Кровь на эполетах (СИ) - Дроздов Анатолий Федорович

Снопы картечи разметали стройные колонны французов. Попытки командиров собрать солдат и попытаться организовать хоть какое-то сопротивление русские пушкари пресекали на корню. И тогда французы побежали – именно туда, куда и наметил Багратион, то есть, в горловину мешка, к слиянию рек. Вслед им устремились русская регулярная кавалерия и казаки. Шеренгами двинулась пехота, артиллеристы покатили орудия. Французов было много – где-то около 30 тысяч к началу боя, поэтому пока отставших вырубала кавалерия, самые резвые успели добежать до рек. Многие сгоряча кинулись в ледяную воду, но на противоположный берег выбрались единицы. Реки, в этом месте малые, но довольно глубокие, а вода со льдом – не лучшая среда для купания в ноябре для привыкших к теплому климату французов. Но даже те, кому удалось преодолеть водную преграду, радовались недолго – на противоположном берегу их ждали казаки, отправленные туда Платовым. Багратиону удалось поладить со строптивым атаманом, тот охотно исполнял распоряжения временного начальника. Тем более, что накануне указом Александра I Платова возвели в графское Российской империи достоинство вместе с нисходящим его потомством, и атаман пребывал в радужном настроении.

Казаки перенимали мокрых, дрожащих от холода французов и сгоняли в кучи – как овец в степи. Завидев это, другие вражеские пехотинцы бросаться в ледяную воду расхотели. Командующие французскими корпусами, последовавшие за своими солдатами, воспользовались ситуацией и попытались навести порядок в расстроенных войсках, организовав отпор наседавшей русской кавалерии. Им это удалось – маршал и генералы дело знали. У слияния рек встали наспех сбитые каре, стали палить ружья, грозно засверкали прикрепленные к ним штыки. Кавалерия отпрянула. Все бы ничего, но вслед за ней появились русские пушки. Они встали в полутысяче шагов от каре и открыли огонь. Тяжелая картечь, пущенная, считай, в упор, сметала ряды французских солдат словно хозяйка сор веником. Попытка атаковать батареи остатками кавалерии провалилась. Сначала ее расстреляли из пушек, а потом в дело вступили русские кирасиры. Обратно к своим вернулись всего несколько десятков французских уланов и драгун, да те большей часть ранеными. После чего русские пушки продолжили безнаказанный расстрел противника. Положение стало безнадежным, и командиры корпусов это поняли. В французских порядках пропела труба, взмыли белые флаги. Пушки прекратили стрелять, к французам отправился парламентер. Спустя час Багратион принял капитуляцию[1].

Итог сражения поразил даже видавшего виды генерала. Перестали существовать три корпуса Великой армии. В плен попали маршал Ней, генералы Жюно и Богарне, и еще восемь генералов чинами поменьше. Сдались свыше 15 тысяч солдат и офицеров. Еще почти столько были ранены или убиты. Общие потери русских составили менее тысячи. Невероятная победа!

Но, видимо, бог войны взревновал к успеху Багратиона или же решил дополнительно испытать его. Едва генерал принял шпаги у маршала и генералов, любезно вернув их обратно, как прискакал посыльный с тревожным сообщением: со стороны Красного движутся французские войска.

