Жертва судебной ошибки - Сю Эжен

— И я скажу откровенно, что вы мне также очень нравитесь. Поэтому обещайте, что мы часто станем видеться, — отвечала Элоиза.

— О, если желаете, то хоть каждое воскресенье, сударыня. В другие дни мы сидим за конторкой, как все торговые люди. А, например, нынешний день не в счет, это кутеж. Я просила мать посидеть за меня в магазине и присмотреть за дочкой. Да, сударыня, я приведу к вам свою девочку; вы увидите, как она мила. Вы тогда лучше всяких слов поймете, чем мы обязаны вашему мужу и сколько у нас причин любить спасителя нашего ребенка.

— Ого! Это я-то спаситель? — возразил весело доктор. — Ну, и вы также, дорогая г-жа Фово. Ваши неусыпные заботы сделали для ребенка столько же, сколько и мои.

— Конечно, — сказал Жозеф с громким вздохом. — Представьте, сударыня, Мария в продолжение целого месяца ни на минуту не оставляла ребенка.

— Боже мой, Боже мой! — сказала Мария, пожимая плечами и очаровательно надувая губки. — Не правда ли, сударыня, несносно вечно слушать, как люди восхищаются, что в полдень светит солнце?

— Но как же иначе? — ответила, улыбаясь, Элоиза. — Конечно, что может быть обыкновеннее хорошего весеннего дня? Но это не мешает говорить, что нет ничего лучше его.

— Браво! — воскликнул Жозеф, потирая руки, в восторге от похвалы его жене. — Ха-ха! Видишь, Мари, значит, я имею право повторять тебе, сколько захочу, что нахожу тебя милой и доброй.

— Конечно, Жозеф, ты в своем праве, — заметил весело доктор. — Закон говорит: «Жена да повинуется своему мужу». Следовательно, твоя жена принуждена позволить обожать себя с утра до вечера и выслушивать, что она очаровательна. Да, м-м Фово, с законом шутить нельзя.

— Та-та-та! Г-н Бонакэ, не вмешивайтесь не в свое дело, иначе я скажу, что если бы вы были принуждены выслушивать благодарность всех спасенных вами от смерти, то у вас не хватило бы времени спасать других.

— Получай, Жером! — сказал Жозеф, гордясь ловким ответом жены. — Прикуси-ка язык теперь!

— И все-таки, мой друг, вам отдают лишь должное, — прибавила Элоиза, все больше и больше очаровываясь Марией.

— Жозеф, посмотри, какие хорошие картины! — вскричала вдруг Мария, только теперь заметив портреты на стенах.

Потом, обращаясь к Элоизе, она наивно прибавила:

— Это короли и королевы прежних времен? Не так ли, сударыня? Надо признать, что они выглядят хорошими людьми. В особенности вот эта королева в голубой мантии, расшитой золотом. Посмотри, Жозеф, какое доброе, приветливое лицо. Держу пари, что подданные любили ее. Боже мой, Боже мой! Что мы за несчастные, глупые люди! Ничего-то мы не знаем! — прибавила она с сожалением. — Но вы, доктор, все знаете и должны также знать имя этой прекрасной, доброй королевы. Скажите нам, потому что мой Жозеф не сильней меня в истории.

Так как дело шло о портрете матери Элоизы, то она сказала:

— Как мне приятно, сударыня, что вам нравится эта дама и вы правильно о ней судите: все ее любили за доброту и кротость, и, глядя на ее милое лицо, я каждый день вспоминаю об ее нежности и достоинствах.

— Как, сударыня? Вы знали ее? — спросила озадаченная Мария.

— Это моя мать!

— Ваша мать! — вскричала Мария, не веря своим ушам. — Эта прекрасная королева — ваша мать?!

— Моя жена не в родстве с королями, — засмеялся доктор. — Вас обманул наряд. Оригиналы этих портретов не были ни королями, ни королевами, они были…

— Актеры, не правда ли? — спросила с живостью Мария, в восторге от своей проницательности, но спросила почтительным тоном, потому что актеры казались ей важными особами. — Конечно, — прибавила она, широко открыв красивые глаза, — это актеры в театральных костюмах. Да, да, вон и другая дама одета маркизой.

— Святая простота! — прошептал Бонакэ, взглянув на жену.

Элоиза не могла не улыбнуться наивному заблуждению молодой женщины.

— Опять ошибаетесь, дорогая г-жа Фово, но очень удачно, потому что эти особы, к сожалению, должны были появляться в странных нарядах в театре, где разыгрываются жалкие комедии. Этот театр называется двором. И где, — прибавила Элоиза, — люди часто должны играть роли, которые противоречат их скромным, простым вкусам. Моя мать была из числа их. Ей не особенно нравилась придворная жизнь.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Двор? Роль? — повторяла Мария, силясь понять. — А ты, Жозеф, понимаешь что-нибудь?

— Ей-Богу, не понимаю. Вы нас извините, сударыня, — обратился он к Элоизе, — видите ли, мы редко выходим из лавки и не знаем многих вещей, а Жером хоть и видел свет, но важничает и редко бывает у нас, — пошутил Жозеф.

— Разгадка в двух словах, Жозеф, — сказал доктор. — Моя жена принадлежит к старинной дворянской фамилии, занимавшей высокие должности в государстве. Это портреты ее ближайших родственников, а вот это — моих отца и матери.

— Вот эта старушка в круглом чепце, не правда ли, доктор? Ну, хоть я и ничего не понимаю в живописи, но с уверенностью скажу, что у вашей матери было золотое сердце. Посмотри, Жозеф.

— Да, правда; мне кажется, стоило ее увидеть, чтобы сейчас же полюбить.

— Но как смешно, — сказала Мария, сравнивая портреты плебеев и аристократов, — вон важная барыня в придворной мантии, а тут простая женщина в чепце. Но, при всем этом, почему бы и не так? — прибавила Мария, как бы отвечая себе на тайную мысль.

— Милая г-жа Фово, будьте откровенны, как всегда, скажите все, что думаете, — попросил доктор.

Жозеф ждал, что скажет жена, чтобы знать, должен ли он выразить удивление по поводу брака его друга с аристократкой, и сказал:

— Не бойся, Жером. Если Мария не скажет всего, что на уме, значит, у нее отнялся язык.

— Моя мысль очень простая. Сперва я подумала: «Вот тебе раз! Доктор, который дружил с мелкими торговцами, и вдруг женился на благородной, прекрасной даме, у которой родители были придворные! Смешно!» Потом я рассудила так: «Чего же я удивляюсь? Ведь они любили друг друга, подходили друг к другу и поженились, — вот и все. Будь я дочерью крупного банкира, разве это помешало бы мне выйти замуж за Жозефа, потому что он мелкий торговец? Или будь Жозеф банкиром, разве он не женился бы на мне?»

— Как бы не так! Да я бы скорее позволил изрубить себя на куски, чем отказаться от тебя.

— Еще бы, мсье Жозеф! — рассмеялась Мария, делая кокетливую гримаску. — По-моему, доктор, если Местные люди понравятся друг другу, полюбят, то проще всего — им жениться. Здесь их богатство и дворянство ничего не значат, — от них ни тепло, ни холодно. Кто же бывает влюблен в благородное происхождение, и кто станет целоваться с экю? Но надо сказать одну вещь, — прибавила Мария растроганным голосом, обращаясь к г-же Бонакэ, — вы, сударыня, знатная дама, а гордости в вас совсем нет. Это доказывает, что у вас доброе сердце, и я чувствую себя с вами так же свободно, хорошо, как и раньше, когда еще не знала, кто вы. Да, вы не гордитесь!

— Вы ошибаетесь, — отвечала Элоиза, дружески протягивая Марии руку, — я горжусь, очень горжусь, что по одним рассказам мужа поняла, какое у вас прекрасное сердце, какой милый ум и характер.

— В самом деле? Вы находите? — ответила Мария, с чувством пожимая руку г-же Бонакэ. — Ну, тем лучше! По-настоящему ваши комплименты должны бы стеснять меня, а я, напротив, чувствую себя счастливой за Жозефа и за себя. Может быть, это заносчиво, но, что хотите, не могу не ска-зать того, что думаю.

В эту минуту вошел старый слуга и что-то прошептал на ухо г-же Бонакэ.

— Мой друг, — сказала она мужу, — уже восьмой час, а г-на Дюкормье нет. Мне кажется, что мы можем обойтись с ним без церемоний?

— Анатоля задержало какое-нибудь непредвиденное дело: конечно, иначе он не опоздал бы. Но что за стеснения между друзьями? Давайте обедать.

Элоиза сделала знак лакею, и он вышел.

— Отлично, идем обедать. Это лучшее средство, чтобы заставить поскорей приехать этого мямлю Анатоля, — сказал весело Жозеф.

— А так как мы привыкли обедать в пять часов, то я голодна как тигрица и сейчас же отлично вылечусь от болезни, не советуясь с вами, мой бедный доктор, потому что…