Тайна Мёртвого Озера - Ирина Югансон

портить себе настроение разговорами о всякой ерунде.

А вот кошки – это важно. Это очень важно.

И хочу вам повторить, если вы всё ещё не поняли, кошки – особые существа. Они способны чувствовать то, что людям не дано ощущать. Дело даже не в том, что слух у них тоньше и в темноте видят они превосходно. Кошки умеют видеть иное. И кое-кому это очень не нравится. – Трубочист снова задумался о чём-то своём, видно не мало было забот у этого, казалось бы, лёгкого и беспечного человека.

– А я бы, всё-таки, завёл себе собаку! – у Андерса это была давнишняя мечта. – Собака – штука серьёзная, а кошки – так, баловство.

– Кто ж от хорошей собаки откажется? Вот была бы у нас ищейка, она вашего воришку под землёй бы отыскала и сюда за шкирку приволокла. А так мне самому след искать придётся.

Глава 11. У дяди в «преисподней». Капурёшки.

Перед сном дядя Мартин во всеуслышание объявил, что завтра, вместо того, чтобы шляться задрамши хвост по городским задворкам, вся компания отправится с ним – наконец-то он может показать ребятам свои владения – дворцовую кухню.

И вот рано утром, едва продрав глаза и наскоро перекусив, друзья вышли на безлюдную ещё улицу. Город спал. Все были уверены, что у крыльца их ждёт пузатая карета обитая лаковой коричневой кожей – эту карету каждое утро присылали за дядюшкой, в этой карете каждый вечер его привозили домой. Но никакой кареты и в помине не было.

– А вы что думали? Пешочком, дорогие мои, пешочком! Тут недалеко, а мне, с моей комплекцией, пешие прогулки полезны.

Поёживаясь на утреннем ветерке, ребята молча семенили за Мартином. Изредка им навстречу попадались спешащие по своим делам прохожие. Прохожие с почтением кланялись дяде, и тот, остановившись на секунду, почтительно кланялся в ответ.

Фонарщики, взбираясь на приставные лесенки, гасили фонари.

К огромному зданию дворца подошли не с парадного входа, где навытяжку стояли рослые гвардейцы в пышных плюмажах и с золотым шитьём на мундирах, а с бокового фасада. Конечно, и здесь стояла стража, правда, без плюмажей и золотого шитья.

Дядя провёл ребят через неприметную дверцу, чередой длинных коридоров и полутёмных зал. Последняя дверь, перед которой дядя остановился и приосанился, была намного шире и выше прочих, и друзья даже подумали – не ведёт ли она в тронный зал?

Но вот Мартин широким жестом распахнул её, и ребята оказались… на пороге чистилища. Нет, – скорее – преисподней. Самой настоящей – с огнём под огромными сковородками, шумом, лязгом и суетящимися повсюду бесенятами. Бесенята были выряжены в сверкающие парадной белизной крахмальные фартуки, на голове каждого, видимо, прикрывая рожки, высился белоснежный колпак. Всюду что-то кипело, булькало и скворчало, мелькали в воздухе ножи и поварёшки.

– Ну, вот и моя епархия! – Их добрейший дядюшка, переступив порог кухни, преобразился до неузнаваемости. Взгляд его стал пронзителен и строг. Спина выпрямилась, живот подобрался, шаг стал пружинист и размашист, голос строг и требователен. Более всего он походил сейчас на генерала на поле битвы.

– Вот что, племяннички, вы пока потыркайтесь здесь без меня, сами понимаете, экскурсии водить мне некогда. Покрутитесь, поспрашивайте что к чему, только под ногами у народа не путайтесь – зашибут и не заметят. Да не робейте – вы здесь быстро освоитесь.

И, оставив ребят, он отправился командовать своим "войском".

А вокруг кипел яростный бой – кто-то бежал с подносом и вопил: "Иду-иду! Я уже здесь!", кто-то, надрываясь, тащил связку ощипанных кур, кто-то орал во всю глотку, требуя розмарин и лакрицу. А у огромных столов десятки проворных рук безостановочно что-то резали, кромсали, шинковали. Время от времени кто-то поднимал над кастрюлями похожие на воинские щиты крышки, и на волю вырывались густые клубы дурманящего и кружащего головы пара.

Зрелище ввергло наших друзей в состояние священного ужаса. Они так и простояли бы в столбняке, с разинутыми ртами до вечера, если бы их не вывел из оцепенения громовой дядюшкин рёв:

– Бездельники! Лоботрясы! Чья это работа? – и со всего маху пятернёй по столу! Огромная фаянсовая миска подскочила с перепугу, – колечки лука брызнули во все стороны. – Твоя? – цепкие пальцы, словно клещи, ухватили ухо первого подвернувшегося поварёнка. Тот с жаром замотал головой, рискуя оставить ухо в лапищах мэтра. – Ага, значит, твоя? –другой зазевавшийся парнишка был схвачен за шкирку и завис над полом, беспомощно дрыгая ногами.

– Самая завалящая кухарка из придорожного трактира, которая и слыхом не слыхивала ни о консоме, ни о фондю, не положит в свою стряпню вот это! Бродяга в свой грязный котелок не накромсает лук такими ошмётками! Сколько раз я должен повторять, чтобы в ваших чугунных башках наконец отложилась истина? – Чтобы лучок – не лук, а именно лучок! – хорошенько обжарился, и не потерял ни вида, ни вкуса, ни аромата, резать его надо тоню-у-у-сенькими кружочками! – Вот так! Вот так! – Он схватил нож, и из-под мелькающего с поразительной быстротой лезвия заструилось тончайшее розоватое кружево. – Когда я вас, бестолочей, хоть чему-то выучу?

А ты, горе моё луковое, что тут забыл? Уши развесил, сказки слушаешь? – Звонкий подзатыльник достался третьему поварёнку. – А ну марш сковородки драить|

Набрал себе помощников – распустёх да неумёшников! За какие грехи свалились вы на мою голову?!

Запомните раз и навсегда – если кто не научился резать лук и чистить кастрюли, не выйдет из того в жизни никакого толку! А кто не умеет нож держать в руках, тому на моей кухне делать нечего!

Всё, лекция окончена. Живо за работу!

С удвоенной яростью завертелись на вертелах бараньи туши, засверкали в отблесках пламени лезвия ножей.

– Вот это да! – оторопело прошептал Андерс. – Ничего себе разборочки!

– Что, салаги, сдрейфили? То-то, знай наших! – на ребят, прищурив насмешливый птичий глаз, в упор глядел нахальный чертёнок в поварском колпаке.

– И часто он так бушует?

– Бушует? Это ещё штиль. Лёгкая зыбь. А уж коли начнёт штормить! – их собеседник так и не решился сказать, какие ужасы падут на головы провинившихся, но своей покачал весьма многозначительно.

И всё это время его руки, ни на секунду не прерываясь, шинковали капусту – левая небрежно придерживала огромный вилок и поворачивала его то одним, то другим боком, правая орудовала устрашающего размера ножом. – Раз-раз-раз! – и на месте вилка высится гора тончайшей зелёной соломки. – Р-раз! – широким и точным взмахом ножа вся эта гора отправляется в необъятных размеров таз. А нож уже пляшет над новым кочаном.

– Вы что, новенькие? Да не боись, наш – человек мирный, все живы останутся, кого в капусту не порубят. – И, словно придавая своим словам обратный смысл, поварёнок ещё яростней заработал ножом.

– А сам, что ли, его не боишься? – Андерс кивнул на распекающего