Днем ранее гвардия Наполеона легко вымела из Красного отряд русского генерала Ожаровского[2], и император остался ждать подхода своих корпусов. В середине дня вдруг послышалась пушечная канонада, и Бонапарт отправил эскадрон польских шеволежеров разузнать, в чем дело. Те принесли весть о большом сражении с русскими. Наполеон приказал маршалам Даву и Мортье[3] идти на помощь попавшим в засаду французским войскам. Если бы Наполеон отправил корпуса сразу, Мортье и, тем более, Даву смогли бы нанести Багратиону фланговый удар, и кто знает, как бы завершилось сражение на Смоленской дороге. Однако время было упущено – корпуса Мортье и Даву опоздали. Багратион успел не только развернуть свои войска фронтом к противнику, но и укрепить их батареями. В ходе предыдущего боя русская артиллерия не понесла потерь, зарядов у нее оставалось еще много, потому встретила подходившие колонны противника сначала ядрами, а потом – и картечью. У французов тоже имелась артиллерия, но, во-первых, ее было мало, во-вторых, русские единороги очень быстро привели французские пушки к молчанию, после чего принялись расстреливать пехоту и кавалерию. Дружный огонь полутора сотен орудий, сосредоточенных на достаточно узком фронте, расстроил наступающие колонны французов. Затем на них понеслась русская кавалерия, а следом ударила и пехота. Французы дрогнули и побежали. Мортье и Даву напрасно пытались их остановить. Только опустившаяся ночь уберегла французов от полного разгрома, но обратно в Красный маршалы привели не более четырех тысяч солдат и офицеров – все, что осталось от двух корпусов. Наполеон, выслушав их, не сказал ни слова, только скрипнул зубами и велел немедленно выступать к Орше. А Даву, вернувшись в свой штаб, вызвал Маре и дал тому четкое указание…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Успех двух сражений оказался столь ошеломительным, что ни командиры корпусов, ни атаман Платов, ни даже сам Багратион не осознали его сразу. Только ночью, когда в штаб князя поступили полные доклады о числе захваченных пленных, убитых и раненых французов, собственных потерях (весьма незначительных для таких боев), когда захваченные у противника знамена и орлы образовали впечатляющую груду у штабной палатки, Багратион втянул в себя воздух и произнес загадочную фразу: «Вот тебе и лекарь!» Его никто не понял, а объяснять князь не стал. Вместо этого сел за походный столик и стал писать донесение Кутузову. Главнокомандующий, получив его на следующий день, поначалу не поверил, и прибыл убедиться лично. Поняв, что Багратион нисколько не преукрасил, Кутузов публично расцеловал князя и объявил, что никто из героев сражения под Красным не останется без награды. Слово свое светлейший сдержал. Забегая вперед, скажу, что царь произвел Багратиона в генерал-фельдмаршалы, добавив к его фамилии приставку «Красный», одновременно пожаловав свой портрет с бриллиантами для ношения на груди и сто тысяч рублей. Последнее для Багратиона оказалось самым ценным. Он привык держать у себя открытый стол для офицеров, генеральского жалованья на такое не хватало, и Багратиону пришлось заложить одно из имений жившей за границей жены, что весьма огорчало гордого князя. Он не желал жить за счет ветреной супруги[4]. Сто тысяч рублей и шпагу с бриллиантами получил и Кутузов – за умелый маневр подчиненными ему войсками, приведший к сокрушительному разгрому неприятеля. Получил светлейший и прибавку к фамилии – «Смоленский». Так царь разделил почести между командующими. Дождь наград пролился и на участвовавших в сражении офицеров и солдат. Каждому рядовому выдали по пять рублей, унтерам – по 10. Офицеры – от прапорщика до генерала получили ордена или повышение в чине.

На фоне всеобщего праздника как-то потерялся тот факт, что Наполеону и части его гвардии удалось уйти. Подумаешь! Теперь даже младенцу стало ясно, что нашествию двунадесяти языков на Россию пришел конец, и до изгнания неприятеля из отечественных пределов остаются считаные дни. С севера наступает Витгенштейн, с юга движется армия Чичагова, с востока подпирает Кутузов с Багратионом – куда злодею деваться? Попадет Бонапартий в мышеловку. Заступилась за Святую Русь Царица Небесная, не попустил Господь антихристу покорить Третий Рим. Именно так говорили в больших и малых городах России после получения вестей о разгроме Великой армии под Красным.

Но обо всем этом я узнал позже, поскольку в то время находился далеко от места описываемых событий.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})* * *

Это случилось в первый же день нашего марша к Красному. Багратион не зря считался одним из лучших российских полководцев. Он не направил свои корпуса одним путем, понимая, что передвижение такого числа войск чревато заторами и, как следствие, потерей темпа. Армия шла тремя дорогами, и нашей дивизии выпала Старая Смоленская. Мы вышли на нее и заспешили на восток. Картина, которая открылась нашим глазам на марше, пробрала до печенок. Повсюду были видны следы поспешного отступления французов. По обеим сторонам дороги стояли брошенные повозки и экипажи, попадались и пушки с зарядными ящиками, валялись трупы лошадей и людей – солдат и штатских, мужчин женщин и детей. Часть трупов уже замело снегом – эти, видимо, умерли несколько дней назад, другие лежали еще не припорошенные. Выбеленные морозами лица, оскаленные рты, смотрящие в небо глаза… Часть лошадиных и людских трупов уже обглоданы волками. Их стаи копошились у добычи, неохотно отрываясь от нее при нашем приближении. Твою мать! Повезло, так повезло. Одно дело читать об ужасах войны, лежа на диване, другое – видеть их собственными глазами. Лица офицеров и солдат посмурнели, многие отводили взоры от обочин, и смотрели только вперед или под ноги.