Перевёрнутая чаша. Рассказы - Галина Константинова

исчез. Растворился. Она хотела выйти из этого дома, а очутилась здесь. Только серебряное кольцо напоминало ей о нем. Передвигаясь по лабиринтам, она вспоминала о том мире, который покинула. Там все было далеко не идеально, чтобы чего-то достичь, нужно было идти путем взлётов и падений.

Взлёты окрыляли, падения…

После замечательного города с серебряным солнцем она оказалась в холодном подземелье, в котором постоянно что-то булькало, шипело, ей было страшно. "Прану, ну где же ты, зачем ты бросил меня посреди этого кошмара?". Она шла наугад, хорошо хоть не было полной темноты, то здесь, то там появлялись и гасли разноцветные точки, и можно было разглядеть старые стены. Сколько прошло времени, Ванжерина не знала, ей казалось, что она не дойдет до того места, где есть выход. Вдруг она услышала приближающийся рев. Все её тело напряглось, выступил холодный пот.

Полумрак стал вытесняться серебряным светом. Гулко содрогались стены. Какое-то существо приближалось, но спрятаться было некуда. Бежать? Она оглянулась назад, откуда только что пришла, и увидела стену. Как в компьютерной игре – ловушка захлопнулась.

Монстры, с которыми так легко сражаться в виртуальности…Сейчас они все воплотятся в одно мощное чудовище, которое поглотит её и не заметит… В последнюю минуту перед смертью, говорят, проносится вся жизнь. Ванжерина сжала руки до боли. Что-то острое впилось в ладонь. Она взглянула на руку – кольцо Прану было покрыто шипами. Капельки крови свились в ниточку и устремились вверх. Затем нитка стала превращаться в алую веревку, увеличиваться в размерах, извиваться змеей вокруг её тела. Она отчетливо увидела змеиную пасть и почувствовала боль в глазах. «Прощайте, мои друзья, которые никогда не узнают обо мне всей правды. Прощай, Прану, наверно, я все-таки тебя любила. Без всяких условий и заклинаний». Последний всхлип удушья, последний крик…

Сегодня выходной. Почти наступила зима. Скоро Рождество, мы с Сашкой и друзьями опять поедем на каникулы в Париж, Новый Год, я скучаю по Сашке, вот уже месяц его не видел. Сегодня хочется слушать только классическую музыку. Без слов, мыслей… Вечером – блюзы в «Китайском лётчике». Я уже сдружился с некоторыми завсегдатаями, это довольно престижный элитный клуб. Хорошо, спокойно… Похоже на аутотренинг. Всю эту гармонию нарушает звонок в дверь. Но ведь еще утро… Лениво тащусь, открываю. Стоит Анна. Похудевшая. Я её не видел год, но она стала еще прекраснее. Не знаю, что сказать, начинаю по-глупому помогать ей раздеваться, все еще не говоря ни слова. Она что-то пытается обозначить движением губ, но я закрываю ей рот поцелуем. Я спокоен и равнодушен… Да, пока не узнал, что такое любить. Любовь и Париж вечны…

2001 г.

Лиловый фрак

Маугли моей души

На перроне, прямо напротив двери запыхавшегося вагона, тускло поблёскивала лужа. Проводница с недовольным видом протирала поручни, брезгливо переступая с ноги на ногу. Одинокий воробушек из распуганной стаи храбро пытался склевать несколько семечек, выброшенных чьей-то рукой из открытого окна.

Припекало по-весеннему обманчивое солнце, но раздумывать было некогда, стоянка всего пятнадцать минут, и Лиля торопливо протянула смятый билет с паспортом. Ей предстояло провести в дороге остаток дня, а там… Там её ожидает что-то, пока неясное и туманное, которое манит нас в юности призрачными надеждами, шепча успокоительно сладкую песню.

Она закинула спортивную сумку на площадку и приготовилась прыгнуть сама. Неожиданно сверху ей подали руку, помогая преодолеть последние ступеньки. Она мельком взглянула на незнакомца, буркнула что-то вроде «благодарю» и пошла в свое купе. Купе ей было совсем не по карману, но других билетов не было, а послезавтра ей предстояло предварительное собеседование, и она хотела полистать некоторые книжки, не особенно отвлекаясь на снующих взад-вперед пассажиров.

Купе было едва прикрыто, на нижней полке, одиноко заправленной по всем правилам железнодорожного этикета, лежала книжка Камю. Похоже, вяло подумала она, мне действительно повезло. Попутчик или попутчица будет читать эту экзистенциальную заумь, а я тихо мирно доеду до Петербурга.

Она скинула сумку, покрутив онемевшее плечо. Да, знание – это не только сила, но и тяжесть, особенно когда его приходится носить все время с собой. Опять эта привычка всё анализировать и ехидничать по любому поводу, одёрнула она себя.

Поезд начал подавать признаки жизни, дернулся, дверь купе дернулась вслед за ним, щелкнув задвижкой. За окном медленно набирали скорость удаляющиеся желтые постройки вокзала, и Лиле стало немного грустно оттого, что между жизнью прежней и жизнью новой оставался лишь небольшой промежуток времени в ограниченном поездом пространстве. С той стороны постучали, что было, по меньшей мере, странно. Графское воспитание, да и только.

– Да-да, входите!

Лиля как будто даже и не удивилась, увидев своего недавнего помощника по прыжкам во чрево поезда.

– Добрый день, барышня. Оказывается, мы с вами попутчики.

Незнакомец пригладил рукой сбившуюся прядь длинных волос. Теперь Лиля могла его разглядеть более внимательно. Невысокий ростом, но под лёгким трикотажным джемпером чувствуется игривость мышц и быстрота движений. Волосы густые, тёмные, нос крупный, отливающие рыжим оттенком усы немного топорщатся. Черты лица ни утончённые, ни грубые. Подбородок жестковат, что не сразу заметно при улыбке. Улыбка слегка ироничная, взгляд серо-прозрачных глаз проницателен и серьёзен. Что-то в нем гоголевское, отметила про себя Лиля, неуловимое и бесовское.

– Ну, что, барышня, будем знакомиться? Или вы с незнакомыми не знакомитесь? Роман.

– Роман с продолжением? – хихикнула она, – А меня Лилей зовут.

– Замечательно. Тоже в Северную Пальмиру?

– Да, туда, где, возможно, не очень ждут. Надеюсь, за это время мы не слишком обременим друг друга, мне нужно еще многое успеть.

– Конечно-конечно. А что за дела в столице, если не секрет?

– Предварительное прослушивание в академию театрального искусства.

– О, барышня мечтает об актёрской карьере…

– Возможно.

– Тогда вам крупно повезло.

– Неужели?

– Меня пригласили в камерный театр поставить одну пьесу.

– Да что вы говорите! – Лиля изобразила на лице удивление, сменяющееся восхищением.

– Я понимаю, вы крайне удивлены, такая удача, и все это в первые минуты нашего знакомства…

– Да я просто убита наповал! И что за пьеса?

– Французская, восемнадцатого века. Маленькая компактная пьеса, о добром и вечном.

– О смысле жизни! Я так и подумала, что-нибудь поэтически-эпическое. С удушением главной героини в конце, не так ли?

– Я вижу, вы мне не верите.

– Да нет же, я просто пытаюсь выяснить степень мании величия.

– Или степень интеллекта? Вынужден вас разочаровать. Природа-мать обделила меня… Я умею только копировать и тиражировать эмоции. К тому же у меня нет мании величия – есть мания