Постскриптум (СИ) - "Anzholik"

— Ты мать моего ребенка.

— И что? Я одна, что ли, такая? — упираюсь рукой Леше в грудь по мере его приближения. А под ней сошедший с ума мотор. Он на взводе. Во всех смыслах. Да и, что греха таить, я такая же.

— Провоцируешь.

— Чем же? — приподнимаю бровь.

— Тонким полупрозрачным кружевом в твоем чемодане. Планами лечь под кого-либо, кроме меня. Всем своим наглым видом. И тем, что не моя. — Шумно втягивает воздух, наклонившись ко мне. Дурно. И от близости, и от слов. Коленки как у школьницы подкашиваются. — Я не могу не смотреть. Не могу не реагировать. Не думать. — Закрывает глаза, всего в паре сантиметров от моей кожи. — Не могу не ревновать, потому что из рук моего родного брата ты принимаешь безумные подарки. Он на твоем поводке долгие годы. — Фыркаю. Но не спорю. — Только я хочу тебя еще сильнее. — Подхватывает как пушинку и усаживает на широкий подоконник. — И ты хочешь. Потому что не бывает одностороннего безумия, Лина. В этом мы оба горим.

И так хочется сказать, что он мудак и козел, потому что сам дистанцировался после секса. Только это будет признанием поражения. Потому нельзя. И так чешутся руки от желания расстегнуть рубашку и пройтись ладонями по горячей коже. Потому что не могу я больше нуждаться так сильно в нем и не получать даже пару крупиц.

— И ты по-прежнему любишь, потому что я вижу, как ломает тебя изнутри. Как ты от безысходности мечешься и злишься. Хочешь быть со мной. Но твой норов…

— Ты стал слишком разговорчив, Алексеев. Стареешь? — Самозащита такая самозащита. Отрицание происходящего — первый шаг к принятию.

— Молчи. — Боль от прокушенной губы взрывается вспышкой. Сладость безумного в своей страсти поцелуя выкачивает весь воздух из легких. И руки, такие горячие, клеймят и сжимают мои ноги, разводя так широко в стороны…

— Ребенок в ванной, — прерывисто шепчу. Не могу сопротивляться. Не могу отталкивать, потому что слишком сильна нужда. Тело истосковалось по его рукам.

— Он весело плещется и пробудет там еще минимум полчаса. И ты это знаешь. — Упираюсь спиной в холодное стекло. Понимаю, что у прохожих, стоит им поднять голову, будет шикарный вид на наше маленькое постыдное дельце. — Хочу взять тебя быстро и жестко. Чтобы помнила каждое касание и даже не думала быть с кем-то. — Обе руки под майку. Вжимая в себя. Сжимая как в тисках. И в висках пульсируют его слова. Отдаваясь однозначной реакцией в теле.

Скребу ногтями по пуговицам. Спешно расстегивая непослушными пальцами. Рвано шаря по голой коже, целуя в ответ с таким рвением, что губа кровоточит, и солоноватый привкус раззадоривает. Сорванное с петель терпение на нуле. И где-то на фоне слышен звук расстегивающейся ширинки. Чтобы в следующий миг оказаться без нижнего белья и ощутить его во всей красе внутри.

Застонать так громко, надеясь, что из-за шума воды ребенок не слышит грехопадения матери. И продолжать рвано дышать, целуя Лешино лицо, царапаясь о щетину. Позволять трахать себя в сумасшедшем темпе, буквально вдалбливать в подоконник. И шепчет, бесконечно повторяя, что я его погибель. Что не может справиться с собой. И ему смертельно необходим мой рот на его члене. И мои глаза, которые закатываются в экстазе. Я вся необходима. И быть во мне — вопрос жизни и смерти. А я улетаю. Куда-то в поднебесную и не сдерживаюсь ни на грамм. Такая же отъехавшая и до чертиков желающая застрять здесь и сейчас. Потому что то, как он, твердокаменный, внутри двигается, и руки, гуляющие по телу, и губы… это что-то невероятное и неповторимое в своем роде. Идеальное.

— Смотри мне в глаза. — Притягивает нос к носу. Срываясь и целуя. — Хочу видеть твои глаза, когда ты кончишь, — хрипло и надрывно на выдохе. — Кончи, когда я внутри тебя, давай же, сейчас. — А тело послушное. Тело давно приручено. И меня выгибает. Цепляюсь за него руками. Дрожу. Выстанываю в голос, изо всех сил пытаясь держать глаза открытыми.

