десять минут сюда приедет хозяйка.

Метро еще работало. Мы молча дошли до станции и сели в вагон. Кирилл с Машей по-прежнему обнимались и целовались, и от этого зрелища мне стало совсем нехорошо. Я выскочила на следующей остановке, чтобы больше никого из них не видеть. Ехать домой и скандалить с матерью тоже не хотелось. Я стала перелистывать записную книжку, перебирая тех, к кому можно поехать ночевать.

САДОВАЯ, 302 БИС

— Ну, приходи. Я попробую что-нибудь сделать, — неуверенно сказала мне Таня, когда я до нее дозвонилась.

Сквоты только недавно стали появляться в Москве и были окружены тайной. В тот, в котором жила сейчас Таня, я мечтала попасть уже давно: она рассказывала про него и его обитателей взахлеб, У меня просто слюни текли, так мне хотелось все увидеть своими глазами, но внутрь сего «Сезама» Таня меня не пускала.

— Ты понимаешь, — говорила она, — там народ очень подозрительный, они не любят никого нового. Боятся, что человек придет и зависнет, а места там нет. Я сама там на птичьих правах, и гостей мне приводить нельзя.

— Вот черт, а мне некуда сегодня идти совсем, просто полная задница. Настроение хоть в петлю лезь.

— Поссорилась с Сережей? — Таня была одним из немногих людей, бывших в курсе моих непонятных отношений с Громовым.

— Не то чтобы поссорилась… просто все как-то непонятно. Кстати, я поговорила с ним по поводу Юхананова. Сказала, что вот одна моя подруга страстно желает с ним познакомиться.

— Да? И что он сказал? — Таня обсессивно мечтала о встрече с Борисом Юханановым, хотя ни его самого, ни его работ она не видела. «Я должна его увидеть и поговорить с ним. Я знаю, это мой Путь, — говорила она мне. — Попроси своего Громова нас познакомить. Он ведь всех знает». Ходили слухи, что Юхананов собирается открывать или, может быть, уже открыл глубоко законспирированную театральную студию, и Таня хотела туда поступить.

— Сказал, что это можно устроить, если только ты не будешь сразу же срывать с себя одежду и предлагать отдаться. Чтобы ему потом стыдно не было.

— Я хочу быть актрисой, вместе делать театр, а вовсе не трахаться с ним. Я Берга люблю.

— Я ему так и сказала.

— Ладно, давай подходи к «Маяковке». Я тебя встречу.

С Таней я познакомилась в «20-й комнате» Она была моей ровесницей и, также как и я, бросила институт и с головой погрузилась в тусовку. Она была высокая, очень худая, стриженная под ноль, ходила в солдатской шинели и тяжелых солдатских сапогах. Танины родители не принимали ее образа жизни, ее друзей; они постоянно скандалили и в конце концов практически выжили ее из дома.

Мы встретились у метро и двинулись к сквоту, который находился по адресу Садовая, 302 бис, в том самом доме, в котором разворачивается действие булгаковского «Мастера». Знаменитая квартира номер 50, место обитания Воланда и компании, стояла закрытая, но весь подъезд, выселенный годы назад, со временем заселил разный приезжий люд. Со стороны дом казался необитаемым. Все окна были занавешены, так чтобы снаружи не было видно, что внутри кто-то живет. Конечно, я не единожды совершала паломничество к этому месту. Часто мы с Мариной или Пален заходили в подъезд, поднимались на пятый этаж и дергали дверь наглухо закрытой «нехорошей квартиры». Потом спускались вниз и садились курить во дворике. Мы никого никогда не встречали, кроме редких поклонников Булгакова да участкового, который прогонял нас со скамейки.

Таня сразу повела меня к черному ходу.

— Парадным входом никто не пользуется. Там вечно отираются туристы или менты. Мы заходим только с черного, — сказала мне Таня, когда мы поднимались по вонючей лестнице наверх.

Слушай, а менты знают, что вы здесь живете?

— Знают, конечно. Им регулярно отстегивают. А то б они давно всех прогнали. Но есть правила: входить и выходить поодиночке, чтоб не привлекать к себе внимания, никакого шума, гости запрещены.

— У вас тут прямо как в колонии строгого режима. Железная дисциплина.

— Скажи, странно? Я сама поначалу думала, что это территория полной свободы. А здесь правил не меньше, чем везде.

— Ого, ни фига себе! — я увидела помещение с провалившимся потолком и гнилыми стенами. На полу были лужи воды.

