Три последних дня - Анна и Сергей Литвиновы

Выдвинулся в сторону самого крупного и закрытого архива страны. Он находился в подвалах «дома два» на Лубянке, а составлялся и полнился начиная с декабря тысяча девятьсот восемнадцатого года. Все посвященные и допущенные обычно называли архив Хранилищем. У Валерия Петровича, как у полковника-отставника, имелся туда свободный доступ ко многим папкам, однако все-таки не ко всем.

Вообще спецслужба еще со времен ВЧК никогда не была лидером по части зарплат или тем более пенсий. А сейчас, при капитализме, чекисты, если считать официальные зарплаты, совсем позорно отстали от бизнеса. Однако ни для кого не являлось тайной, что во многих корпорациях контрразведчики теперь становились чем-то вроде «крыши» и одновременно «смотрящих» от государства.

Разлюли-малина последних лет не успела затронуть Ходасевича. Зато он выходил в отставку, когда еще действовали по инерции прежние, социалистические льготы. Стимулы и материального, и морального свойства в элитной спецслужбе существовали всегда. Те блага, что в крупных корпорациях кличут нынче словосочетанием «золотой парашют», для НКВД-КГБ-ФСБ были обыденным делом. Тем, кто доживал и ни на чем не прокалывался, давали хорошие квартиры, продолжали приписывать их к закрытой поликлинике и предоставляли бесплатные путевки в санатории. К тому приплюсовывались бонусы морального свойства. К примеру, послание от президента, концерт звезд эстрады и богатое застолье каждое двадцатое декабря. А еще возможность в любое время дня и ночи пользоваться Хранилищем.

Кто-кто, а Ходасевич эту возможность чрезвычайно ценил. Он нашел там, к примеру, дело своего деда, генерала Красной Армии, расстрелянного в сороковом. И деда Юлии Николаевны, старшего научного сотрудника объединения Механобр, казненного в тридцать восьмом… Но не только личными делами невинно осужденных интересно было Хранилище. Там любой человек, хоть малость любопытный и трудоспособный, мог начерпать информации не на одну диссертацию по советской и российской истории.

Сейчас в Хранилище продолжался процесс компьютеризации, однако единиц хранения было столь много, что в верхах приняли решение переносить в электронный вид только «живые» дела, то есть те, что пополнялись/изменялись после тысяча девятьсот девяностого года. А все, что закрыто раньше, оставили до поры до времени в прежнем, бумажном виде.

Ходасевичу повезло.

Фамилия Мирослава Красса, год рождения 1950-й, в персональном каталоге Хранилища имелась. Ходасевич выписал номер дела, и оно – вторая неожиданность! – оказалось даже оцифрованным. Значит, в него что-то добавляли после девяностого года – интересно знать, что?

Первые страницы в деле Красса, как и следовало ожидать, были посвящены угону чехословацкого самолета. Тогдашний резидент в ЧССР, аккуратно прикрывая себя и товарищей, валил ответственность за происшедшее на местную «безпеку», а также партийные и комсомольские органы братской страны. Писал об упущениях местных кадров в пропаганде, кадровой политике, а также агентурной и оперативной работе.

Упоминались в деле и погибшие пациентки – действительно, все трое умерли без видимых причин во время дежурства Мирослава. Однако оснований в чем-либо обвинить молодого хирурга у следствия не было.

Следующее известие о Мирославе оказалось подписано тем же товарищем, однако датировано восемью месяцами позже. Там говорилось, что в Чехословакии возмущены беспрецедентно мягким приговором в отношении братьев Красс, который вынесен западногерманским судом. Кроме того, сообщается, что высокопоставленный сотрудник «безпеки» зондировал в приватном разговоре: а как отнесутся советские товарищи, если чехословацкая сторона вынесет заочно и тайно смертный приговор в отношении братьев? А затем проведет спецоперацию на территории ФРГ, целью которой станет приведение приговора в исполнение? В качестве «примеров для подражания» чехословацкие товарищи приводили покушение на римского папу Иоанна Павла Второго (К. Войтылу) и Р. Рейгана.

«Я ответил в выражениях, исключающих неопределенность или двойное толкование, – говорилось далее в рапорте резидента, – что советское руководство и компетентные органы ни малейшего отношения к упомянутым покушениям не имеют, и даже упоминать их в контексте советских спецслужб – вольность, граничащая с провокацией. СССР, последовательно воплощая в жизнь курс на повсеместное торжество социалистической законности, никогда не одобрит ни расстрельного приговора в отношении братьев Красс, ни тем более его исполнения на территории ФРГ или любой другой страны западного блока».

