Теософические архивы (сборник) - Елена Блаватская

В то же время, как пишет Макс Мюллер:

Самым важным элементом буддийской реформы всегда был ее социальный и моральный кодекс, а не метафизические теории. Этот моральный кодекс представляет собой один из наиболее совершенных кодексов, когда-либо существовавших в мире; именно буддизм принес в Тибет это благо.[665]

Это «благо» осталось и распространилось по всей стране, ибо не было еще более благодушной, чистосердечной, более простой и непорочной нации, чем тибетцы – несмотря на злословие и клевету миссионеров.[666] И все же, тем не менее, «народный» ламаизм отличается от истинного эзотерического буддизма, или буддизма архатов Тибета, как снег, вытоптанный вдоль дороги в долине, отличается от чистого, неоскверненного снега, сияющего на горных вершинах.[667] А теперь попробуем исправить, насколько это окажется возможным, некоторые искаженные представления об эзотерическом буддизме.

Прежде чем объяснить, как бутанцы были насильственно подчинены и дхарма-раджа стал вынужден принимать «инкарнации» только после его признания в Лхасе, посмотрим на состояние религии в Тибете в течение семи веков, предшествовавших реформе. Как было сказано ранее, в IX–X веке некий лама пришел в Бутан из провинции Кам, всегда бывшей опорой и рассадником традиций бонцев и шаммаров,[668] и обратил бутанцев в веру, которую назвал буддизмом. Но в те дни истинная, чистая религия Шакья Муни уже начала вырождаться в ту форму ламаизма, или, скорее, фетишизма, против которой четыре столетия спустя со всей своей мощью восстал Цзон-ка-па. Хотя после обращения Тибета (за исключением горстки шаммаров и бонцев) прошло только три века, эзотерический буддизм проник в страну намного раньше. Он начал заменять древние народные обряды уже с того самого времени, когда брамины Индии, вновь побежденные буддизмом Ашоки, молча готовились дать отпор, что закончилось полным выдворением новой веры из страны. До прихода буддизма в Тибете существовало братство, или община аскетов, известных под названием Бьянгциуб – «Достигшие» и «Совершенные»; в добуддийских китайских книгах о них упоминается как о «великих учителях снежных гор».

Буддизм был введен в Бод-юле в начале VII века набожной китайской принцессой, вышедшей замуж за тибетского короля,[669] обращенного ею из религии Бон в буддизм и ставшего после того опорой веры в Тибете, как Ашока в Индии за девять веков до этого. Именно он послал своего брата, министра (по мнению европейских востоковедов) и первого ламы в стране (по тибетским историческим хроникам), в Индию. Этот брат-министр вернулся «с великой истиной, содержащейся в буддийских канонических текстах; основал тибетский алфавит по образцу деванагари и начал перевод канонов с санскрита (а санскритский вариант был ранее переведен с пали, древнего языка Магадхи) на тибетский» (см. «Тибет» Маркхема).[670]

По старым законам, до реформации, высшим ламам был разрешен брак, чтобы осуществлялась возможность перерождения в прямых потомках; эту традицию упразднил Цзон-ка-па, строго предписывавший ламам безбрачие. Лама-просветитель Бутана привел с собой в страну сына. Лама обещал людям переродиться в первом ребенке мужского пола, который родится у его сына. Примерно через год – как рассказывает легенда – жена-бутанка родила сыну ламы тройню, трех мальчиков! В этом затруднительном положении, смутившем бы любого казуиста, была в полной мере продемонстрирована азиатская метафорическая сообразительность. Как было сказано людям, дух умершего ламы воплотился во всех трех мальчиках. Один получил имя Ом, другой – Хан, третий – Хун, или, на санскрите, – Будда, божественный разум; Дхарма, материальная или животная душа, и Сангха, соединение первых двух в нашем объективном мире. Именно так чистое буддийское учение было низведено хитрым бутанским духовенством, чтобы лучше служить их целям. Таким образом, их первый лама переродился в трех лам, один из которых получил «тело» первого ламы, второй – его «сердце», а третий – его «слово» или «мудрость». Такая иерархия без разделения власти продолжалась до XV века, когда лама Дук-па Шаб-тунг, побежденный желтыми шапками Гай-дон Туб-па,[671] с армией монахов захватившего Бутан. Завоевав всю страну, тот объявил себя первым дхарма-раджей, или ламой Римбочей, таким образом начав линию третей «Драгоценности» в противовес гелукпа. Но эта линия так и не достигла титула Величия, а тем более Знания или Мудрости. Вскоре он был разбит тибетской армией с помощью китайских войск «желтых шапок» и был вынужден принять определенные условия, одно из которых давало ему полномочия духовной власти над «красными шапками» Бутана при условии, что согласится на реинкарнации в Лхасе (и объявит, что таков будет закон навсегда). С тех пор все последующие дхарма-раджи рождались в Лхасе или на территории Тда-ши Хлум-по. По второму пункту выставленных условий, дхарма-раджи должны были препятствовать публичным демонстрациям обрядов колдовства и заклинаний; по третьему – ежегодно должна была вноситься определенная сумма денег на содержание ламаистского монастыря, в школе которого предполагалось наставлять сирот «красных шапок» и обращенных шаммаров к «истинной доктрине» гелукпа. То, что последние имели некую таинственную власть над бутанцами, народом самым недружелюбным и непримиримым среди «красных шапок», подтверждается тем, что лама Дук-па Шаб-тунг переродился в Лхасе, и по сей день дхарма-раджи назначаются и возводятся в сан в Бутане властями Лхасы и Шигадзе. Дхарма-раджа ведает не административной, а духовной властью; гражданская власть полностью перешла в руки деб-раджи и четырех Пён-лобов, называемых в индийских официальных документах пенлоу, которые, в свою очередь, напрямую подчиняются властям Лхасы.

