Ваш покорный слуга кот - Нацумэ Сосэки

Пока мы с Судзуки-куном разыгрывали эту пантомиму, в комнату, поправляя на себе одежду, вышел хозяин. «Ба!» — воскликнул он, садясь. Судя по тому, что теперь он не держал в руках визитную карточку, можно было заключить, что имя Судзуки Тодзюро-куна отправлено в бессрочную ссылку в зловонное место. Не успел я подумать: «Ох, и страшная же участь выпала на долю визитной карточки», как хозяин с криком «черт бы тебя побрал» схватил меня за шиворот и в мгновение ока вышвырнул на галерею.

– Ну-ка, присаживайся. Просто глазам своим не верю. Когда ты приехал в Токио? — И хозяин протянул дзабутон своему старому другу. Судзуки-кун принял дзабутон, положил его другой стороной и только после этого решился сесть.

– Был очень занят, а поэтому не давал о себе знать. Меня ведь перевели в Токио, в главную контору…

– Прекрасно, мы так давно не виделись. Пожалуй, с тех самых пор, как ты уехал в провинцию.

– Да, скоро исполнится десять лет. Вообще-то мне приходилось бывать в Токио, но все дела, дела, ты уж извини, пожалуйста. Не сердись. Компания — не то что гимназия — вечно бываешь занят.

Хозяин оглядел гостя с ног до головы и сказал:

– А ты здорово изменился за эти десять лет.

Судзуки-кун причесывался на прямой пробор, носил модный костюм английского покроя с красивым ярким галстуком, а на груди у него даже поблескивала золотая цепочка — ни за что не поверишь, что это старый приятель Кусями-куна.

– Да, теперь даже вот такие штучки приходится носить, — произнес Судзуки-кун, указывая на цепочку.

– Настоящая? — позволил себе усомниться хозяин.

– Еще бы, семьдесят вторая проба, — смеясь, ответил Судзуки-кун. — Ты тоже очень постарел. У тебя, кажется, дети были. Один?

– Нет.

– Двое?

– Нет.

– Как нет? Трое, значит?

– Да, трое. И неизвестно, сколько их еще будет.

– Ты все такой же беспечный. Сколько самому старшему? Уже, наверное, порядочно.

– Я точно, правда, не знаю, но, наверное, лет шесть или семь есть.

– Ха-ха-ха, ну и беззаботные же эти учителя, мне тоже надо было стать преподавателем.

– Попробуй, через три дня опротивеет.

– Вон как! Почему бы это? Работа приличная, спокойная, времени свободного много, можно заниматься любимым делом. Коммерсантом тоже быть не плохо, но не таким, как я. Если уж быть коммерсантом, то обязательно крупным. А то находишься в каком-то глупом положении: все время расточаешь комплименты, ходишь с одного банкета на другой да пьешь сакэ, которого терпеть не можешь.

– Я еще в университете терпеть не мог коммерсантов. Они ради наживы готовы на все, да что говорить — еще в старину их называли подлыми купчишками, — распространялся хозяин, нимало не смущаясь тем, что перед ним сидел один из таких коммерсантов.

– Ну, это не совсем так. Конечно, в них есть что-то отталкивающее, но как бы там ни было, если у тебя нет решительности пойти ради денег на смерть, ты ничего не достигнешь… однако деньги — это такая штука, с ними надо держать ухо востро… я сейчас был у одного коммерсанта, так он сказал мне: «Тот, кто делает деньги, не может обойтись без тригонометрии. Нужно научиться пользоваться треугольником чувств, то есть забыть раз и навсегда, что такое стыд, долг, дружба». Забавно, правда? Ха-ха-ха.

– Какая чушь!

– Совсем не чушь, очень умно сказано. Этот коммерсант пользуется в своем кругу большой известностью. Да ты должен его знать, он живет с тобой по соседству.

– Канэда? Подумаешь, тоже мне…

– Чего это ты так разошелся? Перестань, ведь я просто к примеру тебе сказал: если, мол, не сделаешь так, то и состояния не наживешь. Совсем ни к чему принимать шутку так близко к сердцу.

– Ну, ладно, пусть тригонометрия — шутка, а что ты скажешь насчет носа госпожи Канэда? Ты же, наверное, видел этот нос?

– Ты говоришь о его супруге? Его супруга — очень любезная женщина.

– Нос, нос! Я говорю о ее огромном носе. Недавно я сочинил эпиграмму про этот нос.

– А что это такое, эпиграмма?

– Эпиграмма? Э, да ты, я смотрю, совсем отсталый человек.

– А-а, таким занятым людям, как я, совсем не до литературы или еще там чего. К тому же я никогда не увлекался ею.

– А ты знаешь, как выглядел нос Карла Великого?

– Ха-ха-ха! Ох, и бездельник! Конечно, не знаю.

– Веллингтон получил от своих подчиненных прозвище «нос». Тебе известно это?

