Сердце, живущее в согласии - Ян-Филипп Зендкер

На четвертый год доходы семьи снова возросли. Вспоминая прошлые умозаключения, Ну Ну думала, не ошиблась ли она. Быть может, мы все-таки приходим в мир не с ограниченными запасами счастья? Вдруг существует некая сила, пополняющая резервы? Только время для пополнения выбирает сама.

Как бы хорошо им теперь ни жилось, Ну Ну каждый день тосковала по мужу. Особенно ночью, когда дети смотрели сны, а ей не спалось. Иногда она слышала его дыхание и ощущала прикосновение. Ну Ну поворачивалась, чтобы положить руки ему на грудь, и… натыкалась на пустоту. В такие моменты все тело пронзало болью.

Рана, которую смерть мужа пробила в ее жизни, никогда не затянется. Другие события могут накрыть собой эту дыру, наподобие кустарников, выросших над глубокой ямой. Но сама яма не исчезает, и в нее по-прежнему можно упасть.

Ну Ну не хотела гневить судьбу. Никто из них за эти годы не болел, они не голодали, – наоборот, доходы позволили привести в порядок дом. У них появилась новая крыша, новые стены. В дальнем углу двора поставили бетонное отхожее место. На следующий год собирались купить водяного буйвола или нескольких свиней. Ну Ну гордилась работящими, скромными и послушными сыновьями.

Наверное, таким и должно быть счастье женщины, которая лишилась мужа и только в памяти хранила его губы и запах. Ее счастье – иное. Счастье видеть и сознавать, что твои дети выросли и крепко стоят на ногах.

Глава 17

Есть моменты, которые человек помнит всю жизнь. Они вплавляются в душу, оставляя шрамы на невидимой коже. И потом от прикосновений к ним тело вздрагивает от нестерпимой боли. Эти шрамы не исчезают со временем, они ноют годы и даже десятилетия спустя. И вновь всё оживает: зловоние страха, его привкус и звук.

В такую минуту Ну Ну услышала рев автомобильных моторов.

День клонился к вечеру, над холмами висела пелена моросящего дождя – значит скоро он придет и в деревню. Воздух был теплым и влажным, дожди на этой неделе шли часто, и земля под босыми ступнями Ну Ну чавкала от избытка воды. После долгого дня в поле у нее болели ноги и колени. Вместе с сыновьями, несколькими односельчанками и их детьми Ну Ну возвращалась домой.

Машин еще не было видно, но над долиной разносился шум их моторов, будто рев приближающегося хищника.

Женщины и дети замерли на месте, словно по команде. Все понимали, чтó последует за этим звуком. Ну Ну видела это по остекленевшим глазам, перекошенным лицам и застывшим телам.

Она повернулась в сторону зловещего рокота – в деревню ехали два армейских грузовика и два джипа, они быстро приближались. Даже слишком быстро.

Слухи о том, что военные колесят по окрестным селениям и в любой день могут появиться здесь, бродили по деревне и раньше. Старик У Тхан постоянно предупреждал односельчан, но его никто не слушал. Он много чего болтал. Например, о конце света, но мир до сих пор никуда не делся. Похоже, запоздалое пророчество У Тхана начинало сбываться – конец света был близок. Он надвигался в образе солдат в зеленой форме и блестящих черных сапогах, ехал в больших грузовиках, способных уместить население всей деревни.

Старик оказался прав: конец света наступал неожиданно.

Ну Ну огляделась – бежать поздно. Да и куда они удерут, где спрячутся? До соседней деревни – несколько миль, но и там они не будут в безопасности. Спасительных джунглей в их краях не было. И потом, редко кому удавалось улизнуть. Беглецов ловили, сажали в тюрьму и содержали в таких условиях, что выживали немногие. Так говорили на рынках.

Женщины не трогались с места. Дети помладше прятались за ноги матерей.

Сыновья Ну Ну стояли в нескольких футах и смотрели на нее. Выражение их лиц навсегда впечаталось ей в память, они знали, зачем сюда едут солдаты. За такими парнями, как они, чтобы увезти туда, откуда мало кто возвращался. И мать бессильна их защитить.

Конец света теперь находился в сотне ярдов от них и стремительно приближался. В кузове одного грузовика стояли солдаты с автоматами в руках и бесстрастными пустыми лицами – бойцы были еще слишком молоды, чтобы смотреть своим жертвам в глаза. За их спинами виднелись мотки колючей проволоки.

В первом джипе сидел офицер, его форма отличалась от солдатской. Их глаза встретились, и Ну Ну поняла: он – ее шанс.

Единственная надежда.

