Красная Страна - Джо Аберкромби

Хеджес был ловким типом с изнуренным мулом, недостатком инструментов и неприятной привычкой говорить, наклонив шею. Он никогда не слышал о Греге Кантлиссе, но он показал на свою испорченную ногу, поврежденную, по его словам, когда он вел атаку в битве под Осрунгом. Она сомневалась в этой истории. Хотя, ее мать говорила: «Лучше искать в людях лучшее», и это был хороший совет, даже если женщина никогда сама им не пользовалась. Так что она предложила Хеджесу пирог Лулин Бакхорм, а он посмотрел ей в глаза и сказал:

— Ты нормальная.

— Не дай пирогу себя одурачить. — Но когда она уезжала, он все еще смотрел на пирог в своей грязной руке, будто это столько значило, что он не мог заставить себя его съесть.

Шай ездила вокруг них, пока голос не осип от рассказов о ее проблемах, и уши не завяли от чужих мечтаний. Она полагала, что «Сообщество» было хорошим названием, потому что в целом они были добродушные и компанейские. Неопытные, странные и глупые, некоторые из них, но все сосредоточены на поиске лучшего завтра. Даже Шай чувствовала это, ожесточенная временем и бедами, потрепанная работой и непогодой, отягощенная волнениями за будущее Пита и Ро и прошлое Ламба. Новый ветер дул в ее лицо, новые надежды звучали в ушах, и она обнаружила глупую улыбку, прокравшуюся под ее нос, пока она пробиралась между фургонов, раскланиваясь с людьми, которых не знала, хлопая по спинам тех, кого только что встретила. Когда она вспомнила, зачем она здесь, то стерла улыбку, но вскоре обнаружила, что та вернулась, как вспугнутые голуби на только что засеянное поле.

Довольно скоро она перестала пытаться. В самом деле, голуби портят посевы, а какой вред принесет улыбка?

Так что она позволила ей сидеть там. Почувствовала себя хорошо.

— Много сочувствия, — сказала она, когда они поговорили почти с каждым, и солнце опустилось в позолоченное серебро перед ними, зажглись первые факелы, чтобы Сообщество могло проехать еще милю перед разбитием лагеря. — Много сочувствия, но мало помощи.

— Думаю, сочувствие это уже что-то, — сказал Ламб. Она ждала большего, но он лишь сидел, сгорбившись и качаясь в такт медленно бредущей лошади.

— В целом они вроде ничего. — Она болтала только чтобы заполнить пустоту, и чувствовала досаду оттого, что ей это надо. — Не знаю, как они справятся, если придут духи, и все обернется скверно, но они вроде нормальные.

— Думаю, никогда не знаешь, как люди справятся, если все обернется скверно.

Она взглянула на него.

— Тут ты чертовски прав.

Он на мгновение поймал ее взгляд, потом виновато отвернулся. Она открыла рот, но прежде чем смогла что-то сказать, сильный голос Свита отозвался в сумерках, призывая остановиться до наступления дня.

Неотесанный Бездомный

Темпл закрутился на седле, сердце внезапно застучало…

И он ничего не увидел, кроме лунного света сквозь ветки. Было так темно, что и его он едва видел. Возможно, он услышал шелест веток от ветра, или кролика за его безобидными ночными делами в кустах, или смертоносных диких духов, которые вымазаны кровью невинных зарезанных и помешаны на сдирании с них кожи и ношении их лиц в качестве шляп.

Он съежился, когда подул очередной легкий порыв ветра, потряс сосны и пронзил его до костей. Компания Милосердной Руки держала его в своих мерзких объятьях так долго, что он стал воспринимать физическую безопасность, которую она обеспечивала, всецело как должное. Теперь он остро ощущал ее утрату. Есть много вещей в жизни, которые не ценишь, пока высокомерно не отбросишь прочь. Как хорошее пальто. Или очень маленький нож. Или несколько закаленных убийц и страдающий старческими болезнями любезный негодяй.

В первый день он ехал быстро и боялся лишь, что они его поймают. Потом, когда второй рассвет встретил его холодной и бескрайней пустотой, уже боялся, что не поймают. На третье утро он чувствовал глубокую обиду от мысли, что они, возможно, даже не пытались. Бегство от Компании, без направления и экипировки, в ненанесенные на карты пустоши, казался все менее и менее легким путем к чему угодно.

Темпл сыграл много ролей за свои тридцать лет несчастной жизни. Был попрошайкой, вором, неверующим священником-практикантом, неумелым хирургом, отвратительным мясником, криворуким плотником. Недолго был любящим мужем и еще меньше слепо любящим отцом, став сразу вслед за этим несчастным плакальщиком, горьким пьяницей, самонадеянным мошенником, заключенным Инквизиции, а затем их информатором, переводчиком, счетоводом и юристом. Сотрудничал со всеми разновидностями неверных сторон, был соучастником массовых убийств, конечно, и, совсем недавно и пагубно, — человеком совести. Но неотесанный бездомный еще не появлялся в списке.

У Темпла даже не было ничего, чтобы развести костер. А если б и было, все равно не было знаний, как это сделать. Все равно ему нечего было готовить. И сейчас он был потерян, во всех смыслах этого слова. Позывы голода, холод и страх быстро стали его безмерно беспокоить, сильнее, чем когда-либо немощные уколы совести. Наверное, ему следовало думать тщательнее, прежде чем бежать, но побег и тщательное обдумывание, как вода и масло, весьма трудно смешиваются. Он винил Коску. Он винил Лорсена. Он винил Джубаира, и Шила, и Сафина. Он винил каждого доступного ублюдка, за исключением, конечно, того, кого на самом деле следовало винить, того, кто сидел в его седле, и мерз, голодал, и терялся все больше с каждым неприятным моментом.

— Дерьмо! — прорычал он в пустоту.

Его лошадь остановилась, покрутила ушами и побрела дальше. Она становилась покорной и невосприимчивой к его вспышкам. Темпл уставился сквозь изогнутые ветки, луна бросала отблески через быстро движущиеся полосы облаков.

— Бог? — пробормотал он, слишком отчаявшись, чтобы чувствовать себя глупо. — Ты меня слышишь? — Нет ответа, разумеется. Бог не отвечает, особенно таким как он. — Я знаю, я не был самым лучшим человеком. И в частности даже хорошим… — Он вздрогнул. Согласившись с тем, что Он — там, и все знает, и все видит и так далее, следует, наверное, согласиться с тем, что нет смысла приукрашивать для Него правду.

— Хорошо, я довольно жалок, но… далеко не худший? — Самодовольное бахвальство. Какая надпись на могильном камне получится. Конечно, если будет, кому ее вырезать, когда он помрет в одиночестве и сгниет на просторе.

— Хотя уверен, я могу стать лучше, если бы ты просто мог найти способ дать мне… еще один шанс? — Лесть, лесть… — Лишь… еще один?

Ответа нет, но очередной леденящий порыв ветра наполнил деревья шепотом. Если был Бог, Он был молчаливым ублюдком, и…

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});