Рейтинговые книги
Читем онлайн Медальон льва и солнца - Екатерина Лесина

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 27 28 29 30 31 32 33 34 35 ... 52

– Скажите, Валентина Степановна, что вы знаете о семье Калягиной? Братья-сестры, прочие родственники?

– О семье? – Она прищурилась, поджала губы. – О семье Люда рассказывать не любила, она стеснялась того, что из деревни родом, понимаете? Хотя ничего деревенского в ней не было, наоборот, она вся такая стильная была, умела выбирать одежду, краситься, за модой всегда следила, вкусом обладала отменным.

Рещина вздохнула, бросив быстрый косой взгляд в зеркало, поправила прическу, тронула серьги-капельки и продолжила рассказ:

– Вообще, когда мы тут начали обживаться, только-только обустраиваться, тут дневать и ночевать приходилось. Из города-то не больно и поездишь, а из деревни близко, но Людочка все равно предпочитала или тут оставаться, или мотаться в город. Я ее как-то спросила, почему так, ведь дом же есть, кой-какие и удобства, все лучше, чем в здешнем развале. А она мне ответила, что от тех удобств ее тошнит, что у нее с домом воспоминания жуткие связаны, и вообще…

– А что за воспоминания? – Венька глядел на директрису снизу вверх, просительно и даже как будто заискивающе.

– Да я мало знаю. История и вправду мрачная. Сначала бабка умерла, ее Людочка очень любила, часто повторяла, что от нее и жизни научилась, и вообще такой, как есть, стала, ну, сильной то есть. А потом в скором времени и мать заболела. Отца-то у Людочки не было, точнее, он мать бросил, прямо-таки вышвырнул из жизни и ни про нее, ни про дочь не вспоминал. Она от этого переживала, даже не переживала, а… ну вот как будто сидела внутри такая злоба непонятная, что прям страшно становилось. Вот заговаривает и замолкает, уставится в стену, и лицо такое… страшное, понимаете?

Венька кивнул, Семен тоже, и ободренная вниманием Валентина Степановна продолжила:

– Он вроде как знаменитостью был, не знаю, правда или нет, но история как из романа, он – то ли режиссер, то ли сценарист, Людочкина мама – начинающая актриса, которую соблазнили и бросили тут, забыли про нее и ребенка. Ну, не силой, конечно, просто пойти ей было некуда, кому мать-одиночка нужна? Вот… что еще? Да, я про то, что в доме Людочка бывать не любила, рассказывать начала, да и сбилась.

– Ничего, ничего, – поспешил успокоить Венька. – Все по делу, Валентина Степановна, спасибо вам большое, вы очень нам помогаете.

– Ради Людочки… хотя ей бы не понравилось, она жутко не любила, когда другие в ее жизнь лезут. Так вот, значит, после бабушкиной смерти у Людочки мама заболела, а сама-то Людочка еще ребенок, выпускной класс… рак нашли, вроде неоперабельный, а это приговор, понимаете?

Венька снова кивнул.

– Людочка сказала, что тогда она к отцу поехала, второй раз в жизни.

– Во второй? А в первый когда?

Рещина растерянно замолчала, потом как-то совсем неуверенно пожала плечами и тихо ответила:

– Не знаю, она не говорила.

– И неудачно?

– Не совсем. Сказала, что пригрозить пришлось: папочка ее в политику лез, ему лишние волнения на фиг не нужны были, он и денег отвалил, лишь бы дочку не видеть, а потом вроде как сам решил помочь – врача посоветовал, профессора какого-то, который лекарство разрабатывал от рака.

Она снова замолчала, сгорбилась как-то, съежилась и даже побледнела, хотя бледность эта, скрытая слоем пудры, была малозаметна, только темные румяна словно бы стали ярче, выделив острые скулы.

– У меня самой мама от рака умерла, – пояснила Рещина. – Мы с Людочкой еще поэтому так хорошо друг друга понимали: очень больно, когда такой близкий человек, а ты помочь не в состоянии. А она пыталась… но лекарство было новое, неапробированное и… в общем, Людочкина мама умерла. Не от рака, а от уколов этих, которые ей дали. И вышло, что Людочка как бы сама маму и убила… вот.

На этот раз молчание было долгим, Венька, кажется, растерялся, да и Семен, если по правде, понятия не имел, чего сказать.

– Когда она мне об этом рассказала, то я поняла, почему ей в доме бывать не хочется и видеть ничего там… я б этот дом вообще продала, а Людочка вот отказывалась… говорила – чтоб помнить. И медальон свой затем же носила, ну, чтоб помнить.

– Какой медальон?

– Такой кругленький, небольшой, вот примерно где-то так, – Валентина Степановна сложила пальцы колечком. – Старинный вроде бы, золотой. Рисунок еще помню, там лев был, как на гербах, знаете? На задних лапах стоял, а передние растопырены, и в них солнце держит. Людочка часто медальон этот проклятым наследством называла…

Директриса замолчала, постучала ногтем по столу и, точно очнувшись, встрепенулась.