Из вышесказанного легко понять, что никогда дхарма-раджу не считался воплощением Будды. Выражение «никогда не умирает» относится лишь к двум великим и равным по статусу инкарнациям – далай-ламе и таши-ламе. Оба этих лица – воплощения Будды, хотя первого обычно считают воплощением Авалокитешвары, высшего небесного Дхиана. Для того нашедшего ключ к загадочной тайне легко разрубить Гордиев узел этой цепи инкарнаций. Этот человек знает, что Авалокитешвара и Будда – едины как Амита-фо, а Амита-Будда – то же самое, что и Авалокитешвара. Но учение тайной доктрины посвященных Пхаг-па,[672] или «святых мужей» (адептов), об этом предмете еще не открыто в полной мере всему миру. То малое, что нам было позволено обнародовать, вы можете найти в сообщении о «святых лха» в следующем номере «Теософиста».

Рождество в прошлом и настоящем

Перевод – К. Леонов

Мы приближаемся к тому времени года, когда весь христианский мир готовится к празднованию наиболее выдающегося из своих торжеств – рождения Основателя их религии. Когда эта статья попадет к западным подписчикам, в каждом доме будет празднество и веселье. В северо-западной Европе и в Америке остролист и плющ будут украшать каждый дом, и в церкви появятся вечнозеленые растения; обычай, идущий от древней веры языческих друидов в то, «что лесные духи могут скапливаться на вечнозеленых растениях и остаются неповрежденными морозом до более теплого времени года». В римско-католических странах большие толпы собираются в церквах в течение всего вечера и ночи сочельника, чтобы приветствовать восковые изображения божественного Младенца и его Девы-матери, украшенной как «Царица Небесная». Для аналитического ума это изобилие золота и кружев, расшитого жемчугом сатина и вельвета, украшенной драгоценностями колыбели, кажется парадоксальным. Если подумать о бедной, источенной червями, видавшей виды колыбели провинциального еврейского постоялого двора, в которой, если верить Евангелию, очутился в момент своего рождения будущий «Искупитель», потому что лучшей у него и быть не могло, мы не можем отделаться от ощущения, что образ Вифлеемского хлева никак не может возникнуть перед затуманенными глазами неискушенного верующего. Говоря в самых умеренных выражениях, это яркое зрелище плохо соответствует демократическим чувствам и истинно божественному презрению к богатым «Сына Человеческого», которому «негде было преклонить голову». Для среднего христианина становится все труднее рассматривать ясное заявление о том, что «легче верблюду пройти сквозь игольное ушко, чем богатому в царствие небесное», как что-то большее, чем риторическую угрозу. Римская церковь действовала мудро, строго запрещая своим прихожанам самим читать или толковать Евангелия, и не давая возможность, в течение долгого времени, провозглашать библейские истины иначе, как на латыни, превращая их в «глас вопиющего в пустыне». В этом она лишь следовала мудрости прошлых веков – мудрости древних ариев; ибо ни современный верующий индус не понимает ни слова на санскрите, ни современный парс не может произнести ни единого звука на пехлеви́, также и средний католик воспринимает латынь, как китайскую грамоту. В результате этого и брахманический верховный жрец, и зороастрийский мобед, и римско-католический папа – все они создали неограниченные возможности для развития новых религиозных догм, вырастающих из их собственной фантазии, для процветания своих церквей.