Чебурашка - Дмитрий Ромов

Я вот попросить хотел…

— А я себе налью, только заварил. Ты говори-говори, я тебя слушаю.

— Так вот, в заключении написано, что умер он от инфаркта, может оно, конечно, и так…

— Как это может… Если патологоанатом выдал заключение, значит так оно и есть. Это у нас истина в последней инстанции. Знаешь, сидячая работа, нервы, опять же, алкоголь…

Он минут пять разглагольствует о здоровом образе жизни.

— Дядя Витя, короче, — не выдерживая, перебиваю я, — вы помочь можете? Про здоровый образ жизни я всё знаю, поверьте. Мне бы про дядьку. У него в квартире всё перевёрнуто было и дверь не закрыта. Сам бы он не сделал ни того, ни другого.

— Это ты зря, такое часто случается. Зайдёт человек домой, а дверь запереть забудет, она и откроется сквозняком. Если собачки нет.

— Вы его не знаете, он пока дверь на все замки не закроет, не отойдёт. Очень к этому вопросу внимательным был. Это пунктик. И в квартире у него у каждой вещи своё место было, а тут полный раскардаш. Понимаете? Я думаю, его убили. Вы можете помочь разобраться?

— Что значит, убили? Ты с ума что ли сошёл? Тебе же заключение выдали! И там чётко всё написано.

— Неважно, что там написано…

— Важно, ещё как важно, — перебивает дядя Витя.

— А откуда тогда всё это безобразие взялось?

— Может, кто-то уже после его смерти вошёл? — предполагает капитан.

— Как вошёл-то? Сквозь стену что ли?

Он замолкает и внимательно на меня смотрит.

— Так, Артём, — наконец, говорит он и достаёт сигарету из белой с тонкими полосочками картонной пачки «ВТ».

Прикуривает, глубоко затягивается и выдувает несколько одинаковых, ровных колечек.

— Не кипишуй, во-первых. Я тебе помогу. Во всём внимательно разберусь. Просто я хочу тебе сказать, что люди постоянно умирают. Для тебя это трагедия, но такова жизнь. Я тебе больше скажу, ты ведь тоже умрёшь. И даже я, представь?

Эта мысль вызывает у него недоумение и он пару раз не то всхлипывает, не то всхохатывает.

— Скажи, кто занимался этим делом и я всё досконально изучу, проверю и проконтролирую. И с патологоанатомом поговорю. Я понимаю, ты сейчас на взводе, сразу после кладбища, но не беспокойся, я тебе помогу.

Я диктую. Он записывает. И на этом мы расстаёмся. Я выхожу и, честно говоря, не слишком верю в то, что дядя Витя мне поможет… Понтоваться он любит, а вот как до дела дошло…

Сука! Инфаркт! Он что из-за гаража распереживался? Пожалел, что мне отдал? Хрень это всё! По сравнению с первой жизнью у него произошло не так много изменений. Совсем немного!

Стало разнообразнее питание. Стало чуть больше общения. Блин, он же радовался, когда я приходил! На чистом спать стал. Что ещё изменилось? Ну, понятно, «жопорожец» и гараж. В прошлый раз он мне их не отдавал.

Но как эта колымага могла повлиять на сердечную деятельность? И что у него искали? Деньги? Что? Рукописи? Хоть башкой бейся, ничего не понимаю! Что я упускаю? А что-то ведь упускаю! Председательша и слесарь… Но мы их не впустили. А в той жизни?

Я иду домой, ломая голову над этой загадкой и не замечаю дядю Валю, почётного автомобилиста нашего двора.

— Артём! — кричит он из глубины гаражных рядов. — Иди сюда!

Я останавливаюсь, смотрю на него и, узнав, подхожу ближе.

— С кладбища? — спрашивает он.

— Ага…

— Всё нормально прошло?

— Да, дядя Валя, всё по уму.

— Ну и хорошо. Пусть земля ему пухом будет… Пошли, я тебе покажу чего-то.

Мы подходим к моей тачке, снова выкаченной из гаража.

— Так-то можно было бы попробовать подшаманить, — говорит Валентин, — ржавчина не сквозная, её зачистить раз плюнуть, ходовая вроде терпимая, но движок убит напрочь. Надо менять, а это… ну, в общем овчинка выделки не стоит…

— А сколько новый двигатель стоит?

— Не знаю. Ты найди его ещё. Для начала можно попробовать головку поменять, но мозго*бства столько, что даже думать не хочется.

— А вы бы могли взяться? Я бы вам заплатил если что…

— Чего⁈ Нашёлся плательщик! Я тебе за деньги что ли? Помочь просто! Тоже мне. Нет, не возьмусь, не справлюсь, работы много. Всё перебирать… Нет, давай обратно закатим и точка, забирай ключи свои.

Мы так и поступаем. А ведь жаль… Теперь, когда дядьки не стало, я бы хотел восстановить этого ушастого. Хотя бы в память о нём…

— Да что мне этот гараж, — машет рукой тётя Таня.

Она сидит у нас в гостиной, рядом мама, папа. Бабушку отвели домой, а чуть позже к ней пойдёт и мама, переночует у неё сегодня.

— Когда возможность была, я в кооператив вступила, Гриша тогда очень хотел машину завести. Ну, а сейчас ни машины, ничего. Так что пользуйтесь спокойно… Одна, как сыч всю жизнь.

— Спасибо, — кивает мама.

Я тоже благодарю.

— Да перестаньте вы, — машет она рукой. — Нин, я тут подумала, у меня ведь ни ребёнка, ни котёнка, тоже в один прекрасный день — ой! И всё, как не было ничего.

— Да тьфу-тьфу-тьфу, что ты говоришь, Таня! Тебе лет-то всего ничего.

— Я говорю, что надо мне Артёма в кооператив ввести. Как это делается, я уж и не помню. Чтоб когда помру, квартира ему досталась. Завтра переговорю с председательшей, чтоб собрание устроила, пока я здесь. Или прописать хотя бы…

— А ты сколько быть планируешь? — спрашивает отец.

— Ну, до девяти дней точно пробуду. Пока разберу всё — документы, рукописи. А там посмотрим.

Я слушаю вполуха. Квартиры, гаражи, машины… Что пошло не так? Как так могло произойти вообще…

В воскресенье мы едем на барахолку. С Катей. Пробный шар, разведка боем. На «пятьдесят первом» от Политеха минут сорок ползём до остановки, где на обширном пустыре, ограждённом сеткой, происходит действие, соответствующее названию.

Можно было поехать к цирку, это ближе к дому, но там, говорят, менты лютуют, так что едем подальше. Да здесь и народу больше, а значит и шансов тоже.

У меня на плече полотняная сумка, у Катьки тоже. План такой. Она база, я челнок. Я продаю, она прикрывает. Беру одну пару, продаю, прихожу за другой. Всего у нас трое штанов, двое больших, одни