Лики Срединного царства. Занимательные и познавательные сюжеты средневековой истории Китая - Алексей Бокщанин

Властей бесило, что анонимный автор остается мистификатором во всем. Так, действие своего романа он относит к началу XII века, то есть к эпохе династии Сун, а описывает жизнь и ее реалии времен империи Мин XVII века. Ланьлинский Насмешник как бы говорит: «Помилуйте, какая сатира на современное общество?! Речь идет о прошлом!» И за каждой главой слышен язвительный голос Ланьлинского Насмешника — то озорной, то осуждающий. Этот эзоповский язык дает автору возможность клеймить современных сановников, но писать в прошедшем времени: «Да, читатель, — у власти стояли лицемерные сановники. Двор кишел клеветниками и льстецами. Преступная клика торговала постами и творила расправу. Процветало лихоимство. Назначение на должность определялось весом полученного серебра. В зависимости от ранга устанавливалась и взятка. Преуспевали ловкачи и проныры, а способные и честные томились, годами ожидая назначения. Все это привело к падению нравов». Как же притянуть к ответу этого обличителя, если он пишет о делах давно минувших дней?!

Автор не скрывает своего язвительного отношения и к служителям культов. За деньги буддийские и даосские монахи и монахини готовы на любую подлость. Все эти «благочестивые» люди — либо похотливые бабники, либо пьяницы, либо явные стяжатели, либо жуликоватые хитрецы. Как бы шутя, Ланьлинский Насмешник создает едкую сатиру на общество Китая конца династии Мин, на падение нравов и разложение правящей верхушки. «Цзинь, Пин, Мэй» — зеркало целой эпохи, отражение начавшегося кризиса. В Поднебесной падают моральные устои. Зато растет могущество денег, процветает ростовщичество. На этой волне и поднимается Симэнь Цин — новый герой тогдашнего общества, непривычный персонаж литературы. Именно обесценение морали, особенно в быту, — любимый конек Ланьлинского Насмешника.

Растленный мир китайского и маньчжурского чиновничества не мог простить Ланьлинскому Насмешнику его обличительного настроя и едкой иронии. Сразу же по выходе книги в свет власти объявили ей войну. Роман оказался под строжайшим запретом, а его тиражи уничтожались. Однако книгу тайно печатали вновь и вновь. Но издатели, решив сделать роман более приемлемым для верхов, пошли на сильное сокращение текста. Приглушили демократическую струю. Сняли обличительные характеристики отрицательных персонажей — в том числе местных чиновников, придворных сановников и самого императора. Неизвестный редактор тем самым смягчил социально-обличительную направленность романа, сделав его по преимуществу любовно-бытовым. Зато, пытаясь обхитрить власти, заботливо сохранил обилие альковных сцен и пассажей, эротических иллюстраций. Однако и «кастрированный» вариант власти сочли чересчур «развращающим нравы» и «крамольным». Издание 1636 года приказано было уничтожить. Дабы уберечь «крамольные» оригиналы, то есть первые издания, от уничтожения, китайцы увозили их в Японию. Хранить роман в его первозданном виде было небезопасно. Так «опасный» роман еще в конце правления династии Мин попал в поле зрения «литературной инквизиции», или «письменных судилищ». Однако самые многочисленные запреты на роман посыпались со второй половины XVII века, то есть с установлением в Китае маньчжурской династии Цин, когда эту «крамольную» книгу распространяли с оглядкой, а читали с опаской. Отсюда и стойкое сокрытие автора под озорным псевдонимом.

Эта «энциклопедия нравов» сразу же встала в ряд повествовательной демократической прозы. Роман написан на разговорном, то есть почти простонародном, языке. Ретрограды, строгие моралисты и хранители политических устоев отнесли роман к «образцам крайне непристойной прозы», «низкой» и «грязной» литературы. Конфуцианские ортодоксы, люди ученой и литературной элиты третировали такую литературу как «вульгарную», «вздорную», «научающую разбою и разврату». В итоге роман, с одной стороны, черпал общественную поддержку, а с другой — вызывал волну недоброжелательности. Долгое время верхи общества культивировали подозрительное и пренебрежительное отношение к роману. А сам литературный шедевр находился на полулегальном положении, вызывая острую неприязнь литературных ретроградов. Роман пытались опорочить любыми средствами, умалить его художественные достоинства. Говорили, что роман-де страшно брать в руки! Над ним висит проклятье!

