Ночь Патриарха - Эрика Косачевская

Нам пришлось задержаться в Москве почти на целый месяц, потому что я заболела корью. Меня положили в задней комнате тётиной квартиры и занавесили окна. Почему-то считалось, что больные корью должны пребывать в темноте. Когда я стала выздоравливать, шторы раздёрнули, и комнату залил яркий поток совсем весеннего солнечного света.

Хотя был конец февраля, чувствовалось, что уже наступает весна. Почему-то на всю жизнь запомнилось, как обрадованные весеннему солнышку воробьи все время ссорились и выясняли отношения на обледенелом подоконнике.

Наконец я выздоровела, и мы двинулись дальше. В то время путь из Москвы в Хабаровск длился десять дней. Однажды ночью меня разбудила мама криком: «Смотри! Смотри! Мы проезжаем Байкал!» Я прижалась лицом к стеклу, вглядываясь во тьму. С трудом различалось какое-то засыпанное снегом, бескрайнее поле, которому не было видно конца. Оно подходило к самым колёсам. А в общем, ничего особенного10. В Хабаровск мы приехали затемно, обрадованный папа встречал нас на перроне вокзала. После десятидневной дороги первое время нас немного пошатывало.

Нам выделили для жилья на втором этаже недавно построенного четырёхэтажного дома две просторных комнаты в трехкомнатной квартире. Дом располагался на Комсомольской улице — это почти в центре. В доме были водопровод и канализация. Ванны и горячей воды в квартирах не было, но в подвале каждого подъезда имелась душевая.

Неподалеку от нашего дома располагался огромный парк и протекал широченный Амур. Мы с папой и мамой туда часто ходили гулять.

Меня определили в детский сад, оба родителя работали, и готовить маме было некогда. Поэтому мы после рабочего дня ходили обедать в столовую. Для нас это было нормальным, поскольку мы до этого жили на Украине, где принято было обедать в 6–7 часов вечера. Дома перед сном мы только пили чай с бутербродами.

В 6 лет я совершила первый в моей жизни акт воровства. Я была общительной раскованной девочкой и часто ходила в гости к нашим соседям по дому. Особенно хорошо меня принимала супружеская бездетная пара, жившая этажом выше. Однажды я нашла у них за диваном маленький серый мячик, я не знаю, кому он принадлежал, поскольку пара жила без детей. Хотя у меня дома было несколько мячей разного цвета и размера, этот невзрачный мячик мне ужасно понравился — он так хорошо ложился в руку. И, несмотря на муки совести, желание обладать этим чудным мячиком победило: я утаила от хозяев, что нашла у них в доме чей-то чужой мяч.

Примерно в это же время я пережила тяжёлое испытание коллективной обструкции. На прогулке во дворе Детского сада я, уже не помню почему, мы поспорили с одной девочкой. Сначала она толкнула меня, а потом я толкнула её. Но не рассчитала, и девочка упала на землю с трёх ступенек деревянного навеса для игр. Она, видно, действительно ушиблась, но ещё и сильно испугалась. Девочка закричала на весь двор, и тогда больше всего испугалась я. Сбежали дети, подошла воспитательница, которая стала выяснять, как это произошло. Я утверждала, что не толкала эту девочку — она упала сама, а я наоборот пыталась ей удержать. Но нашлись свидетели, которые видели, что именно я толкнула девочку, но никто не видел, как она первая толкнула меня.

Воспитательница сказала, чтобы дети со мной не дружили и даже не разговаривали. Это оказалось для меня тяжёлым психологическим испытанием. Я плохо спала по ночам, вскрикивала во сне, часто просыпалась. Но постепенно обстановка разрядилась, и дети через 2–3 дня стали опять нормально общаться со мной.

Когда я подросла, в девятом классе, я уже не помню, за что, мы объявили бойкот нашему соученику Леве Афанасьеву. Через несколько дней к нашему классному руководителю пришла мама этого ученика и пожаловалась, что у Лёвы произошёл нервный срыв и по указанию врача он даже вынужден пить какие-то специальные таблетки. Устроили классное собрание, и мы сняли бойкот.

В Хабаровске в шесть лет я прославилась. В то время шла война в Испании и мы все принимали горячее участие в судьбе испанских детей. Я уже два года собирала деньги на велосипед и под влиянием какого-то импульса решила отдать собранные деньги в пользу испанских детей. Клянусь, что это была моя собственная мысль без всякой подсказки взрослых. Но папа за неё ухватился и позвонил в редакцию газеты «Тихоокеанская звезда» узнать, куда можно сдать деньги. Газета придала развитие моей инициативе.