История с угоном чехословацкого самолета имела в деле небольшое дополнение в виде справки от 18 марта тысяча девятьсот девяностого года: пришедшие к власти в результате бархатной революции местные демократы прекратили уголовное дело в отношении тех, кто участвовал в «карловарском угоне». Всем им, включая Мирослава Красса, возвращено (как и другим диссидентам и врагам социализма) чехословацкое гражданство. Многие из восстановленных, в том числе и Красс, планируют посетить ЧССР.

Казалось бы, любой интерес российских спецслужб к господину Крассу должен на том исчерпаться. Однако далее последовал совершенно необычный поворот…

* * *

Наши дни. Антигуа. Таня Садовникова

«Мамуля, мамулечка… Что же ты творишь!»

Таня в очередной раз услышала, что аппарат Юлии Николаевны «выключен или находится вне зоны действия сети». Вернула собственный мобильник в карман.

Она стояла на пляже. Море глянцево переливалось в свете звезд, тихонько, будто робко, перебирали струны гитары, шумел прибой. Кафе за ее спиной то и дело взрывалось музыкой, смехом – тема убийств уже надоела, народ отдыхал. Вдалеке, сияя огнями, прошел круизный лайнер – скорее всего, тот самый, что должен был увезти их с матерью на соседний остров.

«Почему же мамуля настолько похожа на Глэдис?.. – продолжала ломать голову Садовникова. – И каким боком здесь Мирослав?! Уже ясно, он обхаживал мать, чтоб использовать ее в своих целях… Но как? Негодяй».

«Кстати, – Татьяна подумала, и холодок пополз по спине, – а не мать ли убили на миллионерской яхте?! Допустим, госпоже Хэйл по каким-то причинам потребовалось исчезнуть, и она с помощью Мирослава Красса решила инсценировать свою смерть. Но убили вместо нее – другую. Русскую женщину.

Да нет, быть не может. Мирослав, что ли, совсем дурак? Неужели думает, что я ничего не предприму, спокойно проглочу мамино исчезновение? В любом случае он должен понимать – я как минимум привлеку внимание к схожести женщин, подниму шум, начнется расследование… Сохранить тайну ему никак не удастся. Да и убили Глэдис, судя по всему, еще вчера. А маму я видела несколько часов назад живой и здоровой. Тут, похоже, другая комбинация. Но какая?..»

Ничего дельного в голову не приходило. Таня досадливо пнула подвернувшуюся под ноги песочную женщину. Себя.

И вдруг услышала:

– Таня, не надо!

Вздрогнула, обернулась – Дэн, молодой скульптор. Охраняет, что ли, свое творение? Таня окинула рассеянным взглядом его нескладную фигуру, отметила чуть ли не собачью преданность в глазах. Любовь мальчика посетила, тут к гадалке не ходи. Иначе бы не стал ее ваять, потом ходить за ней тенью.

Навязчивый парнишка ее ужасно раздражал. Мало проблем – еще его смешная детская страсть. Послать его – и дело с концом. Однако сама была человеком творческим, потому обижать другого творца не стала, знала, насколько критика бывает обидной. Буркнула:

– Извини. Скульптура твоя почти не пострадала. Я в сердцах… Просто настроение плохое.

И повернулась уходить.

Но юноша, видно, уловил в ее словах зацепку. С удивительной резвостью переместился, преградил ей дорогу, моляще сложил руки на груди:

– Пожалуйста, Таня! Только скажите, чем вас утешить? Коктейль? Дискотека? Розы? Бриллианты? А хотите, – махнул рукой на сияющий силуэт круизного лайнера, – сейчас моторку возьмем, корабль догоним! Я тут, на острове, многих знаю. Организую в два счета. Не верите?

Слушать его было просто смешно. Но – не противно. А если…

Таня остановилась, внимательно взглянула на скульптора. С виду, безусловно, молод, несерьезен, бестолков. Но влюбленный, преданный взор все искупает. Не использовать ли чувства мальчика в своих целях?

И Таня, тщательно подбирая слова, молвила:

– Дэн. Ты действительно можешь мне помочь.

Версию парню изложила облегченную – ни слова о сторожевой башне, мамином визите туда и ее сходстве с Глэдис. Просто, мол, моя мамуля познакомилась здесь, на острове, с неким джентльменом и совсем потеряла голову. Сбежала к нему, на звонки не отвечает, вестей о себе не подает… А она, дочка, беспокоится. И очень просит помочь маму найти.

Мальчик слушал внимательно, кивал понимающе. Когда Садовникова завершила свой спич, робко предложил: