Тайна Мёртвого Озера - Ирина Югансон

высунулся и пропал, а вместо него из-под ширмы вдруг выскочили два богато разодетых франта и уставились на мужика, словно на диковину.

– А правда ли, Ваше Вашество, – говорит один другому, – что вот это самое, перед нами представшее, и есть мужикус деревенскус обыкновенникус?

– Да, Ваше Вавашество, – отвечает ему второй. – Он самый и есть, от сохи и от навоза.

– А верно ли говорят, Ваше Вашество, будто глупее мужика деревенского на всём белом свете никого не сыскать?

– Истинную правду говорят, Ваше Вавашество, как есть – олух, неуч и болван.

– А если так, то отчего бы нам, людям тонким и образованным, не посмеяться над этим олухом, Ваше Вашество? А то на меня от безделья и скуки такая зевота напала, аж все скулы разворотила.

– И в самом деле, Ваше Вавашество, отчего умным людям над дураком не подшутить? У меня как раз и мыслишка на этот счёт появилась. – Он что-то шепнул на ухо приятелю, и оба расхохотались

– Эй ты, мужичонка! Ты, ты, поди-ка поближе! Слышал я, будто ты заказал трактирщику пирожки с требухою?

– Ну, так и заказал, что в том дурного?

– Кто ж тебя винит? С требухою, так с требухою. А скажи мне на милость, сколько этих самых пирожков мог бы ты осилить за один присест.

– Это, смотря, кто платить будет.

– Мы заплатим.

– Тогда сколько поднесёте, столько и осилю.

– Ну, а если все в животе не поместятся?

– Задарма и не поместятся? Быть того не может.

– А вдруг мы от широты душевной целую сотню поднесём?

– Сотню? – Мужик поскрёб пятернёй в затылке. – Что ж, утрамбуем как-нибудь. Тащите сюда свою сотню.

– Погоди. Одно маленькое условие. Если ты оставишь на блюде хоть один несъеденный пирожок, живодёр, то-есть, я хотел сказать, зубодёр, прямо здесь, не сходя с места, вырвет у тебя один зуб. Два пирожка – два зуба, десять пирожков – десять зубов. Чем больше пирожков останется на блюде, тем меньше зубов останется у тебя во рту. Ну, как, согласен?

Мужик снова поскрёб пятернёй в зарослях на макушке:

– Э, где наша не пропадала! По рукам!

– Эй, трактирщик!

Из-под ширмы донеслось: – Чего изволите?

– Тащи сюда сотню пирожков с требухой.

– Да помягче! – уточнил мужик.

– Да помягче, – согласился франт. – И гляди у меня, если хоть одного не досчитаюсь, три шкуры спущу! Самолично всё проверю!

– Не извольте беспокоиться, Ваше Рассиятельное Сиятельство! Сколько будет уплочено, столько будет настрочено. Получайте вашу сотню! – Из-под ширмы выскочило огромное блюдо, на котором горой высились румяные пирожки.

– Гляди! – Ильзе потянула брата за рукав. – А пирожки то точь-в-точь, как у Ивара.

Андерс только шикнул на сестру, чтобы не отвлекала.

Отвлекать, действительно, не стоило, потому что в этот самый момент деревянный мужик широко разинул рот, и в это широко распахнутый рот, словно в прорву, один за другим полетели пирожки. Гоп – и нету! Гоп – и нету! У господ аж глаза от изумления на лоб полезли, а один так чуть сам в рот мужику не отправился, следом за пирожком. Спасибо, второй успел его за ноги ухватить.

И только когда на блюде остался один-единственный распоследний пирожок, мужик вдруг икнул, и рука, потянувшаяся за пирожком, зависла в воздухе. Тогда мужик протянул вторую руку, но снова икнул, и вторая бессильно опустилась, не дотянувшись до добычи. Последний пирог остался лежать на блюде. Мужик поглядел на него с сожалением и захлопнул рот. – Всё! Больше не могу, сейчас лопну!

– Ага, проиграл! Проиграл! – Прощайся мужик со своим зубом!

– Что ж, вздохнул мужик, понурив голову, я своему слову хозяин. Тащите сюда вашего живодёра!

– Айн момент! – один из господ нырнул под ширму и тотчас вынырнул с похожим на чёрта зубодёром. – А вот и наш стоматолог.

– "Щипцы!" – первый франт вручил лекарю преогромные щипцы.

– "Молоток!"второй живо протянул молот, больше похожий на кузнечный.

– "Анастезирующее! – Ну, что застряли, бестолочи? – Рому!" – и сам влил мужику в глотку что-то из зелёной бутыли. Жидкость с бульканьем отправилось вслед за пирожками.

"Стоматолог" щёлкнул клещами и завораживающим басом пропел:

– "Раскройте рот!" – И все, кто стоял перед ним, словно загипнотизированные, раскрыли рты.

– "Шире!" – все раскрыли рты так, что челюсти затрещали.

– "Ещё шире!" – и когда все раззявили рты до невозможного, вдруг произнёс: – "Не дышите!" – и кинулся мужику прямо в пасть. Покопался там, подрыгал ногами и – ап! – выскочил, ликуя, с кривым чёрным зубом, зажатым в клещах.

– "Гонорар!" – выхватил у одного из господинчиков туго набитый кошелёк, и – ап! – провалился, словно в преисподнюю.

– Ну, деревенщина, – отсмеявшись вволю, спросили господа, – неужто, не жаль тебе зуба?

– Нет, Ваши Вашивашестава, ничуточки не жаль. Потому, как я и в город подался, злосчастный тот зуб выдрать, уж больно он, проклятущий, меня замучил, так замучил – свету божьего с ним не видал – ночью накрик кричал, днём на стенку лез, ой, извёл, зверюга! А теперь, благодать – зуба нет и боли нет. Зуба нет, а денежки целы – не из моего кармана лекарю плачено, нашлись такие умники, заплатили за меня, раскошелились, да в придачу ещё и накормили вволю.

Было у меня в городе ещё одно дельце, это уж не забота, правда, а так, блажь – страсть как хотелось мне на учёных господ поглядеть – что это за птицы такие? В каких перьях щеголяют? Разное у нас о них болтают, да пока своими глазами не увидишь, разве поверишь? А вот теперь я и сам нагляделся, и старухе будет о чём рассказать.

Ну что, вволю посмеялись над глупым мужиком? Вот и славно. Вот и смейтесь дальше, коли заняться больше нечем, а у меня дома дел невпроворот, так что доброго вам всем здоровьица, не поминайте лихом!

С этими словами он провалился под ширму, а из-за раздвинутых занавесок вышел сухощавый паренёк лет пятнадцати. В руках паренька, высоко поднятый на деревянной крестовине, усердно кланялся деревянный мужик. Ещё один парнишка, очень похожий на первого, только ростом чуть пониже, еле удерживал в руках зубодёра. Зубодёр грозно вращал глазами и потрясал клещами: – «Ну, кому ещё зуб вырвать?»

Толпа хохотала и хлопала, не жалея ладоней. Маленькая девочка в воздушном платьице обходила народ с блюдом из-под пирожков, и на блюдо со всех сторон со звоном летели медяки.

И тут вдруг какая-то женщина завопила истошно: – Вор! Держи вора! Люди добрые, как же это? Что же это? Кошелёк украли! Средь бела дня! При честном народе! Как же мне теперь хозяйке на глаза показаться? Люди, хозяйка меня на базар за поросёнком послала! За молочным! Чтоб на именины! С хреном! С яблоками! А теперь ни поросёнка, ни денег, ни именин!.. Она ж меня убьёт!

– И поделом! – Нечего рот разевать, гусыня бестолковая!

– Жалко бабу-то!

– А чё её жалеть? – Сама виновата. Пока такие недотёпы по городу ходят, ворьё у нас с голодухи не пропадёт.

Толпа гудела, баба рыдала,