Смутно помню, как мы в редакции газеты на каком-то столе пересчитывали мои сбережения — где-то около пятнадцати рублей.

А на следующий день вышел номер «Тихоокеанской звезды» с заметкой и моей фотографией, где я в связанном мамой полосатом берете сижу за столом, на котором стопками и россыпью лежат мои деньги. После этого номера газеты идея получила дальнейшее развитие, и дети Дальнего востока стали передавать по примеру Эры Косачевской, свои сбережения в фонд испанских детей. Мама купила несколько экземпляров газеты и разослала вырезку с заметкой и моей фотографией родственникам в Москву и Харьков.

Моя инициатива была, как сейчас говорят, «раскручена» и получила название «Движение Эры Косачевской». Меня узнавали на улице, подходили к нам в столовой, где мы с папой и мамой обыкновенно обедали.

Сейчас уже не помню, сколько эта кампания длилась. Но, наверное, в архивах газеты «Тихоокеанская звезда» до сих пор где-то лежит заметка с моей фотографией. Я много раз думала написать туда или позвонить, но так и не собралась это сделать.

В Хабаровске я научилась читать. До этого я знала все буквы, умела соединять их в слоги, но прочитать слово полностью не могла. Некоторые люди не умеют преодолеть этот барьер до конца дней. Я даже вычитала, что это особая болезнь мозга и называется она «деслексией». Ею страдают многие люди, в частности, знаменитый актёр Том Круз и бывший президент США Джордж Буш. Несмотря на то, что они оба так и не научились читать, это не помешало им в жизни стать успешными людьми.

Но у меня, слава Богу, этой болезни не было, и я в шесть лет стала довольно бойко читать. С тех пор любовь к чтению стала моей самой большой страстью в жизни, я прибегала к чтению, как к спасению от стресса в критические жизненные моменты. В частности, когда я потеряла первого ребёнка, то читала выкупленный незадолго до этого пятый том подписки на Собрание сочинений Куприна. С тех пор я ни разу не перечитывала «Яму», которая у меня ассоциировалась с пережитыми в то время трагическими переживаниями.

Наступил роковой 1937 год, который искорежил судьбы многих представителей интеллигенции страны, в том числе и моего отца.

Умница мама сделала так, что я много лет не знала, что мой отец арестован: когда за ним пришли, я была в гостях у какой-то подружки из нашего двора. А когда я вернулась домой, то мама даже успела навести в комнатах порядок после обыска. Мне сказали, что папе пришлось неожиданно уехать в командировку.

Мама знала, что обыкновенно вслед за мужьями часто арестовывали жен, а детей отправляли «на перевоспитание» в специальные детские дома, и она не хотела этой участи для меня. Поэтому, пока не был вынесен приговор, мама быстро переправила меня с какими-то знакомыми в Москву к папиным сёстрам.

Началось лето, и мы вместе с семьями тёти Саны и тёти Яси переехали на дачу в подмосковную Ухтомскую, где недалеко от станции сняли полдома с застеклённой террасой. Самой близкой моей подружкой стала дочь Раисы Михайловны — Таня, которая только что окончила школу и поступала в медицинский институт. Недалеко от дачи располагался довольно чистый пруд с песчаными берегами. Таня очень любила воду, хорошо плавала и научила плавать меня. Мы брали с собой небольшую наволочку, мочили её в воде и резким движением встряхивали так, чтобы она наполнилась воздухом. После этого низ наволочки нужно было туго закрутить, а затем перевязать взятой с собой верёвочкой. И плавательное устройство — готово!

Я плавала на мелководье, одной рукой держась за наволочку и загребая другой рукой. К концу лета я уже настолько уверенно стала держаться на воде, что плавала без всякой наволочки.

На всю жизнь я полюбила воду, и самым большим наслаждением для меня стало купание в море. Но я очень долго боялась глубины, и если понимала, что мои ноги не достанут до дна, то впадала в панику. Этот психологический порог мне удалось преодолеть только в 16 лет, когда мы жили в Сибири и я после девятого класса поехала в качестве вожатой в пионерский лагерь. Недалеко от нас протекала речка Протва — не очень широкая, но довольно быстрая. Двое вожатых, зная, что я боюсь глубины, уговорили меня поплыть вместе с ними на другой берег реки с условием, что они будут плыть со мной рядом с двух сторон. Мы поплыли таким образом туда и обратно, и с тех пор я перестала бояться плавать на глубине.