Хроники любви - Николь Краусс

Когда я вернулась домой, мама, свернувшись калачиком на диване, читала книгу. «Что читаешь?» — спросила я. «Сервантеса». — «Сервантеса?» — «Это самый знаменитый испанский писатель», — сказала мама, переворачивая страницу. Я уставилась на нее. Иногда я гадаю, почему она не вышла замуж за какого-нибудь известного писателя вместо простого инженера, влюбленного в дикую природу. Тогда бы ничего этого не случилось. Сейчас она бы сидела за ужином со своим мужем, известным писателем, обсуждала бы с ним достоинства и недостатки других известных писателей и принимала бы нелегкое решение, кто же из них достоин посмертной Нобелевской премии.

Вечером я набрала Мишин номер, но бросила трубку после первого же гудка.

18. Наступил вторник

Дождь все не прекращался. По пути к метро я прошла мимо пустыря, где Птица устроил брезентовый навес над кучей хлама, которая выросла почти до двух метров в высоту. Он укрепил ее, обвязав мешками для мусора и старыми веревками. Из кучи торчал шест, который, возможно, был предназначен для флага.

Стенд для лимонада тоже был на месте, как и плакат с надписью: «Лимонад 50 центов. Пожалуйста, наливайте себе сами (вывихнуто запястье)», но теперь рядом было еще приписано: «Все доходы идут на благотворительность». Но стол был пуст, и Птицы нигде не было видно.

В метро, где-то между станциями «Кэрролл» и «Берген», я решила все-таки позвонить Мише и притвориться, будто ничего не случилось. Выйдя из вагона, я нашла ближайший работающий телефон-автомат и набрала Мишин номер. Когда в трубке послышались гудки, сердце у меня забилось быстрее. Подошла Мишина мама. «Здравствуйте, миссис Шкловски, — сказала я, стараясь, чтобы мой голос звучал естественно. — А Миша дома?» Я слышала, как она позвала его. Прошло много времени, пока он взял трубку. «Привет», — сказала я. «Привет». — «Как дела?» — «Хорошо». — «Чем занимаешься?» — «Читаю». — «Что читаешь?» — «Комиксы». — «А что ты не спросишь, где я?» — «И где ты?» — «Около Нью-Йоркского департамента здравоохранения». — «Что ты там делаешь?» — «Хочу найти записи об Альме Меремински». — «А, все еще ищешь», — сказал Миша. «Ага», — ответила я. Повисла неловкая пауза. «А я позвонила узнать, не хочешь ли ты сегодня взять в прокате „Топаз“», — наконец сказала я. «Не получится». — «Почему?» — «У меня планы». — «Какие?» — «Я в кино иду». — «С кем?» — «С одной знакомой». В животе у меня все перевернулось. «С какой?» Пожалуйста, пусть только не с… «С Любой, — сказал он. — Ты с ней как-то виделась, помнишь?»

Еще бы я не помнила. Как можно забыть девочку ростом пять футов и девять дюймов, блондинку, которая утверждает, что она потомок Екатерины Великой?

День начинался неудачно.

«М-Е-Р-Е-М-И-Н-С-К-И», — сказала я женщине, сидевшей за столом в комнате 133. Я думала: ну как Мише может нравиться девочка, которая не смогла бы провести «Универсальный тест на съедобность», даже если бы от этого зависела ее жизнь? «М-Е-Р-Е», — повторила женщина. «М-И-Н-С», — сказала я, думая о том, что эта Люба наверняка никогда даже не слышала о фильме «Окно во двор». «М-И-М-С», — сказала женщина. «Нет, — сказала я, — М-И-Н-С». — «М-И-Н-С», — повторила женщина. «К-И», — сказала я. «К-И», — повторила женщина.

Прошел час, а мы так и не нашли никакого свидетельства о смерти Альмы Меремински. Прошло еще полчаса — и снова ничего. Чувство одиночества плавно перетекло в депрессию. Еще через два часа женщина сказала, что она на сто процентов уверена, что никакая Альма Меремински не умирала в Нью-Йорке после 1948 года.

Вечером я взяла в прокате «На север через северо-запад» и посмотрела в одиннадцатый раз. Потом я легла спать.

19. Одинокие люди вечно не спят по ночам

Когда я открыла глаза, надо мной стоял дядя Джулиан. «Сколько тебе лет?» — спросил он. «Четырнадцать. В следующем месяце будет пятнадцать». — «Пятнадцать в следующем месяце, — пробормотал он, будто решал в уме математическую задачу. — А кем ты хочешь стать, когда вырастешь?» Он все еще был в промокшем насквозь плаще. Капля воды попала мне в глаз. «Не знаю», — ответила я. «Ну должны же у тебя быть хоть какие-то планы». Я села, не вылезая из спального мешка, протерла глаза и посмотрела на электронные часы. Там есть кнопочка, которую можно нажать, чтобы цифры засветились. А еще там есть компас. «Сейчас три двадцать четыре утра», — сказала я. Птица крепко спал на моей кровати. «Я знаю. Мне просто любопытно. Скажи мне, больше не буду приставать, обещаю. Кем ты хочешь стать?» Человеком, который сможет выжить при температуре ниже нуля, добыть себе пищу, построить ледяную пещеру и развести огонь из ничего, подумала я. «Не знаю. Может, художником», — ответила я, чтобы сделать дяде приятное и чтобы он наконец отпустил меня спать. «Забавно, — улыбнулся он. — Именно это я и надеялся услышать».

20. Без сна в темноте

Я думала о Мише и Любе, о папе и маме и о том, почему Цви Литвинов уехал в Чили и женился на Розе, а не на Альме, которую любил на самом деле.

Я слышала, как дядя Джулиан кашляет во сне.

А потом я подумала: «Подожди-ка минутку!»

21. Должно быть, она вышла замуж

В этом все дело! Именно поэтому я и не нашла свидетельства о смерти на имя Альмы Меремински. Почему я раньше об этом не подумала?

22. Как все

Я полезла под кровать и достала из рюкзака фонарик и третью тетрадь «Как выжить в условиях дикой природы». Когда я зажгла фонарик, я сразу заметила внизу какой-то предмет. Он застрял между кроватью и стеной, ближе к полу. Я заползла под кровать и посветила на него, чтобы лучше рассмотреть. Это была черно-белая тетрадь для сочинений. На обложке было написано יהוה, [68] а чуть ниже: «личное». Как-то Миша сказал мне, что в русском языке нет эквивалента английскому слову privacy.[69] Я открыла тетрадку.

9 апреля

יהוה

Целых три дня я вел себя как все. Это значит, что я не лазил по крышам, не писал имя Б-га[70] на чужих вещах и не отвечал на совершенно нормальные вопросы словами из Торы. Еще это значит, что я задавал себе вопрос «Сделал бы это нормальный человек?», и если ответ был «нет», я так не делал. Пока это было несложно.

10 апреля

יהוה

Уже четвертый день подряд я веду себя как все. На уроке физкультуры Джош К. прижал меня к стене и спросил, не считаю ли я себя большим жирным гением, и я ответил ему, что не считаю себя большим жирным гением. Я не хотел испортить совершенно нормальный день и поэтому не стал говорить ему, что, возможно, я Машиах. А запястье у меня уже заживает. Если хотите знать, как я его вывихнул, то это случилось, когда я лез на крышу еврейской школы, потому что пришел слишком рано и она еще была закрыта, а у стены дома как раз стояла лестница. Лестница была ржавая, но забираться по ней было не так уж трудно. Посреди крыши была большая лужа, и я решил проверить, что будет, если я брошу в нее мячик, а потом попробую его поймать. Было весело! Я раз пятнадцать бросал мячик, пока он не упал с крыши. Потом я лег на спину и смотрел в небо. Я насчитал три самолета. Когда мне стало скучно, я решил спуститься. Спускаться оказалось сложнее, чем подниматься, потому что приходилось двигаться задом наперед. На полпути вниз я оказался рядом с окном одного из классов. Я увидел у доски миссис Цукер и догадался, что это даледы.[71] (Если хотите знать, в этом году я уже хей.[72]) Я не слышал, что говорила миссис Цукер, и попытался прочесть по губам. Чтобы лучше видеть, мне пришлось сильно отклониться от лестницы. Я прижался лицом к окну, и вдруг все в классе уставились на меня; я помахал им и вот тут-то и потерял равновесие. Я упал, и рабби Визнер сказал, что я чудом ничего себе не сломал. Но в глубине души я знал, что все время был в безопасности и что Б-г не допустил бы, чтобы со мной что-нибудь случилось, потому что я почти наверняка ламедвовник.

11 апреля

יהוה

Сегодня мой пятый нормальный день. Альма говорит, что если бы я был таким, как все, мне было бы легче жить, не говоря уже о других. Мне сняли повязку с запястья, и сейчас оно лишь чуть-чуть побаливает. Однажды я уже ломал запястье, мне было шесть лет, и, наверное, тогда оно болело сильнее. Но я ничего не помню.

Я пропустила несколько страниц, пока не нашла:

27 июня

יהוה

Я уже собрал 295 долларов 50 центов с продажи лимонада. Это 591 стакан! Мой лучший клиент — мистер Гольдштейн, он покупает по десять стаканов зараз, потому что всегда очень хочет пить. А еще дядя Джулиан, он однажды дал мне двадцать долларов на чай. Осталось собрать еще 384 доллара 50 центов.

28 июня

יהוה