Избранные стихи из всех книг - Редьярд Киплинг

Просьба*[156]

Что ж, ежели мой труд тебеПонравился — так вот:Не беспокой меня в той тьме,Что и тебя сглотнет.

А если вспомнишь вдруг на миг —Напрасно не тревожь:Ты только из моих же книгВсе про меня поймешь!

Перевел В. Бетаки

Василии Бетаки

Редьярд Киплинг и русская поэзия XX века

1.

Если вспомнить наивное замечание М. Горького, что те из писателей, кто видел в жизни много, становятся, как правило, реалистами, а те, кто видел мало, делаются романтиками, то именно биография Редьярда Киплинга опровергает это детское рассуждение. Писатель, столько повидавший и оставшийся романтиком по самой своей глубинной сути, в детскую формулировку «буревестника» никак не умещается! Что касается биографии «внешней» — она у Киплинга проста и ясна… Почти, кажется, бессобытийна… Если вообще такое возможно сказать о журналисте, как штатском, так и особенно, военном! Эта профессия была все же не только первым по времени, но в некоторой степени и главным занятием великого британского поэта и прозаика.

Учтем, что основой всего, написанного этим романтиком, была ничуть не романтическая записная книжка военного журналиста, а все, что написано им и в прозе и в стихах, все многотомное собрание его сочинений, выросшее из этих записных книжек, не содержит в себе ни строчки, выдуманной за столом… В этом смысле Киплинг — абсолютный реалист.

В сатирической балладе «Головоломка мастерства» Киплинг изображает кабинетных «творцов» викторианской эпохи, с которой у него были, кстати, такие же противоречия, какие полувеком позднее Андрей Синявский охарактеризовал как «стилистические расхождения» его, писателя, с властью — имея в виду самые глубокие, первоосновные противоречия.

…Вот зеленый с золотом письменный столПервый солнечный луч озарил,И сыны Адама водят перомПо глине своих же могил.Чернил не жалея, сидят ониС рассвета и до рассвета,А дьявол шепчет, в листках шелестя:«Мило, только искусство ли это?»

В этой балладе дьявол — одна из масок автора. А в другой, тоже сатирической, балладе «В эпоху неолита» поэт (уже в маске «идола-предка») говорит:

Вот вам истина веков, знавших лишь лосиный рев,Там, где в наши дни — Парижа рев и смех:Да, путей в искусстве есть семь и десять раз по шесть,И любой из них для песни — лучше всех!

Но тут речь идет не только о противостоянии канонам, установленным в искусстве «приличным» викторианским обществом, принимавшим равно с одобрительной улыбкой всякую «пристойную литературу», хоть лорда Теннисона, хоть Томаса Харди, но только не Киплинга! Тут говорится о противостоянии автора всей тогдашней литературной общественности, скандально вставшей на дыбы при неожиданном, взрывном появлении в английской словесности этого, по газетным отзывам, «литературного хулигана из Индии»…

К тому же пришпилить его, на коллекционерский манер, к листу того или иного направления или «течения» оказалось невозможно: ну не умещался он в общепринятое литературное пространство… («Как не такой, так сразу уже и ругаться?» — говорит в аналогичной обстановке один из героев А. Синявского).

Впрочем, ни одно крупное явление в литературе любых времен никогда не укладывалось в те рамки направлений, течений, школ, которые были по сути дела высосаны из пальца как литературоведами, стремившимися систематизировать все, что никакой систематизации не поддается, так и самими писателями и поэтами, нередко стремившимися сочинить манифест пошумнее и поярче. Вот примеры этого явления хотя бы из русской поэзии. Полностью в рамки «символизма» укладываются Бальмонт, Белый, Брюсов… Но не Блок. Футуристами оказываются хоть В. Хлебников, хоть Б. Лившиц, но не Маяковский… Насчет акмеистов — вспомним утверждение А. Блока: «Никакого акмеизма нет. Есть поэт Мандельштам». И хотя в данном случае мы можем указать на то, что Блок не заметил поэта Ахматову (возможно, из-за ее молодости, а Гумилева намеренно по личной неприязни между двумя поэтами), но в отношении того, что акмеизма как единого стиля нет, видимо, приходится с Блоком согласиться: ну что может быть общего между тремя большими поэтами, причислявшими себя к акмеизму? В чем сходство их между собой? Сходства и следа нет! Тогда как в рамки гумилевского манифеста или мандельштамовской статьи о том, что это за такое «направление», вполне спокойно уложатся, к примеру, давно забытые М. Зенкевич и Вс. Рождественский.

