Элегия Михаила Таля. Любовь и шахматы - Салли Ландау

ее с нами и с тобой в первую очередь… Ты должна понять его состояние. Ты ведь умница… Мы должны принять ее как просто очень хорошую Мишину знакомую…”

“Я понимаю, – сказала я. – Я сделаю все, чтобы доставить Мише удовольствие”.

И вот они приехали. Мишину “хорошую знакомую” поселили у тети Гани… Кстати, ее жизнь вполне могла бы стать основой целого романа. Тетя Ганя, будучи в Париже, вышла замуж за талантливого французского инженера, который в один прекрасный день заболел идеей приехать в СССР, чтобы бескорыстно помогать советским людям строить коммунизм (немалое количество западных интеллигентов стали жертвами этой идеи). И они приехали в Советский Союз. В конце тридцатых годов его арестовали как иностранного шпиона и расстреляли, а тетя Ганя отсидела семь лет как жена “врага народа”…

Вечером того дня, когда Л. приехала в Ригу, Миша привел ее на улицу Горького. Он вел себя как ни в чем не бывало – был ласков со мной и нежен, шутил, просил, чтобы я рассказывала Л. смешные эпизоды из нашего путешествия на Кюрасао. Л., по-моему, была изумлена таким теплым приемом. Я интересовалась ее работой, ее родителями, друзьями… Миша усадил меня за рояль. Я играла и пела, а он подпевал мне вторым голосом. Миша был счастлив. Мне казалось, что от этого собственного сюжета он получал большое удовольствие. Он напоминал режиссера, который точно угадал распределение ролей в пьесе… Потом Миша пошел проводить Л. к тете Гане. Я была уверена, что он не вернется, но Ида сказала: “Если Мишенька возвратится – мы победили…” Миша вернулся. Мы провели с ним одну из незабываемых ночей… Но Ида не угадала – “мы” не победили… На другой день он вместе с Л. улетел в Москву. Когда он приехал с Л. во второй раз, к тете Гане перевели меня и Герочку – нас просто некуда было деть.

Не знаю, кто бы в это время мог мне позавидовать, поло- жение становилось сложным, напряженным… Однажды, когда в перерыве между гастролями я жила у Иды, неожи- данно приехал Миша. И вечером, когда все были дома, вдруг позвонил “министр” и позвал меня к телефону. Миша, естественно, по моему растерянному виду понял, кто звонит, и вышел в другую комнату. “Министр” долго объяснялся мне в любви, а потом сказал: “Скажи, что ты меня любишь…” “Ты же знаешь…” – попыталась я уйти от ответа. Выдержала паузу и повесила трубку. Миша вошел в комнату и вопросительно взглянул на меня. Я не нашла ничего более умного, чем сказать: “Кто-то не туда попал…” Миша как-то неловко улыбнулся и сказал: “По-моему, это я не туда попал…”

В тот момент мне захотелось, чтобы навсегда исчезла Л. из его жизни, чтобы исчез “министр” из моей жизни, чтобы остались только мы вдвоем – Миша и я… Может быть, о том же подумал и он… Однако трещина, возникшая между нами, превратилась в пропасть, на тот момент уже вряд ли преодолимую…

Между тем Мишина связь с Л. начала давать не очень-то приятные результаты. Миша ни от кого ничего не скрывал, но даже если бы и скрывал, ему вряд ли бы удалось – слиш- ком уж заметной фигурой был в те годы Михаил Таль. В какой-то день его пригласили в ЦК и сказали примерно так: “Михаил Нехемьевич, Вы всемирно известный человек, но Вы живете в Советском Союзе, стало быть, Вы – советский человек. У Вас есть жена, ребенок, а все вокруг, в том числе и на Западе, судачат о том, что у Вас есть и любовница. Можно сказать, официальная любовница. Вы уж как-нибудь разберитесь. Или продолжайте жить с Вашей женой и забудьте любовницу, или, на худой конец, разведитесь с женой и узаконьте свои отношения с любовницей. Это, конечно, менее желательно, но к Вам лично мы отнесемся с пониманием”. Миша, как он сам мне потом говорил, в довольно резкой форме сказал, что это не их дело и что он будет продолжать жить, как он хочет. “ Ну, что ж, Вам решать”, – сказали ему в ЦК… Вышел он из здания ЦК “невыездным” – ему очень скоро дали понять, что на предстоящий межзональный турнир он не поедет.

Я узнала об этом от Иды, и она попросила меня приехать к ней, чтобы посоветоваться, как быть дальше… Я сказала, что готова сделать все, что от меня зависит… Если, конечно, что-то от меня зависит. Ида намекнула, что, мол, неплохо было бы подключить к этому делу “министра”. Я пообещала, хотя, как Вы понимаете, говорить с ним на эту тему мне не хотелось. Она попросила меня написать письмо в ЦК, что Миша ни в чем не виноват, что все происходит из-за меня, что я плохая жена, что я ему давно изменяю и вообще не хочу с ним жить.

Мне было очень тяжело составить такое письмо, но я са- ма себя убедила: если письмо поможет Мише, я его напишу, чего бы это мне ни стоило. Письмо я написала, и мы отправили его в ЦК. Мишу вызвали туда повторно и показали письмо… Я могу только представить, что он испытал, прочтя мое “покаяние”… Они заявили, что письма моего им недостаточно, и если он хочет продолжать быть с Л., то должен развестись со мной.

Миша приехал в Ригу. Он был в полном смятении. Таким растерянным я его никогда ни до, ни после не видела. Он впервые почувствовал свою зависимость от обстоятельств, которые в нормальном обществе не должны были иметь никакого отношения к его участию в межзональном турнире и к его личной жизни вообще… Но Ида придумала невероятный авантюрный ход, даже не ход, а целую комбинацию! В духе Мишиных шахматных хитросплетений… Я, именно я, подаю в районный народный суд заявление о разводе с моим мужем Михаилом Талем, и когда после этого его пускают на межзональный турнир, я забираю заявление обратно (!). “Мама! – сказала я (несмотря ни на что, я называла Иду мамой, потому что любила ее и относилась к ней, как к маме). – Я все готова сделать для Миши. Надо подать заявление – подам, но зачем забирать его обратно? Если он любит ту женщину, если он хочет быть с ней… Развод развяжет ему руки…” “Нет, – сказала она. – В том-то все и дело, что Мишеньке это не нужно, и он не собирается с тобой разводиться… Вот увидишь – вы снова будете вместе…”

В суд мы пошли вместе с Мишей.