Лица счастья. Имена любви - Юлия Лешко

Ничего! Мы из-за этого не поссорились. Вечно чем-то занятая, она и дома-то бывала нечасто: то у нее репетиции, то свидания, то на дискотеку убежит, то в кино…

Я как хорошая советская девушка замуж выходила с припасенным матерью приданым – несколькими комплектами постельного белья, разнообразной посудой – сервизами и кухонной утварью.

Среди свадебных подарков мы с Валерией радостно обнаружили очень красивую портьерную ткань – целый рулон.

Я полюбовалась и развела руками:

– Ну и что с ней делать? Отнести в ателье?

– Ты шутишь? – совершенно искренне изумилась сестра. – Да мы их вечером повесим!

И принялась за дело!

Ну, для начала, конечно, она позаворачивалась перед зеркалом в это полотнище, то накинув и задрапировав его в виде римской тоги, то подхватив на талии и соорудив «роброн»… И все-то на ней смотрелось отлично!..

А потом Валерия привлекла к работе меня. В мои обязанности входило держать ткань так, чтобы ей было удобно резать – огромными, острейшими портновскими ножницами, которые нашлись у запасливой свекрови.

Размахивала этими ножницами, как Чапаев шашкой! В смысле, бесстрашно и отважно!..

А потом, напевая, ловко сострочила в нужных местах, плавно нажимая на педаль швейной машинки. К вечеру наши с ней, смежные, комнаты преобразились – шторы очень украсили интерьер.

И мастерица сияла от удовольствия, чувствовала себя волшебницей…

* * *

Грациозная девочка, похожая на Вивьен Ли, закончила школу. И, спустя положенный на подготовку к вступительным экзаменам срок, с треском провалилась в какой-то институт, выбранный ею по принципу «куда все, туда и я». В Политехнический, кажется. Или в Нархоз?… Очень было модное учебное заведение в дни моей молодости.

До того, как она сдала документы для грядущего провала, был выпускной вечер. Прекрасная, как мечта, она побежала навстречу взрослой жизни, которая начиналась сразу после получения школьного аттестата. На торжественное событие пошли все, кроме свекрови: я, муж и свекор. Любимица всей семьи получила аттестат, а также две грамоты за отличные успехи – по физкультуре и, как это ни странно мне показалось, по военному делу.

…Интересно, а в современных школах военное дело преподают? Автомат Калашникова разбирают?… Тогда разбирали. И противогаз натягивали, дышали в нем, как Дарт Вейдер…

Оставив нашу Золушку веселиться до утра, взрослая часть семьи пошла домой, бережно унося полученный нашей младшенькой не блестящий, но от этого не менее ценный аттестат. Дело в том, что по сей день существует красивая «выпускная» традиция: не только встречать рассвет, но и терять аттестаты о среднем образовании. В общем, важный документ мы забрали с собой.

Свекор по пути задумчиво смотрел в землю. Безумно любивший дочь, он подозревал, что мы не в восторге от результатов ее десятилетней учебы, зафиксированных в тоненькой серой книжечке. Мы деликатно молчали, стараясь скрыть разочарование. Все ж понятно: хотелось бы, чтобы наша девочка поступила в институт, получила высшее образование, а не продолжала трудовую династию рабочих Минского подшипникового завода…

Свекор первый прервал молчание. Уже в лифте, несущем нас на шестой этаж нашего дома.

– Я в нее верю, – твердо сказал он. Говорил он всегда с небольшим белорусским акцентом, с твердым «р». Получалось – «веру». И от этого его твердая вера в дочь была еще более трогательной.

Мы что-то бодрое и оптимистичное заверещали с мужем, перебивая друг друга, что, мол, мы тоже верим, тоже!.. Жалко было папу: он очень старался верить в нашу очаровательную троечницу.

На самом деле, веры было маловато. Любви и надежды – сколько хочешь, а с верой – напряг. Потому что при неважном аттестате и этакой красоте у нашей девчонки был один шанс из ста поступить в институт и девяносто девять – выскочить замуж.

Тем более, что поклонников у нее было – хоть отстреливай, а совершеннолетие приходилось на очень недалекий ноябрь. Так-то.

* * *

«Лихие девяностые». Русское слово «лихой» многозначное: это и плохой, и бесшабашный, и решительный. В общем, всего хватало в эти годы, которые позже назовут «периодом накопления первичного капитала».