Вот так же обстоит и с причислением Редьярда Киплинга к любому из литературных течений его времени… Не влазит он даже в упомянутые два самых просторных из прокрустовых лож классификации! И не влазит просто потому, что он — великий поэт и один из самых значительных прозаиков в английской литературе рубежа веков. С тех времен, как Дж. Байрон заставил говорить о себе всю Англию, ни один поэт не приобрел за такой короткий срок столь широкой и скандальной славы…

Но дело было далеко не только в скандальности молодого поэта: «С приходом Киплинга в английской литературе впервые мощно зазвучал голос человека, живущего в Индии и ощущающего всеми пятью чувствами ее особенные краски и звуки […] человека, изображающего жизнь современной Индии со всеми ее противоречиями, со сложным переплетением интересов различных наций и социальных слоев, страны, где Восток и Запад (в лице колониального английского общества) столкнулись лицом к лицу» (Н. А. Вишневская и Е.П. Зыкова, «Запад есть Запад», изд. ИМЛИ РАН, 1996).

«В тринадцать лет я боготворил Киплинга, в семнадцать — ненавидел, в двадцать — восхищался им, в двадцать пять — презирал, а теперь снова нахожусь под его влиянием и не в силах освободиться от его чар». Так писал Джордж Орвелл в некрологе на смерть Редьярда Киплинга.

Отчасти такие крутые повороты в отношении к поэту объясняются его выходящей за всякие нормы многогранностью. Не случайно именно это свойство Киплинга отметил в 1958 году в своей речи «Неувядающий гений Редьярда Киплинга» Т. С. Элиот: «…чтоб написать истинный портрет этого человека, описать его творчество, нужно рассмотреть очень разные грани его творчества и только за их пределами осознать единство».

2.

«Без Киплинга вся русская поэзия XX в. (разве что кроме самого его начала) была бы совсем другой»

Александр Галич

Герберт Уэллс, вспоминая свои студенческие годы, так писал о Киплинге: «Этот колдун открыл нам мир самых разных механизмов и самых разных никак не поэтичных вещей, мир инженеров и сержантов. […] Он превратил профессиональные жаргоны и сленг в поэтическую речь. […] Киплинг с мальчишеским энтузиазмом что-то темпераментно кричал, он радовался людской силе, упивался красками и запахами огромной Империи. Он завоевал нас, вколотил нам в головы звонкие и неувядающие строки, особенным образом расцветил наш простой бытовой язык, и многих заставил просто подражать себе».

Так обстояло дело со взбаламученным морем английской поэзии на рубеже веков. А уж что касается поэзии русской, то влияние Киплинга на нее оказалось несравненно более грандиозным, чем даже на его родную, английскую.

Не надо и пристально вглядываться, чтобы увидеть, что с времен Байрона ни один иностранный поэт так сильно не повлиял на русскую поэзию, как Киплинг. (Сравнимым с влиянием Байрона на русскую литературу было, разве что, влияние Вальтера Скотта, но скорее в прозе (см. книгу М. Альтшуллера «Эпоха Вальтера Скотта в России»). В русской поэзии же В. Скотт повлиял всерьез разве что на одного Лермонтова). Для того, чтобы доказать правдивость этого широковещательного заявления, я вкратце напомню тут о тех русских поэтах, которые без Киплинга были бы совсем иными или вообще бы могли не состояться. Итак, долго не думая, просто хронологически:

Гумилев. Ну, первый же пример, хотя бы «Капитаны», с их наивным, но, в общем-то, прямо идущим от Киплинга сгущенным романтизмом, — и прежде всего преклонением перед сильными характерами:

…Те, кому не страшны ураганы,Кто изведал малъстремы и мель,Чья не пылью изодранных хартий,Солью моря пропитана грудь,Кто иглой на изодранной картеОтмечает свой дерзостный путь…И, взойдя на трепещущий мостик,Вспоминает покинутый порт,Отряхая ударами тростиКлочья пены с высоких ботфорт…

И виноваты не поэты, а бег времени, что стихи такого рода все дальше и бесповоротнее, хотя вполне законно, переходят в разряд поэзии для детей; возможно, это происходит по причине их некоторой картонности, видной взрослым очень явственно на фоне живого и многогранного стиха самого Киплинга.