Машины проехали мимо и остановились на деревенской площади. Солдаты спрыгнули на землю, часть расположилась у входа на площадь, остальные побежали по селению, требуя, чтобы все жители немедленно шли к площади, к грузовикам.

Через полчаса там собралась вся деревня, за исключением младенцев и немощных стариков.

Офицер поднялся в кузов грузовика. Он был высоким и мускулистым, как все чистокровные бирманцы. Поднеся к губам мегафон, он произнес слова, которых больше всего здесь боялись услышать. Всем неженатым мужчинам в возрасте от четырнадцати до двадцати двух лет приказано в течение часа собрать вещи и стоять перед домом, ожидая солдат, которые их построят и отведут во временный лагерь у въезда в деревню. После чего солдаты тщательно обыщут все дома. Каждого уклонившегося сурово накажут, любые попытки сбежать будут жестоко пресекаться. Завтра утром новобранцы поедут в столицу провинции, где их определят в казармы. Для юношей настало время выполнить свой долг перед Бирманским союзом. Стране угрожают враги, и каждый должен быть готов принести свою жертву в защиту родины.

Ну Ну, как и все слушавшие офицера, знала, чтó скрывается за этими словами. Армия нуждалась не только в солдатах, их набирали в городах и крупных селениях, обещая жалованье, способное прокормить многодетную семью. Армии требовались носильщики – сильные молодые люди, которых использовали для снабжения армейских частей, воевавших с повстанцами в труднодоступных горных районах и джунглях. Носильщики доставляли туда продовольствие, оружие, боеприпасы и все необходимые грузы. На рынках люди шептались, что такая служба опаснее сражений. В местах, куда отправляли носильщиков, свирепствовала малярия и прочая пакость. Солдаты с носильщиками не церемонились. Заболевших и раненых бросали умирать. Другой опасностью были наземные мины. Опять-таки по слухам, нескольких носильщиков разорвало на куски.

Кто знает, так это на самом деле или нет? Из тех, кого забирали в носильщики, возвращались немногие, и, как правило, они ничего не рассказывали.

Офицер опустил мегафон и оглядел собравшихся. Малорослые люди народности шан показались ему еще меньше ростом. Никто и звука не проронил.

Ну Ну повела сыновей домой, лихорадочно размышляя. Может, все-таки убежать или спрятаться? Только где? В отхожем месте? В соседском сарае? В заброшенной хижине на краю деревни? Глупо. Туда солдаты сунутся в первую очередь. Может, попросить убежища в монастыре на краю бамбуковой рощи, где жили четверо пожилых монахов и дюжина послушников? Посмеют ли солдаты вторгнуться в святое место? Вряд ли. Но как поведут себя односельчане, узнав, куда она спрятала Ко Гуи и Тхара Тхара? Большинство промолчат – в этом Ну Ну не сомневалась. Но достаточно одного предательского голоса, и все рухнет. Зависть, злоба, горечь расставания… Кто-то не выдержит, и тогда она точно потеряет детей.

Нет, риск слишком велик. От солдат не спрячешься. Смерть забирает всех, кого пожелает.

Ко Гуи и Тхар Тхар молча шли за матерью. Дома они, не говоря ни слова, стояли и следили за каждым ее движением.

Ну Ну не знала, как собирать сыновей. Из обуви у них были лишь резиновые сандалии. Из одежды – по паре рубашек, паре лоунджи, по куртке и зубной щетке. Вот и все имущество.

Она не хотела отпускать их без талисмана. Но что же дать? Ну Ну вспомнила о куске коры. Когда-то муж отломал его от сосны, под которой они впервые поцеловались. Маунг Сейн обещал, что кора будет оберегать ее. Это единственное, что осталось от мужа. Его одежду она давно износила до дыр, а фотографий у нее никогда не было. В первые недели после гибели Маунга Сейна Ну Ну часто засыпала, сжимая талисман, верила, что сосновая кора помогает ей, иначе сердце, не выдержав горя, давно остановилось бы во сне. Сейчас кора, обернутая в плотную тряпку, лежала на дне шкафчика, где хранились скромные пожитки.

Ну Ну достала сверток, развернула его. Кусок был невелик, чуть больше ладони. Все такой же плотный и слегка шершавый. И он один, а сыновей двое. Утратит ли кора защитную силу, если разделить ее на две части?

Может, дать Тхару Тхару что-то другое? Ну Ну тут же прогнала эту мысль и разломила кору на две неравные части, затем ржавым гвоздем проделала в каждой по дырке, куда пропустила веревочку и завязала узлом. Закрыв глаза, она поцеловала оба талисмана, после чего надела сыновьям на шею.

Тот, что побольше, – старшему. Тот, что поменьше, – младшему.