– А что, вы не нашли его, да? Простите, я, наверное, глупая, я, наверное, сама виновата, что сразу не сказала, но Людочка никогда, понимаете, никогда не снимала медальон! Она до жути боялась его потерять и на двойной цепочке носила! Это важно, да?

– Это очень важно, – ответил Венька. – Вы даже не представляете, насколько!

И вправду важно. Медальона при потерпевшей не было, это Семен хорошо помнил.

За воротами пансионата Венька остановился, вытащил из кармана мятую пачку сигарет и закурил. Мешаясь с запахами доцветающей сирени, свежескошенной, но уже начавшей подсыхать на полуденном солнце травы, дым вплетался в общую картину сельской пасторали.

– Не-а, ты как знаешь, а я ей не верю. – Венька потянул носом воздух и чихнул. – Не, ну сам погляди. Сначала она говорит, что подружка не больно-то о прошлом трепалась, а потом берет и выдает полный расклад.

– И что?

– А ничего. Вот смотри. Росла себе Людочка в деревне, брошенная, забытая, никому не нужная, хотела в город вырваться, в люди, и тут, бац, узнает, что папаша у нее, оказывается, знаменитый и богатый, только вот про дочку и слышать не хочет. Обидно?

– Обидно, – согласился Семен.

– А потом вообще приключается эта история с болезнью и лекарством, которое вроде вылечить должно, а вместо этого убивает. Конечно, может быть, что и вправду несчастный случай, лекарство-то экспериментальное, но спорю на что хочешь – девочка решила, что маму отравили специально!

Спорить Семен не стал, пока у Веньки все логично вырисовывалось. Грязная история, куда ни копни – грязная. А небо над головою чистое, и прямо глаза от этой чистоты слепит, палит солнечным светом.

– Теперь дальше. Людочка из деревни сматывается, некоторое время занимается проституцией, а потом вообще исчезает. Так? А с другой стороны, если припомнить вторую потерпевшую, то в ее биографии имеем два заказных убийства – отца и матери… причем отец знаменитый: режиссер – первое совпадение, а потом и политик – еще одно.

– Полагаешь…

Венька и договорить не дал:

– Да уверен! Она за заказами стояла, мстила, и на панель пошла не столько ради денег, сколько ради нужных контактов… а сестрицу в живых оставила, чтоб та сполна жизни хлебнула! А когда не вышло, то… – Венька замолчал, выплюнул окурок и, раздавив ботинком, заметил: – Не выходит.

Оно и правда, концы с концами не вязались. Как там с заказными убийствами дело обстояло, Семен не знал, материалы бы почитать, биографии прояснить, даты сопоставить, тогда б, конечно, можно было бы и выводы какие-то делать. Но одно понятно – не могла Людочка сестру, если вторая покойница все-таки сестрой ей доводилась, убить. Она ж к этому времени сама трупом была.

– Ну ладно, – сдаваться Венька не собирался. – Хорошо, тогда еще вопрос – куда медальон подевался? С солнцем и львом? Надо искать… может, он и ни при чем, но искать надо!

Семен согласился. Надо – значит, надо.

– В общем, так… раз все равно приперлись, наведайся-ка в дом. Конечно, осматривать его осматривали, но все равно пошуршать стоит, мало ли, а вдруг… – Венька потер переносицу. – Ну а я… я в управление… Калягиной займусь и директрисою заодно… сестры-сестрички-подружки. Господи, ну до чего все запутано, а?

В кино мы так и не сходили, более того, Костик изменился.

 – Пойми, Басечка, дело серьезное, дело ответственное… – Он отводил взгляд, тер руки, точно пытаясь соскоблить невидимую грязь. – Я – человек творческий, но… обыватели, формализм мировоззрения, необходимость соблюдения некоторых аспектов общественного бытия… увы, увы, никто из нас не свободен в своих желаниях.

Никто не свободен… он собирается уйти, не навсегда – на время.

 – Я причиняю тебе страдания, но немного мужества, немного терпения… скоро мы будем снимать новый фильм, я позабочусь, Басенька, чтоб ты получила роль…

Страдания? Терпение? Я терплю Костика, мне стыдно за такую к нему неблагодарность, но его постоянное присутствие рядом раздражает. Он… он совсем не такой, каким казался вначале. Он любит говорить, много и долго, о планах, о былых и будущих наградах, о том, как тяжело в сегодняшнем мире талантливому человеку, и о том, что за границей работников искусства ценят, не то что у нас. Рассказывая о Праге, Париже, Будапеште, Берлине, он говорит не о городах, а о себе… он постоянно говорит о себе и, наверное, имеет на это право, потому что Костик – гений, признанный, заслуженный, народный, лауреат и номинант. Рядом с его именем много слов. Тяжелых, гранитно-серо-торжественных и совершенно не подходящих Костику.

1 ... 27 28 29 30 31 32 33 34 35 ... 52
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Медальон льва и солнца - Екатерина Лесина бесплатно.

Оставить комментарий