— Да, эта сторона совсем нежилая. Нам сюда.

Мы вошли в помещение, все внутренние стены которого были снесены, так что получилось одно огромное единое пространство. Оно было поделено на комнаты составленными один на другой ящиками, тряпками, развешанными на протянутых вдоль стен веревках, мебелью. Больше всего мне понравилась стоящая в центре палатка. Комната, в которой жила Таня, имела вполне жилой вид. Мы сели на ее матрас и открыли принесенную мной бутылку вина.

— Господи, как же я устала соблюдать правила конспирации: кричать нельзя, петь нельзя, громко смеяться нельзя, громко плакать тоже нельзя! Я все время сплю. — Таня вытащила из-под подушки пакет с травой. — Хочешь пыхнуть?

Она ловко забила косяк. Я так не умела.

— Во-первых, денег у меня нет, а есть их еду мне неудобно. А от голода лучшее средство — сон.

И потом, когда я сплю, то не думаю о Берге. Выпью стакан вина, пыхну — и спать.

— И сколько ты собираешься пробыть в состоянии анабиоза? — спросила я.

— Пока не станет лучше. Берг знаешь как меня назвал? Мокрицей! Я для него слишком обыкновенная! Если б он хотел простую хорошую девушку и ни на что больше в жизни не надеялся, то он был бы со мной. Но он на себе еще крест не поставил. Представляешь, он так и сказал, что для него быть со мной, как крест на себе поставить!

С Бергом я тоже, конечно, была знакома. Именно он в свое время продал мне на конспиративной стрелке мой первый номер «Гонзо». В «20-ю комнату» он захаживал, чтобы узнать, что и где происходит, поделиться информацией о сейшенах и продать несколько самиздатовских и зарубежных рок-журналов. Это был его основной заработок Берг — настоящего его имени я никогда не знала — был высоким, очень худым, с коротким ежиком светлых волос; он никогда не улыбался и не снимал темных очков. Таня безумно в него влюбилась и с головой ушла в его мир. Берг прививал ей любовь не только к року, но и ко всей андеграундной культуре. Он постоянно цитировал Дмитрия Александровича Пригова, читал все, что написала Татьяна Щербина, смотрел Юхананова, Юфита и братьев Олейниковых. Своей квартиры в Москве у него не было, он жил где-то в области, так что они с Таней часто ночевали у друзей. Хорошие периоды часто сменялись плохими, он ее прогонял — она страдала. Но все равно в глубине души я немного ей завидовала. В их счастливые моменты они были парой. Берг ни от кого не скрывал их отношений, в то время как у меня с Громовым никогда не было никакого «мы». Мы были парой только наедине друг с другом. Мне казалось странным отношение Берга к Тане, то, что он считает ее недостойной себя. Я знала отношение к нему Громова. Он считал Берга классическим тусовщиком, а «тусовщик» было для него бранным словом. Он их не уважал. Для Тани Берг был легендой и учителем, для Громова — забавным персонажем, зарабатывающим на жизнь перепродажей его журнала.

— Алиса, я просто обязана познакомиться с Юханановым и убедить его взять меня к себе в студию.

Я была не такой крутой, какой мне хотелось казаться. От пары косяков я обычно тихо засыпала. Вот и сейчас под Танино монотонное гуденье про Берга я плавно погрузилась в сон.

ВЫХОД В СВЕТ

Через несколько дней Громов вызвонил меня и велел прийти на Пушкинскую. Зачем и почему, как обычно, не сказал, он обожал делать сюрпризы. Сюрприз был его способом загладить вину.

С Громовым были Бурляев и Олег — журналист из провинции, издававший свой музыкальный журнал, тот самый тип, которого я на питерском фестивале прозвала Арамисом из-за его щегольской бородки. Он носил с собой в авоське номера Журнала и всем его раздавал. На Громова и Бурляева Арамис смотрел как на богов-олимпийцев и во всем им поддакивал. Это не мешало ему, правда, заигрывать со мной. Каждые пять минут он разражался длинными комплиментами в мой адрес, а когда Громов не смотрел в нашу сторону, наклонялся ко мне и что-то шептал мне в ухо, щекоча своей бородкой. Содержание шепота было вполне невинным, а вот его горячее дыхание и быстрые взгляды в мой вырез — не очень. Я не знала, как себя вести, и старалась держаться поближе к Громову, изображавшему полное равнодушие к происходящему.