Двигается еще несколько раз и выходит. Бешеный. Возбужденный и на пределе. Отходит на шаг назад. Смотрит этим своим «Встань на колени и отсоси, детка» взглядом. И я послушно соскальзываю. Без слов вбираю его в себя. До самого горла, что давно не делала, и дискомфорт сильный, но отголоски пережитого оргазма все еще бурлят внутри, и я словно желе, податливая и на все согласная. С шипением выпускает воздух сквозь зубы. Накручивает мои волосы на кулак и сам двигается. Подчиняет и доминирует, трахая мой рот так же, как минуту назад это делал с моим телом. Чтобы не выдержать и, войдя до упора, кончить.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

И это так правильно в данный момент. Вкус его спермы, что стекает по языку в горло. Влажная от слюны головка, что поглаживает мои губы, ведомая его рукой. А я вылизываю. Выцеловываю, собирая языком остатки. Обсосав все еще твердый член в моей руке. Встаю на ватных ногах. Тону в поцелуе. В калейдоскопе вкусов. В ощущениях, но… Все рано или поздно заканчивается.

— Мам, я помылся! Где мое полотенце? — Голос из ванной заставляет нас расцепиться. Медленно. Нехотя. Молча. Гладит большим пальцем по прокушенной губе. Мягко быстро целует, обсасывает ее. Капля нежности в этом водовороте сумасшествия. Растапливающая остатки льда, что успел нарасти на сердце. А после впивается в мою шею. До боли. И я знаю, что он тупо метит меня. Оставляя синяк-укус. Чтобы не смели трогать. Да и я пока что не имею ни малейшего желания оказаться с кем-то в горизонтальном положении. Разве что с Лешей… Еще несколько тысяч раз.

***

Горячий тропический воздух после нашего, пробирающего до самых костей, заставляет вдыхать его как можно меньше, потому что обжигает заледеневшие легкие. Все время перелета мы с ребенком проспали. И я, признаться, даже не смотрела, куда мы летим. Этим занимался Алексеев, отдавал наши билеты, заносил багаж, провел вплоть до подъема в самолет. Можно ли так или нельзя, я без понятия. Лечу я впервые куда-либо. Потому о правилах знать не знаю.

Пункт назначения — Тайланд. Никогда не думала, что здесь окажусь. И меня поражает абсолютно все. Шикарный отель на целых четыре с половиной звезды. Услужливый персонал. И неимоверная красота. Все какое-то нереальное. Я словно во сне, пересмотревшая красочных картинок. Ребенок под еще большим впечатлением. Мы будто дикари крутим головами по сторонам, боясь упустить малейшую деталь.

Ильюша же старательно, едва мы вышли из такси, щелкает планшетом и фотографирует просто ВСЕ. И такой подъем внутри обалденный. Улыбка на все лицо. И обещание устроить этот отдых незабываемым.

Первое, что мы делаем, после того как устраиваемся в номере, который разделен на две части, так что, по сути, мы живем в двух смежных, принимаем душ. Кушаем какую-то экзотику. И подолгу гуляем. Чтобы поздним вечером упасть без задних ног и уснуть на огромной кровати вдвоем.

Утро же чудесное. И потому, позавтракав, мы направляемся загорать. Валяемся на песке, смеемся и плещемся в прозрачной бирюзовой воде. И все так тихо и мирно, пока к нам не подходит красивый, загорелый, словно шоколадный, мачо-мужчина. С виду ему чуть меньше, чем мне, обаяния тонны, харизма… большая харизма, огромная.

— Добрый день, — с акцентом, чуток растягивая слова, подсаживается на шезлонг. Которым мы не пользуемся, куда приятнее в песке валяться, и плевать, что он везде попадает.

Разумеется, я удивлена, встретив русскоговорящего человека.

— Добрый, — вежливо отвечаю. Замечаю оценивающий взгляд. Но что смущаться? Выгляжу я прекрасно. Вроде. Пусть и без макияжа. Но вполне прилично.

— Удивил, да? — улыбается своими белоснежными зубами. Какой-то чрезмерно идеальный. Выточенная фигура. Правильные черты лица. Короткие уложенные волосы и теплые медовые глаза. Красивый. Сексуальный и вполне себе вариант для жаркого курортного романчика. Почему нет? Нужно ведь понять, исключительно физически меня трясет от Леши, или я снова влипла по самые корни своей полуживой душонки. — Я Микель, — протягивает руку.

— Ангелина, можно просто Лина. И да, удивил, — протягиваю ему свою в ответ, а тот переворачивает и галантно целует. Каков хитрец. Действует явно по отработанной тактике. И не мне его судить.