«Лихие девяностые» медленно поднимали свои бритые головы… Я была молодой женой, у меня у самой наступил «период накопления» первичного семейного опыта, многие вещи я ухитрялась как-то игнорировать – бытовые трудности, например. Но даже для меня музыкальным фоном того времени была песенка группы «Любэ» – «Глеб Жеглов и Володя Шарапов…» Помните, про «банду и главаря»?…

Навалившиеся невесть откуда серьезные материальные проблемы люди решали по-разному. Кто-то бегал по магазинам в надежде реализовать талоны на первоочередные товары народного потребления. Кто-то ездил в соседнюю Польшу, торговал на польских рынках яркими пластмассовыми ведерками и тазиками, искусственными цветами, игрушками, прочим ширпотребом.

Люди искусства выкручивались по-своему: сколотив временные творческие коллективы, старались выехать на подработку за рубеж. Далеко, бывало, уезжали: один мой знакомый актер трудился в мужском стриптизе на Тайване!..

Не всем, конечно, выпали подобные испытания, большинство пробавлялись танцами в костюмах. Выступали, естественно, не в Карнеги-холле, а в маленьких ресторанах, на дискотеках. Европейские дискотеки, кстати, это не совсем то, что принято называть этим словом у нас. Это всегда небольшое шоу на сцене – танцы, песни, фокусы, прочие шутки и репризы. Вот там наши профессионалы и полупрофессионалы реализовывали свои таланты и зарабатывали денежки, пусть небольшие, зато в твердой валюте. На родине в те годы в ходу были «зайчики», а зарплаты измерялись в диких цифрах с несуразным количеством нулей. Было трудно.

Предложение поучаствовать в зарубежных гастролях поступило нашей красавице зимой. После успешно проваленных вступительных экзаменов она тунеядствовать не стала и к тому времени уже трудилась. Как сейчас помню, моя мама-юрист устроила ее в архив одного из столичных судов под руководство крайне строгой начальницы. В этом крылся глубокий воспитательный момент. И надо сказать, он сработал. Зря в этой жизни вообще ничего не бывает: именно из-под начала требовательной женщины наша девочка вышла исполнительным, дисциплинированным, буквально вышколенным клерком. Она четко уяснила, где, с кем и как себя надо вести: суд – место суровое, разгильдяйству здесь не место, сантиментам – тоже. Никто не принимал в расчет славный характер девчонки, ее добродушие, общительность, не говоря уже о привлекательной внешности: здесь ценилось только четкое выполнение всех указаний начальницы. И Валерия старалась: была неулыбчивой и корректной. Научилась молчать часами: в суде повсюду требуют тишины. В общем, многому научилась. Уставала только. И часто плакала дома…

…Кто бы мог подумать, что именно юриспруденция однажды станет делом ее жизни? И ни один из приобретенных опытов не пропадет впустую?…

Когда она, отчаянно труся, объявила домашним, что один продюсер собирает девичью танцевальную группу для работы в Болгарии, а три ее подруги по ансамблю народного танца уже записались… И она… как бы… тоже могла бы… и хотела бы… А можно?… Все глубоко задумались.

Было ясно: девчонка чахнет в пыльном судебном архиве. Чтобы добраться на работу в другой конец города, ей приходится вставать рано, «как на утреннюю дойку». В суде вообще тяжело и неинтересно.

…А солнечная Болгария, международный курорт, лето, танцевальная программа в развлекательном центре… Все это кружит голову, обещает – как минимум – интересный отдых, а как максимум – какие-то невероятные перспективы…

Продюсер оказался знакомым: мой муж с ним когда-то работал в одном коллективе. Болгария показалась не такой уж далекой страной. Договор – вполне легальным. Всего-то три месяца… Ну пусть отдохнет девчонка. Немножко денег заработает, тряпочек себе привезет. Ничего страшного.

Повторюсь: народ в те годы зарабатывал всеми возможными и невозможными способами. Здесь же все казалось более или менее надежным.

Отпустили.

…До самого отъезда Валерия со своими подругами по группе шила какие-то концертные одежки в блестках, бегала репетировать, оформляла визы и вообще, пребывала в самом радужном чемоданном настроении. Весь этот щебет поднимал настроение и нам.

В аэропорт поехали провожать нашу любимицу всей семьей, включая свекровь. Но, кроме свекрови, никто, прощаясь с «болгаркой», не плакал. А сама она просто пританцовывала от радости! Как будто репетировала такое близкое счастье!..

Она улетала на три месяца. А вернулась домой только через шесть лет.

* * *

Сейчас уже трудно восстановить все ее приключения за границей. Тем более, что всего она наверняка так и не рассказала никому. Я же не зря упомянула о ее работе в суде: девочка туго усвоила правило номер один – «лишнего не говорить».