Эланус - Урсула Познански

лично со Шраттером?

Ему показалось, что она заставила себя оторвать свое внимание от строчек своей книги.

– Да, дважды. Но это были короткие беседы.

– И – как он тебе? Обаятельный? Нетерпеливый?

Она вздохнула:

– Тебе не стоит нервничать, он действительно приятный человек. И конечно, высокообразованный и очень корректный, но также дружелюбный и интересующийся студентами своего университета. Он тебе понравится.

В этом Йона не был бы так уверен.

По дороге к выходу из кампуса он повстречался с Сергеем, который восторженно приветствовал его, покопался в своей сумке и вытащил конверт.

– Через четыре дня, – объяснил он, глядя на Йону сияющими глазами. – Там внутри приглашение и входной билет. Он действителен только в день вечеринки, между половиной восьмого и половиной девятого вечера, так что не опаздывай. – Он похлопал Йону по плечу: – Буду рад представить тебя своим друзьям. Юный гений! Как это будет по-немецки? Вундеркинд?

– Да, вундеркинд, – подтвердил Йона, устало улыбнувшись, и уже наполовину повернулся, чтобы уйти.

Но Сергей схватил его за руку и потянул обратно к себе:

– А ты умеешь показывать фокусы? Ну… ты знаешь. Например, перемножать десятизначные числа в голове или извлекать корни быстрее чем калькулятор?

А, так вот откуда ветер дует. Сергей предполагал использовать его на вечеринке в качестве клоуна. В качестве того, кто в полночь заберется на стол и будет показывать интеллектуальные фокусы, развлекая других.

В принципе, в этом не было ничего такого. Йона делал это уже много раз, в большинстве случаев по просьбе родителей, которые охотно демонстрировали друзьям и знакомым, каким гением был их сыночек.

– Конечно, я это умею, – произнес он.

– Супер! – Сергей поднял вверх оба больших пальца. – Я очень рад!

Йона незаметно усмехнулся. Пару раз он уже спрашивал сам себя, какому обстоятельству он должен быть благодарен за это приглашение. Уж точно не тому, что он стал так симпатичен Сергею, ведь они за все время едва обменялись друг с другом парой фраз.

Но сейчас он знал, что его ожидало и что он получит от всего большое удовольствие. Кроме того, эта вечеринка была хорошей возможностью завязать новые знакомства. Рука руку моет.

И может быть, богатым были известны некоторые вещи, скрытые от обычных студентов. Эти вещи он мог бы исследовать уже сегодня после обеда, если Хельмрайхи оставят его в покое. Тогда он мог бы попытаться получить более или менее понятные аудиозаписи.

Шум. «…ции». Затем снова шум.

Йона поправил соотношение высоких частот и басов. Затем проиграл это место еще раз, но уже медленнее.

«…нескоординированные акции…»

Так вот как это звучит. Он записал оба слова в блокнот и продолжал слушать запись. Двенадцать секунд сплошного шума, из которого он выловил один раз слово бессмыслица. Затем последовала почти понятная фраза.

«… Конечно… тит, … только вопрос …»

Новые правки. Повтор.

«Конечно, кто-то это заметит, это только вопрос времени».

Йона нажал на паузу и записал эту фразу. Только вопрос времени, пока кто-то это заметит. Он почувствовал, как напряжение внутри него стало нарастать. Может быть, Шраттер выдаст себя в следующей фразе. Или дальше.

Но далее был слышен один шум.

«…больше нельзя сохранять» – это была следующая понятная фраза, а вернее, только ее часть. – «Из-за вашей глупости!»

Здесь ректор действительно говорил очень громко. Последнее слово он буквально прорычал.

Его поведение никак не подходило к тому описанию Шраттера, которое Йона услышал сегодня от Марлен. Приятный, дружелюбный человек. Ничего подобного.

Хотя даже в своей собственной семье у Йоны был человек, в котором нельзя было с первого взгляда распознать подлеца. Дядя Бернд. Врач, довольно успешный и любимый людьми, которые знали его лишь поверхностно. Те же, кто уже имел счастье с ним познакомиться близко, старались обойти его за километр, если им доводилось повстречать его на своем пути.

Несдержанный, несправедливый и не терпящий возражения. Он охотно мог бросить стул через всю комнату, если у него было такое желание. Йона сам это видел. Ему тогда было семь лет, и он проплакал в машине всю обратную дорогу домой. Долгие годы после этого случая он успешно избегал дальнейших встреч с рычащим братом своего отца.

Вероятно, Шраттер был из этого же числа. Дружелюбным до тех пор, пока все происходило так, как он себе представлял. И ужасно безумным, как только все было по-другому.

…больше нельзя сохранять, из-за вашей глупости…

Постепенно в голове Йоны зарождалось подозрение. Что-то нужно было сохранить. Что именно? Возможно, речь шла о репутации университета, доверии студентов и их родителей. Хм. Вполне возможно, что гнев Шраттера был связан с событиями последних дней. Была ли сама мысль о том, что Лихтенбергер совершил самоубийство, тем, что необходимо было сохранить?

Если преподаватель действительно убил себя не сам, то тогда Йона слишком хорошо осознавал, почему Шраттер так реагировал. Убийство в стенах учебного заведения сразу же уничтожило бы хорошую репутацию университета им. Виктора Франца Хесса.

Тогда хватило бы даже непредумышленного убийства.

Совершенного тем, кто был склонен к приступам ярости?

Стоп, сказал он себе, стоп. Это все слишком поспешные выводы. Как-никак полиция расследовала смерть Лихтенбергера, и до сих пор еще никто не появился в университете, чтобы сообщить об убийстве. Если бы это было так, Керстин стопроцентно уже узнала бы и часами говорила бы только об этом.

В университете собралось много умных людей, но скрыть убийство под самоубийством так, что ни полиция, ни судебная медицина не смогли бы это раскрыть, было довольно сложным делом. Да еще если это было самоубийство через повешение.

Йона включил запись дальше. Полминуты не было слышно ничего, кроме шума. Вероятно, в это время говорил кто-то другой, кто, к сожалению, не был склонен рычать так громко, как ректор. Но затем снова послышался голос ректора, уже не так громко, как раньше, но достаточно для того, чтобы Йона смог с трудом распознать некоторые слова.

«…что она больше знает, чем необходимо…»

Она. Женщина, которая знала о том, что же произошло на самом деле. Йоне сразу же пришла в голову вдова Лихтенбергера. Десять тысяч евро – это была плата за молчание? Если да, то они были довольно скупы. Стала бы женщина покрывать смерть мужа за такую сумму? Йона попытался представить себе это.

Если у нее была нужда в деньгах, то да, наверное.

И еще, если она и без этого не особенно его любила.

Оба этих варианта Йона не мог оценить. Он знал только, что не хотел быть втянутым во все эти дела. Об этом стоило подумать, прежде чем