– Почему ты только и думаешь о носах? Какое тебе дело до формы носов?

– Ошибаешься. Ты о Паскале знаешь?

– Опять «знаешь»! Как будто я пришел к тебе на экзамен. Так что же сделал этот Паскаль?

– Паскаль говорил вот что.

– Что же он говорил?

– «Если бы нос Клеопатры был чуть-чуть меньше, это бы привело к огромным изменениям в мире».

– Да ну!

– Вот почему нельзя так легкомысленно относиться к носам, как это делаешь ты.

– Хорошо, я изменю свое отношение. Между прочим, у меня к тебе небольшое дело… Этот… ну, который, кажется, у тебя учился, Мидзусима… э-э Мидзусима… э-э… никак не могу вспомнить… Ну, тот, который все время ходит к тебе.

– Кангэцу?

– Вот-вот, Кангэцу. Я пришел кое-что узнать о нем.

– Не о женитьбе ли?

– Да-да, что-то в этом роде. Сегодня, когда я ходил к Канэда…

– Недавно Нос сам заявился сюда.

– Вот как! Ах да, госпожа Канэда рассказывала. «Пришла, говорит, к Кусями-сану, чтобы обо всем расспросить, но у него, к сожалению, сидел Мэйтэй, который все время вмешивался в наш разговор; так я и не поняла что к чему».

– Сама виновата, с таким носом нечего ходить.

– Подожди, ведь она же не о тебе говорила. Просто она жаловалась, что из-за этого Мэйтэй-куна, который сует нос в чужие дела, ни о чем не сумела узнать, и попросила меня поговорить с тобой еще раз. Мне тоже до сих пор никогда не приходилось выполнять подобные поручения, но я думаю, было бы совсем неплохо, — если стороны, конечно, не против, — уладить это дело… Право, мы сделали бы доброе дело… вот за этим я и пришел к тебе.

– Благодарю за труд, — сухо ответил хозяин, но слово «стороны» неизвестно почему тронуло его до глубины души. У него было точно такое же ощущение, какое испытываешь в душную летнюю ночь, когда прохладный ветерок неожиданно коснется твоего разгоряченного тела. Вообще мой хозяин грубый человек, с черствой унылой душой, но тем не менее он сильно отличается от людей, порожденных нашей жестокой бесчувственной цивилизацией. Хотя он быстро выходит из терпения и начинает дуться на всех подряд, у него все-таки развито чувство сострадания. А с Ханако он недавно поссорился только потому, что ее нос не пришелся ему по вкусу. Дочь же Ханако совершенно ни при чем. Он ненавидит коммерсантов, а поэтому и некоего Канэда — их представителя, однако следует заметить, что эта ненависть не распространяется на его дочь. Он не питает к этой девушке ни добрых, ни злых чувств, Кангэцу же — его ученик, которого он любит больше, чем родного брата. Если, как говорит Судзуки-кун, стороны любят друг друга, то благородному человеку не пристало мешать им. — Кусями-сэнсэй все-таки считал себя благородным человеком. — Если, конечно, стороны любят… впрочем, это еще вопрос. Для того чтобы определить свое отношение к тому или иному вопросу, необходимо исходить из истинного положения вещей.

– Послушай, а сама девушка хочет выйти замуж за Кангэцу? Мне безразлично, что думают Канэда и Нос, но меня интересуют намерения девушки?

– Это… эта… как его… во всяком случае… хочет, наверное.

Ответ Судзуки-куна был весьма туманным. Собственно говоря, он считал, что от него требуется лишь выяснить все, что касается Кангэцу-куна, намерения же барышни его не интересовали. Даже Судзуки-кун при всей своей изворотливости оказался в затруднительном положении.

– Слово-то какое неопределенное — «наверное».

Хозяин никогда не может успокоиться до тех пор, пока не трахнет противника прямо обухом по голове.

– Да нет, я просто не так выразился. Наверняка барышня тоже хочет этого. Ну конечно же… а?., госпожа Канэда сама мне об этом сказала. Иногда, мол, случается, что она бранит Кангэцу-куна…

– Эта девица?

– Ага.

– Возмутительная особа, ишь ты — «бранит»! Разве это не свидетельствует о том, что она не собирается замуж за Кангэцу?

– Знаешь, случается всякое, ведь бывает, что любимого человека нарочно ругают.

– Где ты видел таких олухов?

Хозяину совершенно недоступно понимание таких тонких проявлений человеческих чувств.

– Такие олухи встречаются на каждом шагу, что же делать… Да и госпожа Канэда так думает: «Не иначе она крепко любит Кангэцу-сана, если ругает его, обзывает лошадиной мордой».

Это невероятное объяснение оказалось для хозяина столь неожиданным, что он лишился дара речи и подобно уличному гадальщику своими округлившимися от изумления глазами неотрывно смотрел на физиономию гостя.