Украинское движение в Австро-Венгрии в годы Первой мировой войны. Между Веной, Берлином и Киевом. 1914—1918 - Дмитрий Станиславович Парфирьев

class="p1">После смерти Франца Иосифа I ушел в отставку кабинет министров. В декабре 1916 года пост министра-президента перешел от Э. Кербера к Г. Клам-Мартиницу. Вместо ненавистного украинцам И. Буриана МИД возглавил бывший посланник в Бухаресте О. Чернин, старый приятель Василько[714]и, если верить Н. Зализняку, его креатура на пост главы ведомства[715]. На третий день после назначения Чернина буковинский политик пришел к нему на прием[716]. О своей беседе с новым министром он сразу сообщил в прессе, отметив, что «отставку барона Буриана мы должны считать счастьем, а назначение графа Чернина наполняет нас надеждой»[717]. Видимо, министр пообещал Василько добиться отмены решения об автономизации Галиции[718]. При этом с представителями УПП Чернин отказывался говорить на эту тему, поясняя, что судьба Галиции находится вне его компетенции[719]. Своему компаньону вторил К Левицкий – на съезде УНДП в феврале 1917 года он заметил, что Карл I благоволил украинцам еще в бытность наследником престола, а теперь смещением Кербера и Буриана он показал, что не допустит автономизации Галиции[720].

Левицкий и Василько быстро оправились от ноябрьской неприятности. Председатель главной украинской партии Галиции и безоговорочный лидер украинцев Буковины продолжали публично встречаться с представителями власти, показывая, что их положение далеко от маргинального. Так, 22 февраля 1917 года в Вене оба они выступали в ходе публичной дискуссии об автономизации Галиции с участием высокопоставленных сотрудников разных ведомств, в том числе двух министров[721]. Левицкий, наряду с главой УПП Ю. Романчуком, был одним из первых украинцев, принятых новым императором[722]. Освободившись от статуса главы национального представительства, он постепенно перенимал риторику вчерашних оппонентов. «Діло» после акта 5 ноября 1916 года заняло бескомпромиссную позицию по отношению к полякам: пока они не откажутся от претензий на Восточную Галицию и не научатся уважать соседей, дискутировать с ними никто не будет[723]. Аргумент, что противоречия между народами должны решаться не в Вене, а в самой Галиции, то есть в краевом сейме, издание отвергало: «На той части земли, которая образует часть австрийского коронного края Галиции, польская государственность закончилась с падением польского государства. С тех пор украинский народ является частью австрийского государства и только его признает»[724]. В некотором смысле «Діло» и «Українське слово» поменялись ролями: орган УПП, которое теперь руководило украинской политикой, убеждал читателей, что парламентарии держат ситуацию под контролем: «Непосредственная угроза опасности, которая нависала над нашим народом, миновала, и вопрос обособления Галиции перешел в долгую фазу парламентских переговоров»[725]; «Діло», напротив, критиковало УПП за избыточный оптимизм: «Напряжение наше должно расти, потому что не произошло до сих пор ничего такого, что позволило бы нам расплываться в самодовольстве»[726].

Февральская революция в России стала для украинцев по ту сторону линии фронта неожиданностью. Сведения о происходящем поступали в украинские газеты с четырех-пяти-дневным запозданием, так как они черпали информацию из австрийской и немецкой прессы, а та – из нейтральной Швеции. Разумеется, украинцев Австро-Венгрии в этой революции прежде всего интересовали их соплеменники. УПП выражало «особенное удовлетворение», что в революционных событиях приняли участие и украинцы[727], а газета «Діло» писала, что перед австрийскими украинцами «новое положение вещей поставит новые задачи, которые потребуют много разума и работы»[728].

Пока новые российские власти не обозначили намерение продолжать войну и не отказали украинским автономистам, украинская печать Австро-Венгрии отзывалась о них одобрительно, отмечая, что они «способны найти государственную формулу, которая – способствуя борьбе стран и наций за децентрализацию – могла бы спасти Россию от разложения и распада»[729]. Реагируя на назначение главой МИД России П.Н. Милюкова, знакомый с ним журналист М. Лозинский называл его «человеком, для которого основой политической деятельности является идея, принцип» и выражал уверенность, что Милюков не будет препятствовать борьбе украинцев за их чаяния[730].

Появление украинской автономии в составе России играло на руку украинцам Австро-Венгрии – на этом фоне было проще убеждать Вену дать им отдельную провинцию. Пресса считала, что революция в России ускорит подписание мирного договора и приблизит освобождение украинцев от «абсолютистского своеволия»[731]. У западноукраинских политиков было два аргумента в пользу отмены решения об автономизации Галиции. Первый касался перспектив украинской автономии в России: улучшив положение своих славянских народов, в том числе украинцев, новая Россия станет «притягательной силой для австрийских славян», и тогда Вене придется идти на симметричные уступки[732]. Вторым и более существенным аргументом была солидарность украинцев по обе стороны границы. «Діло» писало, что украинская общественность в России не останется равнодушной к «сдаче» соплеменников под власть поляков[733], а УПП в приветствии поднепровским «братьям» предрекало, что украинский народ «всеми силами всех своих частей достигнет общеукраинского идеала полной национальной свободы»[734].

Последний довод в Вене воспринимали всерьез[735]. Опасаясь роста ирредентистских настроений среди своих украинцев, власти задумались об уступках. В апреле 1917 года кабинет удовлетворил одно из давних требований УПП – ликвидировать лагерь Талергоф[736]. Но украинским кругам этого было недостаточно: как выражался Василько, «Австрия уже просто не успевает за событиями»[737]. Впрочем, украинские политики, несмотря на единство в лозунгах, не могли выработать единую тактику взаимодействия с правительством: как писал один из них в дневнике, лидеры УПП «только среди нас такие резкие, а перед властями даже не знают, чего хотят»[738]. В. Панейко предлагал установить контакт с украинскими политиками из России и сформулировать общую повестку для предстоящей мирной конференции[739]. Социал-демократы собирались солидаризироваться с соплеменниками на социал-демократической конференции, которая должна была состояться в Стокгольме[740].

Резким демонстративным шагом украинских политиков было консолидированное решение не ехать в Краков на торжества по случаю визита Карла I. Членов УПП поставили перед фактом, что им предстоит встретиться с императором именно в Кракове, а украинскую депутацию монарху представит министр по делам Галиции М. Бобжиньский. На встрече с министром-президентом политики пояснили, что в польский Краков и под руководством поляка Бобжиньского к императору они не поедут[741]. В итоге на торжествах присутствовали лишь те украинцы, которые занимали посты в галицийской администрации[742]. Уже после визита Карла I «Українське слово» подчеркнуло, что столица Галиции – не Краков, а Львов, «место, где украинцы – дома и где они на своей земле могут приветствовать монарха»[743]. Цензура не допустила этот фрагмент к печати. Польский политик В.Л. Яворский отмечал в дневнике, что монарх остался