Поцелуй у ног богини - Александра Нарин

не ходил в такие кварталы и не знал женщин, кроме Марии.

– Бета, здесь редко дожидаются старости, если не считать таких портье, как я, – старик усмехнулся названию своей должности. – Многие в тридцать лет уже закопаны в землю вместе с дурными болезнями. Кого-то убивают, заигравшись, клиенты, кого-то охрана, когда они хотят сбежать, а кого-то и собственная родня, – тут старик осёкся, понял, что слишком разговорился.

Наверху во мраке лестницы послышались шаги.

– Приходите в пять, – голос старика стал строгим.

Амир пожал плечами:

– До свидания, дядюшка.

– Все, кто переживает дольше отведённого проституткам срока, оседают в трущобах, часто в Дхарави, работают на боссов, собирают милостыню, – дошёл из густого воздуха голос старика.

Амир вышел на солнце.

Сказать начистоту, я и сам не помню, приезжала ли ко мне когда-нибудь девчонка по имени Нарин с полумесяцем на груди. На какой станции она сошла и куда двинулась потом. Сколько бенгалок, пенджабок, тамилок вступают на мою горячую землю. Девушки мечтают играть в кино только потому, что кто-то в их деревне болтнул, что они красивы и сладко поют. Но в самом лучшем случае они устраиваются торговать чаем в магазине. А в худшем – гниют в мангровых болотах, а их полумесяцы покрывает густой ил.

Великая Трущоба

Мы понимаем,

Что высшая каста богов

В колесницах своих золотых

Мимо улицы нашей проедет.

МИНА КАНДАСАМИ, «МАРИММАН»

Марию настораживали розыски, которые вел Амир. Его серьёзность в таком глупом, позабытом от времени деле становилась опасной. На всякий случай в трущобу Дхарави она поехала с ним.

Наблюдая за рыбачками деревни, Мария поняла, что тишина с мужьями всегда превращается в золото. Молча она последовала за Амиром на станцию «Андери», втиснулась в общий вагон с толпой мужчин, которые обступали ей ноги. Безмолвной тенью своего господина вышла на станции «Махим», прошла за ним по мосту над рельсами в трущобу.

Амир всю дорогу делал вид, что не замечает её. Но когда они вступили в Дхарави, в мой кишечник, пахнущий только освежёванными шкурами, Амир дал ей знак идти ближе.

В тот день каждая пылинка раскалилась от солнца. Налей в улицу воды – она закипит. Запахи словно приумножились на жаре. У мастерских выгружали с грузовика козлиные кожи. Детишки с покрашенными хной волосами бегали в путанице нагретых проулков. Вдруг над Великой Трущобой поплыл густой звук азана, проникая в щели между домами, в крошечные комнаты-соты. С металлических ступенек, из ущелий проволочных складов, со всех сторон Марию и Амира провожали первобытные взгляды.

Пока они продвигались лабиринтом Великой Трущобы, её люди в тесноте рожали друг друга, плели корзинки, молились богам. Отправляли караваны сумок, туфель, браслетов, расписной посуды по свету. Запах козлиных кож из Дхарави пробирался в офисы международных корпораций, которые заказывали здесь для сотрудников портфели, заполнял портовый рынок Ливерпуля, сувенирные лавочки Лондона.

Азан стих, и Амир стал разговаривать с каждым на хинди, продвигаясь всё глубже в узкое лоскутное чрево. Мария не понимала, что говорят ему скорняки и гончары, только слышала, как он отвечает им:

– Ача[35], дядя, ача, ача, – мол, да, хорошо, понятно.

Мария шла за ним, улыбалась рыжеволосым малышам, которые при её появлении раскатывались бисером в прорехи закоулков. «Амир сошёл с ума, – думала она, – это всё от нервов. Надо купить ему новую рубашку на деньги отца или серьги, пусть порадуется немного».

– Стой тут, – сказал Амир, а сам поднялся по железной лесенке в клеть разрисованного дома, который казался хорошим на фоне остальных.

Мария ждала, смотрела на трущобу. На одну из крыш старалась залезть через щель обезьяна. Мартышке мешала верёвка, которой её привязали к чему-то внутри хибары. Женщина чистила зубы на балконе. Торговцы обувью разложили свой товар на земле. Они оглядывали Марию красноватыми глазами в сетке сосудов. Здесь она была особенной, здесь никто не знал, что её жизнь с народцем коли гораздо хуже, чем в Дхарави.

Дарга Махима

Я скучаю по смеси культур,

Языков, религий и взглядов,

По огромной людской семье,

По стране, что сходится здесь воедино.

РАДЖКУМАР МУКЕРДЖИ, «МУМБАЙ»

Амир спустился по железной лестнице в марево проулка. Снова они двинулись по душным лазейкам, осыпанные улыбками старожил и дикими взглядами деревенских мигрантов. Мария обрадовалась, что движутся они к метро. Но Амир перешёл мост над железной дорогой и, минуя станцию, направился дальше в улицы, в старинные мусульманские кварталы.

Там к ветхим фасадам жались лавочки, в тёмных комнатах покачивались гамаки. Женщины сметали уличную шелуху подолами чадры, а мужчины носили длинные меловые камисы.

В этих местах на берегу океана явилось чудо. От сна смерти пробудился дервиш Хазрат Махдум Али Махими, чьи святые мощи покоятся в глубинах мечети Махим дарга[36]. Он восстал и вышел к берегу. Суфийский учёный сделал волны сладкими, как ладду. Верующие из Джайпура и Гуджарата, Уттар-Прадеш и Кашмира набирали медовую воду в пластиковые бутылки, заходили по колено в море. Людей было столько, что можно было идти по ним вдоль побережья и не упасть. Те, кто болел и пил ту воду – исцелились, а кто не болел – превратились в других людей. С той поры их перестали узнавать. Так забавлялся старый суфий – философ времени и пространства. Его мощи лежат внутри мечети, но дух блуждает здесь всюду.

К воротам зелёной дарги в белых узорах и пришел Амир. Следом Мария, у которой голова кружилась от блужданий, в рот набилась пыль, а по спине струился пот. Амир снова делал вид, что не замечает её. «Он точно сошёл с ума», – думала Мария, но в целом ей нравилась прогулка вдали от залива Малед-крик и лёгкое безумие.

Она залюбовалась восточной вязью на воротах во двор дарги, выложенный мрамором. По чистому мрамору бегали нарядные мусульманские девочки в пышных платьях и чёрных платках. У стен стояли калеки с вывихнутыми руками, похожими на ветки кустов. Над гладкими малахитовыми куполами в белой кайме колыхался такой же зелёный флаг с белыми месяцем и звездой. Марию восхищали отточенные арки, сплетение орнамента. Когда же Амир подошёл к старушонке, которая притулилась под лавкой со сладостями, совершенно нищей в розовом линялом сари, с красной капелькой бинди на лбу, Мария не на шутку испугалась за свою судьбу.

Даади