Постскриптум (СИ) - "Anzholik"

Думала ли я, что после той ночи что-то изменится? Наивно, но да.

Рассчитывала ли я на хоть какую-то стабильность и понимание, что ожидает в ближайшем будущем? Дважды наивно, но да.

Надеялась ли я, что меня не будет трепать собственная совесть по щекам? Трижды наивно, но да.

Черт. Я правда очень хотела просто отпустить ситуацию и получать удовольствие от того, что дают. Очень. Проснувшись на следующее утро ПОСЛЕ, была в странном, но безумно приятном состоянии. Предвкушение перемен и приятных изменений бурлило внутри. Но… Перебурлило, когда через день, два, три, неделю все осталось прежним. Будто и ночи той не было. И не его глаза меня «любили». И не его губы целовали. Словно все произошедшее было слишком реалистичным сном.

Нет, он все так же приходит как по часам. Премило общается с сыном. Тащит кучу подарков и прочего. Все хорошо. Но мне настолько тоскливо, что в пору бы выть как волку одиночке. Взобраться на крышу своего старого дома в хреновом районе и выть. Вдруг поможет? Вдруг отпустит? Потому что это несправедливо. Просто несправедливо: вернуть его в мою жизнь, взбить, словно венчиком яйца, все внутренности у меня внутри. Перевернуть с ног на голову устоявшееся сонное состояние. Встряхнуть. Заставить очнуться. Но снова в долбаном одностороннем порядке. Будто это мой чертов крест — любить Алексеева. И пользоваться его временной милостью и подачками. Мол, я вот дал тебе сегодня доступ к телу, это в качестве аванса, чтобы ты притихла и не отсвечивала, пока я провожу время со своим ребенком.

А может, он так наказывает меня? За то, что Илью скрыла. Посмела уйти когда-то от него. И не растекаюсь лужицей у ног, видя благосклонность господина?

Схожу с ума. Мыслей так много и они настолько дерьмовые… Нажраться бы, да вот мне уже не двадцать с хвостиком. А не далеко, но за тридцать. Потому спокойствие, хреново склеенной маской, на лицо и рвать вперед с многотонным грузом ответственности на плечах. Потому что выбора никто не дал. Остается только, сцепив зубы, смириться и ждать чуда, а вдруг переболею в один прекрасный день, тупо открыв глаза и поняв, что в грудине не щемит, и до оскомины приевшееся имя… ничего не вызывает. Даже крошечного укола в сердце.

— Мам, — останавливаю нож в сантиметре от пальца, а ведь думала, что там кусок морковки. Выдыхаю, откладываю нож в сторону и сжимаю руку в кулак.

— Что, солнышко? — С улыбкой поворачиваюсь.

— А ты сделаешь рулетики, как в прошлом году?

— Сделаю. — Наклонившись, быстро целую в макушку находящегося в предвкушении маленького человечка.

— С курагой? — Сует нос в миски на столе.

— С курагой.

— А с черносливом?

— И с черносливом.

— А салат сделаешь с мордочкой тигра?

— Сделаю, — киваю. Благодарная собственному ребенку, что даже не понимая творящегося с матерью, отвлекает и выдергивает в реальность.

— И божьих коровок из помидоров?

— Ага, — киваю, начиная улыбаться еще шире. Вот как мало ему надо для счастья. Помидорки в виде букашек, господи.

— С усиками, да? — Огромные глаза напротив такие чистые, как небо, такие темные, как у отца. Словно передо мной стоит Леша, которому всего пять лет. И не убита наивность и умение любить в его душе.

— С усиками, зайка. Давай ты маме будешь помогать, а не отвлекать, ладно? Ты же не хочешь, чтобы мама поранила пальчик?

— Я буду мыть помидоры. — С серьезным лицом шлепает в своих смешных тапках-зайцах к холодильнику, открывает, достает пакет с овощами и, вывалив в умывальник, начинает заниматься этим до невозможности сложным процессом. Вымачивает и себя, и столешницу рядышком. Даже штаны как-то умудряется. Но довольный и сосредоточенный. А мне легчает. Медленно, неуверенно, но оттапливается внутри скованное льдом ожидания сердце. Ведь как бы там ни было, а детки — наша панацея. Их улыбка и искренность способна поставить на ноги и заставить полюбить жизнь. Пусть та и уродлива до невозможности.

