Война среди осени - Дэниел Абрахам

— Это правда? — Ота повторил вопрос, и его дочь опустила глаза.

Когда Эя хмурилась, между бровей у нее появлялась такая же вертикальная складочка, как у Киян в минуты расстройства. Оте захотелось утешить ее, но сейчас для этого было неподходящее время. Он продолжал сурово глядеть на дочь. Та подняла взгляд, снова уткнула его в пол и кивнула. В тишине послышался вздох Киян.

— Кто вам рассказал? — снова спросила Эя. — Сёйен? Это она, да? Позавидовала, что мы с Талит были…

— Ты сама нам призналась, вот что главное, — произнес Ота.

Эя сжала губы. В разговор вступила Киян. Она напомнила Эе, что та поступила неправильно и сама это понимает. Даже дочери хая нужно знать, что брать чужие вещи нельзя. Они заплатили долг, а теперь осталось исправить ошибку. Они решили, что она будет неделю работать у лекарей, а если откажется, то…

— Нет, не буду, — замотала головой Эя. — Это нечестно. Талит Радаани все время таскает вещи со складов отца, и ей никто слова не сказал.

— А жаль. Я поговорю с ее родными, — сказал Ота.

— Не смей! — взвизгнула Эя. С карнизов шумно вспорхнули испуганные птицы. — Не смей! Талит меня всю жизнь будет ненавидеть, если узнает. Папа-кя, не делай этого!

— Хорошая мысль, — заметила Киян. — Если все трое участвовали в проделке.

— Нет! Вы так не сделаете! — глаза девочки горели бешенством. Она вскочила, с грохотом оттолкнув стул. — Только попробуйте! Я всем расскажу, что Найит — твой сын!

Оте показалось, что из комнаты ушел воздух. Эя широко раскрыла глаза. Она уже поняла, что натворила кое-что похуже, чем кража безделушки, но еще не знала, чем это обернется. Одна Киян по-прежнему сохраняла спокойствие. Она улыбнулась, но эта улыбка не предвещала ничего хорошего.

— Сядь, милая, — попросила она.

Эя села. Ота сжал кулаки до боли в костяшках. Для гнева, вины, печали, стыда ему не хватало слов. Слишком много переживаний теснилось в сердце. Киян даже не посмотрела на него, ее взгляд был прикован к Эе.

— Ты больше никогда не повторишь то, что сказала. Найит-тя — сын Лиат и Маати. Если это не так, если он — сын твоего отца, ему придется убить Даната. Или Данату нужно будет убить его. А если это случится, кровь останется на твоих руках. Получится, что ты могла их спасти, но не стала. Молчи. Я еще не закончила. Если хоть один из домов утхайема узнает, что Данат — не единственный наследник, кто-то может решить, что лучше самому убить его, чтобы заслужить благодарность нового хая. Мне не под силу защитить Даната от всего Мати, как не под силу защитить от воздуха или недугов. Ты поступила скверно, украла вещь. И если ты собираешься рисковать жизнью брата, чтобы избежать наказания, лучше скажи сейчас.

Эя тихо плакала, потрясенная холодной яростью в голосе Киян. Ота и сам чувствовал себя так, словно ему дали пощечину. Как будто много лет назад, в далеком городе он должен был как-то предугадать последствия своей любви, предвидеть, что они настигнут его и поставят под угрозу самое дорогое. Эя замерла в позе горестного раскаяния.

— Я не скажу. Ничего не скажу, мама-кя. Никогда.

— Извинись перед человеком, у которого ты украла брошь. А утром отправляйся в палаты лекарей и делай все, что тебе прикажут. Я решу, как поступить с Талит и Сёйен.

— Хорошо, мама-кя.

— Иди. — Киян отвернулась.

Эя поднялась и бесшумно, если не считать шмыгающего носа, покинула зал. Дверь за ней закрылась.

— Прости…

— Не надо, — попросила Киян. — Не сейчас. Я пока не могу… не хочу ничего слушать.

Ота встал и подошел к окну. Солнце стояло высоко, но башни по-прежнему отбрасывали длинные тени, возвышаясь над остальными постройками, словно деревья — над маленькими детьми. Далеко на западе над горными хребтами собирались облака, похожие на головы кипенно-белых исполинов с брюхами, отливающими синевой. Надвигалась гроза, и ее было не избежать. Одинокий воробей вернулся на подоконник. Повертел головой, глянул на Оту одним глазом, потом другим и сорвался прочь.

— Что мне делать? — тихо спросил Ота. Никто не догадался бы, какая боль таится за простыми словами. Никто, кроме Киян. — Он есть, его нельзя отменить. Мне что, убить его?

— Откуда Эя узнала?

— Заметила. Догадалась. Как и ты.

— Ей никто не говорил? Маати, Лиат или сам Найит?

— Нет.

— Уверен?

— Уверен.

— Если это они пустили по городу слух, что у тебя…

— Это неправда. Я видел, когда она все поняла. Я был с ней рядом. Только я один.

Киян глубоко и судорожно вздохнула. Если бы все оказалось наоборот — если бы кто-то другой рассказал Эе обо всем и решил сделать девочку соучастницей, — Киян попросила бы его убить старшего сына. Ота попытался представить, что сделал бы. Как смог бы отказать жене.

— Они уедут из города, как только получат ответ дая-кво, — сказал он. — Вернутся в Сарайкет или поедут в селение поэтов. Здесь они не останутся.

— А если вернутся?

— Не вернутся. Я позабочусь об этом. Они не причинят зла Данату. Ему ничто не угрожает.

— Он болен. По-прежнему кашляет, — сказала Киян.

Вот и еще одна угроза. Месяц за месяцем недуг все не отпускал их сына. Неудивительно, что они всеми правдами и неправдами старались его защитить, когда могли. Ведь большей частью мальчику грозили беды, перед которыми родители были бессильны.

Во многом поэтому Ота и не решался поговорить с Лиат Чокави, хотя понимал, что разговор неизбежен. Но это была всего лишь одна из причин. Киян встала. Ножки стула царапнули по полу. Ота протянул ей руку, и она взяла ее, подошла ближе, обвила его руками. Он поцеловал ее в висок.

— Обещай, что все будет хорошо, — попросила она. — Просто скажи мне.

— Все будет хорошо. Никто не обидит нашего мальчика.

Они немного помолчали, глядя друг другу в глаза, а потом стали вместе смотреть на город, на струйки дыма над крышами кузниц, на черные мостовые и серые скаты крыш. Солнце зашло за облака, а может, облака наплыли на солнце. Тишину оборвал резкий, настойчивый стук в дверь.

— Высочайший? — позвал мужской голос. — Высочайший, простите, но вас хотят видеть поэты. Маати-тя говорит, что дело срочное.

Рука об руку они с Киян прошли в зал Совета, где ждал Маати. Лицо у него раскраснелось, рот угрюмо кривился. В руке дрожали сложенные листы бумаги с разорванными краями: у Маати не хватило терпения вытягивать нить из стежков. Кроме него в комнате были Семай и Размягченный Камень. Поэт беспокойно ходил из стороны в сторону. Андат по очереди улыбнулся вошедшим своей безмятежной нечеловеческой улыбкой.

— Новости от дая-кво? — спросил Ота.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});