Перевёрнутая чаша. Рассказы - Галина Константинова

преследования. Но я вовсе не намерен мешать вам, и согласен помолчать. Тем более что мне тоже есть чем заняться.

Тон его речи становился все более и более жёстким, как будто его незаслуженно обидели. Он уселся к окну и углубился в чтение. Лиля достала отпечатанные и затёртые листки с баснями и монологами, чтобы, наконец, определиться, что читать на прослушивании.

Может, всё-таки зря я его так сразу отбрила, не такой уж он неприятный тип, размышляла она, машинально жуя шоколадный батончик и искоса поглядывая на сидящего напротив Романа. Сколько ему лет, интересно, пыталась она определить его возраст по выступающим морщинам на лбу. Лет тридцать.

Как и бывает в около двадцатилетнем возрасте, тридцатилетние кажутся очень далёкими и старыми. Лиля была хороша собой, и на неё часто обращали внимание мужчины. Чёрные длинные волосы, спадающие на плечи, карие глаза, смотрящие дерзко и прямо. С детства она привыкла быть в центре внимания, занимаясь то в школьной хоровой студии, то в театральном кружке. После восьмилетки она сразу пошла в училище и зажила самостоятельно, вдали от родителей.

Из вагонного коридора донёсся звон стаканов, проводница предлагала чай. Роман напряжённо молчал, изображая полное отсутствие интереса к её особе. Обычно мужчины бывали более настойчивы. Она подождала, что он предложит угостить её чаем, но её желания не оправдались. Не отрывая внимательного взгляда от книги, он помешивал ложечкой в стакане. Мизинец на правой руке слегка отставлен, ногти правильной формы длиннее, чем обычно. Прошёл уже почти час обоюдного молчания, слышался только мерный стук колес и тихое позвякивание ложечки в стакане.

– Роман, извините, если я вас обидела.

– Я понимаю, барышня, вы не со зла. Но я действительно режиссер и действительно еду ставить спектакль. Возможно, и не один.

– Расскажите мне о нём.

– Спектакль еще только в голове, милая барышня. Сюжет несколько отличается от традиционного. Да, я забыл сказать, автор Сен-Жюст, был такой поэт, в некотором роде революционный. Но пьеса совсем о другом. Это размышления о разуме и безумии, мудрости и тупости. Пьеса об Арлекино, надевшего маску Диогена.

– Со слезами и любовью к Коломбине?

– Любовь как тривиальный треугольник не имеет большой ценности. Там нет треугольника. Там есть душевный поединок между Арлекином и Переттой, между мужчиной и женщиной. Игра в любовь, чтобы вызвать ответное чувство, отречение от любви и вновь её признание. Смена масок с минимумом декораций.

– И что же бедная Перетта?

– Мне кажется, что её тоже забавляла игра, но она пыталась в ней разобраться.

– Как все запущено. Игра, игра… Судя по вашей интерпретации, довольно скучная пьеса, для массового зрителя я имею в виду.

– А театр не есть массовое искусство. Тем более камерный.

– Какие же чудеса должны произойти, чтобы вот так вдруг пригласили ставить спектакль?

– Барышня опять сомневается. Бывают чудеса.

– Да нет, мне даже стало интересно. Не с каждым можно вот так запросто поговорить о высоких материях, а вдруг вы прославитесь, а я буду писать мемуары, как мы пили чай в одном купе!

– Что ж. Тогда настало время перейти на «ты» и выпить чаю «на брудершафт». Это не шампанское, конечно, и нет ананасов, но тоже неплохо!

Роман картинно поднял стакан.

– В конце концов, есть некоторая предопределённость в нашей встрече. Скажу по секрету, роль Перетты практически вакантна. А вдруг это и есть вы, то есть – ты!

– Что ж! Давайте «на брудершафт» и за удачную постановку спектакля!

– Как трогательно! Ах! И зарыдали оба! Пушкин, между прочим… Что-то там рифмующееся с «гроба», – вдруг трагическим голосом закончил он.

– Забавно, забавно.

– Забавней и забавней. Лилечка… Кстати, имя у тебя очень древнее. Если верить евреям, то именно Лилит была первым человеком, а вовсе не Адам. Пожалуй, она была большей искусительницей, чем змей. Тебе не говорили об этом? – взгляд его изменился.

Глаза стали не серыми, а жёлто-зелёными. Дерзкий, пристальный, изучающий, откровенно-сексуальный взгляд…

– Барышня смутилась… Солдат ребенка не обидит! Простите великодушно старого паяца. Это во мне заговорила пра-пра-пра какая-то бабушка, шалунья и флиртоманка. Так на чем мы остановились… Предлагаю тебе попробоваться на эту роль!

– Так сразу?

– Сразу… Я понял сразу!

Уж слишком запальчиво он произносил это, и Лиля не могла отвязаться от ощущения, что участвует в каком-то моноспектакле – только в качестве зрителя. Причем по сценарию у нее роль статистки, но любые её реплики абсолютно не влияют на основную линию сюжета.

– Или ты не хочешь?! – вскрикнул Роман низким и устрашающим голосом.

Лучший выход – подыграть ему, подумалось ей, галопом в голове понеслись девические страшилки о маньяках и убийцах.

– Я… просто мечтаю попробовать! Ведь до сих пор у меня были только детские роли… Мальвина, дрессирующая Артемона…

– Вот! Вот! Я знал! Мальвина-Коломбина-Перетта! Жеманная девочка – девушка – женщина, пытающаяся властвовать и попадающаяся на крюкок собственного изворотливого ума.

– Позволь не согласиться, ум у Мальвины не так изворотлив, она просто очень капризная девочка, из каприза сделавшая себе мантию непревзойденности и величия! (Господи, что я несу, совершеннейший бред, глаза у него безумные, он даже не улыбается, это точно маньяк).

Лиля опасливо поглядывала на дверь, пытаясь оценить шансы на спасение.

– Ну вот! Совсем напугал барышню. Сейчас, наверное, мысли проносятся в голове, как пули у виска, что я маньяк и убийца?

Лиля молчала.

– Молчишь?! Нехорошее думаешь?! Ну-ну. Ладно, я пойду покурю, да не трусь ты так, расслабься. Никакой я не маньяк. Я просто мудр от безумия и безумен от мудрости. Цитата.

Роман накинул ветровку и вышел. Поезд приходит очень рано, и нужно успеть выспаться. Если они продолжат в том же духе, то завтра она будет словно вареная курица, а нужно, не засыпая, подождать, когда заработает метро и ринуться в сторону Гражданки.

Там полу-глухая тетка, седьмая вода на киселе, дальняя родственница, должна приютить её на некоторое время. Прослушивание предварительное, еще неизвестно, кто на нем будет сидеть… Мысли о предстоящей беготне вихрем проносились в Лилиной голове. Терять Романа в Питере не хотелось, если он говорит правду, пусть и не получит она эту роль (что было бы слишком фантастичным), хоть какая-то зацепка будет. Люди из провинции отличаются крепким умом и сообразительностью, а также цепкостью и прилипчивостью, почему-то подумалось ей. В принципе, Роман ей понравился, было в его пока тёмной фигуре что-то властное, что в её понимании ассоциировалось с внутренней силой.

За окном проносились бесконечно унылые ельники, Роман не появлялся. Лиля уже забралась под одеяло и бесцельно изучала сухую геометрию пространства купе. Она не заметила, как медленно погрузилась в