Элегия Михаила Таля. Любовь и шахматы - Салли Ландау

необходимы.

Я восхищаюсь ею!

Не знаю другого человек, кроме Гели, кто бы мог попасть в отцовский “пейс”, как говорят ипподромные наездники, кто бы мог зацепиться за него на дистанции… Маме моей, при всей любви к нему, это не удалось. Пытался и я пару раз “посоревноваться” с ним – не получилось… Году, по-моему, в 78-м отец предложил мне поехать с ним в Ленинград (кажется, это был Ленинград… а может быть, и Москва… – не отцовская у меня память) на командное пер- венство СССР. Я обрадовался – во-первых, с отцом еду, а во-вторых, предполагал “оторваться” слегка от учебы, от проблем. Поселились мы вместе в одном номере гостини- цы, и я сразу включился в сумасшедшую гонку. Подъем в половине седьмого, быстрое забрасывание в желудок чего- то, оставшегося от вчерашнего ужина в номере, грамм пятьдесят утреннего коньяка, разбор сыгранной партии, подготовка к очередной… Сплошное марево из сигаретного дыма. Папуля мой, склонившийся над доской, что-то бормочет, что-то резко передвигает на доске. Сигарета во рту как структурная часть лица – лоб, глаза, нос, рот, сигаре та… Сигарета заканчивается, автоматически берется но- вая… Потом игра, потом обедоужин с коньяком, потом гости: либо мы – в гости, либо к нам – гости. Снова спирт- ное, уже не обязательно коньяк, бесконечные расспросы, отцовы изящные, непременно остроумные ответы… Он ни- когда не мог ответить просто, односложно. Он должен был красиво сострить. Большинство от него были в восторге. Ему намеренно задавали вопрос в надежде услышать остроумный, парадоксальный, афористичный ответ. Отвечая, отец буравил взглядом спросившего, как бы ища в его гла- зах оценку только что сказанного. Но некоторых это напря- гало, и были люди, которые говорили, что беседы с Талем их утомляют. Кстати, такие люди быстро становились отцу неинтересными.

После всего, уже глубокой ночью, либо мы сажали кого- то в машину, либо провожали нас. А затем опять подъем в половине седьмого… “Гусевич, кинь взгляд в холодильник. Что там осталось от королевского пиршества?”

Не надо забывать, что в шахматном смысле это был один из его самых высоких пиков…

«…Шахматная судьба Таля во многом может быть объяснима его чисто человеческими особенностями. Пытаясь понять перепады в игре Таля, причины его фантастического взлета и столь короткого пребывания на шахматном троне, многие ссылаются на его здоровье. Конечно, это могло иметь значение, но не решающее. Шахматы сегодня, как и любая другая область человеческой деятельности, для высшего успеха требует полного самоотречения. Отдал ли Таль всего себя, без остатка, шахматам? Вряд ли. Щедро, безмерно одаренный человек, эпикуреец по натуре, он не желал отказываться от многочисленных радостей даже ради шахмат, в фантастической любви Таля к которым сомневаться не приходится. Никто за всю историю шахмат не становился чемпионом мира так быстро, как Таль. Огромный талант вознес его на самую вершину в рекордно короткие сроки. Для того, чтобы вторично пройти этот путь, нужно было бы “пролить много пота и крови”. Таль не умел да вроде бы и не хотел этого делать. Находясь всю жизнь в атмосфере непрерывного и всеобщего восторга и обожания, Таль привык к триумфам, но к триумфам немедленным. Готовиться к успеху исподволь, годами, в кабинетной тиши – это занятие не для Таля. Наоборот, в разгар подготовки к самому ответственному соревнованию рвануться на блицтурнир в другой город, просидеть три часа в аэропорту, схватить первое попавшееся такси, под восторженные приветствия болельщиков появиться в турнирном зале с опозданием чуть ли не на целый час и, триумфально заняв первое место, стремительно вернуться в Ригу – в этом весь Таль. Легкий в общении, щедрый на дружбу, артистичный, он порой, похоже, получает большее удовольствие от пресс-конференции после победного турнира, чем от самого турнира. Талю мало просто занять первое место, ему важно занять его с блеском, мало просто выиграть партию, ему нужно выиграть для этого хоть полкомплекта фигур. Наполеон когда-то учил своих маршалов: “Нельзя добиться успеха, если наносишь удар каждым пальцем руки отдельно, ее нужно сжимать в кулак". Таль не сконцентрировал весь свой замечательный талант на одном поприще, для этого ему пришлось бы отказаться от всего остального. Но тогда это был бы уже не Таль. В его шахматной жизни все не запрограммировано, зыбко, неустойчиво, непредсказуемо…»

Н. БОРИСОВ

(“64", 1980г.)

Я человек не слабого десятка, но меня хватило на три дня, и я почувствовал, что наступает конец. На четвертый день я сказал: “Папуля, ты меня извини. У меня много дел, институт пропускаю, мама там одна, Надя ждет…” “Мне жаль, Гусеныш, что ты меня оставляешь одного, – сказал он. – Я надеялся, что мы с тобой славно проведем пару недель”.

Предложи он сегодня пожить с ним в номере не пару не- дель, а всю оставшуюся жизнь – посчитал бы для себя вели- чайшим счастьем. Я болтался бы рядом с ним, как преданная собака, дышал бы его сигаретным дымом, не спал бы вместе с ним сутками, делал бы вид, будто понимаю, какое “хулиганство” он позволил себе в “староиндийке”, сыгранной накануне, я и сам курил бы наравне с ним, и выпивал бы наравне с ним, и засыпал бы от истощения всех ресурсов, как и он, в кресле гостиничного холла…

Но я вру – все равно бы не выдержал, моих физических сил не хватило бы. Сдался бы на третий день… Да и никогда он мне больше не предложит… По крайней мере, в ЭТОЙ жизни…

…В некоторых семьях рождение первого ребенка стано- вится переломным моментом во взаимоотношениях родителей. Они как бы “взрослеют”. Гулящие папаши становятся домоседами, а если и позволяют себе гулять, то только с ребенком. В легкомысленных мамашах расцветает наконец в полной мере материнский инстинкт, они умнеют, ребенок начинает их занимать больше, чем муж с его “проделками и забавами”, и возникает то самое мудрое динамическое равновесие, на котором держится семья.

Бывает и по-другому: жена лишь номинально считает се- бя мамой, ребенок – для нее обуза, она боится не догулять уходящие молодые годы, и у нее появляются дополнитель- ные претензии к мужу, который, как ей кажется (а может, и не кажется), взвалил на нее все родительские обязанности, а сам продолжает жить в свое удовольствие. Если жена еще и генетическая неряха и неумеха, то совместная жизнь вскоре превращается в ад, состоящий из вороха непостиранного белья и пеленок (я имею в виду то время, когда советский народ еще не знал, что такое памперсы), завалов