Часы, издеваясь, тянут минуты, как жвачку. Медленно и нервирующе. Оно, блять, просто резиновое сегодня, ей-богу. Я и закуски доделать успеваю, и несколько горячих блюд приготовить, украсить… Кучу дел. Вплоть до отполированных стаканов. А вечер только лениво начинает подбираться.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Отлеживаюсь в ванне. Неспешно высушиваю волосы. Натягиваю на себя чистую длинную футболку, какие-то упоротые тапки в форме кучерявых овечек, что уговорил меня купить дитеныш неделю назад в пару к его зайцам. На голову шапочку Деда Мороза — и в объятия сына, смотреть смешные и безумно глупые мультики. Уютно. Как-то немного грустно и ровно, что ли. Настроение застряло где-то посередине, не желая опускаться в минус, но и плюсом не пахнет.

Обзвон родственников оставляет легкий осадок. Сестра все еще на Украине, где будет отмечать с семьей мужа. Младшие голливудят со сверстниками, а родителям просто плевать на конец года. Их устраивает пара скупых тостов и стандартный набор салатов, чтобы спустя пару часов после курантов улечься спать.

Одиноко. Отчасти привычно, отчасти неприятно. Уединение с сыном давит почему-то слишком сильно на меня. Отчего-то хочется еще кого-то рядом. Кого-то конкретного. Высокого. Темноволосого и с чертовыми карими глазами как провалами тьмы. Но у него своя семья. Свой праздник. Дом. Стол. Постель… Тону в этом дерьме. Захлебываюсь. Витаю фиг пойми где, очнувшись лишь, когда ребенок начинает толкать меня локтем.

— Ма, в дверь звонят! — Подрываюсь с зашедшимся в бешеном ритме сердцем. С чего бы вдруг? Никого ведь не жду, да? Конечно, не жду. И даже, блять, не думаю. Ага. Рывком к дверям, рывком те на себя и в немую статую, видя, кто перед глазами.

— Здрасте. — А там младший Алексеев. С плюшевой пандой во весь мой рост. Кучей пакетов и хмельными глазами. — С наступающим, как бы. Впустишь или мне тут заночевать с этой черно-белой красоткой?

— Тебя каким ветром надуло? — отмираю и пропускаю в квартиру. Холодный воздух мерзко обдает голые ноги, потому быстренько захлопываю дверь.

— Не оставлять же тебя киснуть, когда эта рыжая предательница отсиживается в другой стране. — Раздевается и успевает стукнуть по рукам, когда я тянусь к пакетам у его ног. — А это ты потом посмотришь. После того, как мы вернемся с площади.

— Откуда? — опешив, переспрашиваю. Выходить из дома я сегодня, мягко говоря, не планировала от слова совсем.

— Площадь — место такое в центре города с огромной ряженой елкой. Там еще ходят взрослые придурки, переодетые в вымышленных Дедов Морозов и иже с ними. Подарки там, праздник, салют, хлопушки, все дела. Что замерла, одевай ребенка — и вперед на приключения.

— Да не хочу я никуда.

— А если я Илью спрошу? — Аргумент. Дите с превеликим удовольствием помчится куда угодно, стоит только предложить, а я не сумею отказать. Да и… Разве важно чего я там хочу?

Собираюсь. Нехотя, медленно, попеременно закатывая глаза. Ильюша тискает подарок, который больше, чем он сам. Разбирает коробку с конфетами, увлеченно раскладывая одинаковые по кучкам. Крутит в руках тоненький новомодный ноутбук, расспрашивает дядю, как этим чудом пользоваться. А у меня руки чешутся по шее Киру вломить. Потому что достали оба, один планшет подарил, второй вообще компьютер притащил. Балуют и не думают о том, что это явно лишнее. А мне потом справляйся с растущими аппетитами и новыми ХОЧУ. И объясняй, что некоторые, кхм, вещи, мы себе не можем позволить.

— Хорош изображать черепаху, или кто ты там у нас, — смотрит на мои тапки и ржет.

— Молчи, — угрожающе шиплю, а он только громче заливается.

— Бог ты мой, купила бы хотя бы собачек там, я не знаю… Или еще какую фигню, но овечки? Реально? Родство почуяла? — Уворачивается от оплеухи и возвращается в комнату к племяннику. — У тебя пять минут, мадам, мы уже почти готовы.

Город сошел с ума. Вокруг настоящая вакханалия и это только девять вечера. Полупьяные и аномально счастливые людишки, почти поголовно шастающие с бордовыми от мороза носами и в голосину поздравляющие всех, даже незнакомых людей. Веселье невероятное. А меня не берет. То ли я сухарь, то ли это и вправду перебор.