Элегия Михаила Таля. Любовь и шахматы - Салли Ландау

немытой посуды, обедов и ужинов на скорую руку, всухомятку… И среди всего этого снует туда и сюда полуопустившаяся, неприбранная, в вечном халате еще недавно симпатичная женщина. Конфликты в такой ситуации неизбежны, муж либо начинает тихо спиваться, либо находит себе утешение на стороне…

В нашей семье рождение Геры привело к третьему вари- анту. Настоящей мамой я почувствовала себя не сразу. По- началу мне хотелось, чтобы именно у Миши проявились отцовские чувства. Казалось, что Гера “примагнитит” его к себе, а стало быть, и ко мне… Но Миша оставался таким, каким был. Гера, повторяю, привлекал его время от времени как нечто забавное, неизвестно откуда взявшееся существо, как возникший по ходу партии побочный вариант, с которым необходимо считаться, но который не заслуживает жертвы фигуры. Просто у чемпиона мира по шахматам появился сын. Гера, Булочка, Гусь… А его Саська стала королевой-матерью… Кстати, именно так Миша и сказал: “Саська! Ты теперь не просто моя королева – ты моя королева-мать!”

Что касается меня, то после рождения Герочки мое гене- тическое чистоплюйство превратилось в настоящую пара- нойю. Я гонялась за каждой мухой, за каждой пылинкой, не спала ночи, отслеживая момент, когда Герочка становился мокрым, чтобы сменить пеленки; не сводила глаз с часов, чтобы не задержать кормление… При этом я довольно быстро не только вошла в прежнюю форму, но и приобрела – так мне казалось – нечто новое, что превратило меня из молоденькой девушки в очень интересную женщину. Я успевала часто смотреться в зеркало и с удовольствием отмечала в себе качественные перемены.

Я не требовала от Миши обязательного постоянного внимания к сыну. Я быстро поняла бесполезность таких тре- бований. Он иногда брал Булочку на руки, “гулюкал” с ним, целовал в попку, обнюхивал от темечка до пяточек, потом клал его в кроватку и мгновенно уходил в свое “измерение”, опять становясь “загадочным гением Талем”, для которого переставал существовать весь остальной мир, который жил и мыслил в параллельном пространстве из черных и белых квадратов, в пространстве, где ему не было равных, где победа была естественной и необходимой, где поражение воспринималось с изумлением, словно неожиданное падение споткнувшегося бегуна, далеко оторвавшегося от основной группы, падение, в результате которого его настигали и обходили…

Мне было обидно только одно: почему Миша, называя меня королевой, относясь ко мне в определенные моменты как к королеве, получая от меня все, что мог получить любимый мужчина, растворяясь во мне весь без остатка, как может растворяться мужчина в любимой женщине (говорю это с полным основанием, потому что врать Миша не умел ни в обыденной жизни, ни в интимной), почему при всем этом он позволял себе увлечения и связи с женщинами, которые королевами не были и которых он королевами не считал? Меня не утешали его неуклюжие объяснения. Меня, признаюсь, не убеждали и разумные доводы Иды по поводу того, что Мишенька – не от мира сего человек, что не следует придавать значения шалостям гения, для которого я все равно остаюсь главной и единственной женщиной, потеря которой для него явится катастрофой и пагубно отразится на его шахматной карьере. Я слушала, кивала головой, но понимала и предчувствовала: моя ревность, мое эгоистическое женское начало рано или поздно разорвет порочный круг, однако искренне молила Бога, чтобы это произошло как можно позже, потому что я этого боялась и не хотела… И все же…

«…Нелегко стать чемпионом мира по шахматам, но еще труднее защитить это почетное звание… Как же случилось, что Таль в этом году играл вяло и неуверенно?! Я думаю, что в первую очередь он недооценил Ботвинника. В теоретическом отношении Таль был подготовлен также недостаточно хорошо, и, кроме того, его физическая подготовка оставляла желать лучшего. В большинстве партий после 4-го. часа игры Таль выглядел очень устало и зачастую делал решающие ошибки.

…Очень немногие верили в победу Ботвинника, и сам Таль первую половину матча играл слишком беззаботно. Я думаю, что для этого матча большое значение имел исход 3-й и 7-й партий. И не только потому, что они были выиграны Ботвинником, а потому, что Ботвинник противопоставил агрессивной игре Таля такую же острую игру. После того, как Талю удалось выиграть 8-ю партию, он, по-моему, сделал большую психологическую и тактическую ошибку. Несмотря на то, что Таль несколько дней болел, в 9-й партии он играл слишком азартно, избрал очень рискованный вариант и, естественно, был наказан. Это поражение, как видно, сильно подействовало на Таля, и этим можно объяснить его неуверенную игру в обеих последних партиях…

…Что еще можно сказать о Тале? Он упорно сражался до

последнего момента и красиво проиграл. Нужно отметить, что он был не в лучшей спортивной форме и что ему не хватает опыта, особенно в эндшпиле. Но, обладая огромным дарованием, Таль, конечно, устранит свои недостатки. Кто знает, может быть, он будет победителем турнира претендентов?..»

Г. ШТАЛЬБЕРГ, главный арбитр матч-реванша

(״Правда13 ,״ мая 1961г.)

После матч-реванша Мишу положили в республикам- скую больницу. Он лежал, разумеется, в отдельной палате со всякими “почестями”. В один из дней, когда я пришла к нему, я застала в палате средних лет мужчину достойного вида с ежикообразной стрижкой. Они играли в шахматы. Миша представил нас друг другу. Я не буду впредь называть его имя и фамилию. Зачем?.. Скажем так – он был весьма правительственным человеком… Назовем его “министром”… Пусть будет так…

Он встал, поцеловал мне руку, сказал, что очень рад познакомиться, а я для себя сразу отметила, что смотрит он на меня не только как на жену Михаила Таля… Любая женщина это всегда чувствует. Я знала, что нравлюсь мужчинам, даже как-то сказала Мише: “А ты знаешь, что на меня заглядываются?” “Конечно! – ответил он. – Я даже знаю, почему. Ты красивая, чистая, непосредственная, и твоя доброта видна за версту. Почему бы в тебя не влю- биться?”

“А почему бы им действительно в меня не влюбляться? – думала я не слишком самокритично. – Я красивая, я стройная, я добрая… К тому же и жена Михаила Таля… В жизни никому ничего не сделала плохого. Никому не завидую, а если и завидую, то, например, такой, как Барбара Стрейзанд, или такому, как Лучано Поваротти… Я завидую человеческому таланту, завидую здоровью… Хотя бы потому, что всю жизнь страдала чудовищными головными болями, от которых не только я лезла на стену, но и Миша, потому что не знал,