В XVII веке книга была выхолощена еще раз. В новом варианте она вышла под названием «Первая удивительная книга» («Дии цишу»). «Развратный» текст романа перебивался многочисленными междустрочными комментариями, толкованиями, ссылками и сносками, дабы «обезвредить» книгу. Ту же цель выполняла целая дюжина «благонамеренных» предисловий, вступительных статей и «спасительных» трактатов. Именно в этих усеченных вариантах началось широкое хождение «Цзинь, Пин, Мэй» среди читающей публики. Казалось бы, роман введен в рамки приличия. Ан нет! Начиная с 1687 и по 1736 год «Цзинь, Пин, Мэй» особыми указами запрещался семь раз! Его нельзя было печатать, продавать и держать дома. Нарушителям грозило суровое наказание. При всем том он не раз издавался в виде «Первой удивительной книги». Тем самым как бы убивали двух зайцев. Во-первых, сбивали повышенный и «нездоровый» интерес к роману. Во-вторых, отводили читателя как можно дальше от первоначального, то есть «крамольного» и обличительного, варианта. Тем не менее власти сохраняли позу блюстителей нравственности, причисляя роман к числу «аморальных», «грязных» и «сеющих разврат» книг. Как «подрывное» произведение «Цзинь, Пин, Мэй» способствовал расшатыванию идейных устоев режима, ибо он обнажал и бичевал пороки правящего слоя. Властей страшил именно обличительный настрой Ланьлинского Насмешника, а не красочный ряд многочисленных альковных сцен.

Между тем победное шествие романа продолжалось. Книга завоевала необычайную популярность у китайской читающей публики. В XVIII столетии роман перевели на маньчжурский язык. С этого издания осуществили перевод на монгольский. В XIX веке появилась особая переработка текста для японского читателя. Позднее «Цзинь, Пин, Мэй» неоднократно переводился в Японии и Вьетнаме. Успеху романа способствовала превосходная литературная форма повествования, и в том числе его поэтический пласт. Каждая глава начинается со стихотворения, которое как бы задает тон всему дальнейшему повествованию. Да и прозаический текст изобилует поэтическими вставками. Большая часть стихов принадлежит самому Ланьлинскому Насмешнику. Иногда он переносит в свое произведение чужие стихи. Казалось бы, настала пора примириться с этой книгой. Тем не менее литературные гонения на этот «крамольный» роман прекратились лишь в XX столетии. Публикация полного текста этого китайского «Декамерона» на его родине до сих пор запрещена. Есть лишь подпольные издания, хотя роман давно объявлен классическим произведением. Переведен на все основные языки мира. Стал гордостью мировой литературы.

Своим главным «героем» Ланьлинский Насмешник сделал Симэнь Цина. Это богатый выскочка, бездельник, мот, гуляка, завсегдатай публичных домов, бражник и домашний деспот. Полуграмотный Симэнь Цин не умеет самостоятельно написать ни одного документа. Тем не менее за солидную взятку он получает должность судейского пристава. Затем он обретает почетное звание чиновника пятого ранга. Торгаш и ростовщик становится помощником тысяцкого императорской гвардии! Он устраивает пышные приемы для приезжих важных сановников. Слитки серебра и дорогие подарки открывают ничтожному прожигателю жизни дорогу к власти, к почестям, к славе. Как сановник, он и сам берет взятки, окупая эти затраты. Симэнь Цин ссужает деньгами под высокие проценты разного рода торгашей и подрядчиков, наживая ростовщичеством огромные богатства. Прорвавшийся в высшее общество выскочка ведет себя как мольеровский «мещанин во дворянстве». Купив себе право носить знак высшей страты — чиновный пояс, он стремится перещеголять столичных сановников и заказывает себе восемь поясов. Для него чин очень важен! Он — источник почестей, взяток и гарантия сохранения нечестно добытого богатства.

Почти все действие романа разворачивается в доме Симэнь Цина. Это целая городская усадьба, своего рода «квартал» со множеством одноэтажных построек и внутренних двориков. Отсюда главный герой отправляется либо в храм, либо в публичный дом, либо к сводне, либо к очередной любовнице, либо просто на поиски очередного «весеннего» приключения. Симэнь Цин — бражник. Но главное для него не вино, а женщины. Погоня за плотскими наслаждениями — цель его жизни. Ему недостаточно шестерых жен и целого «букета» молоденьких служанок. Его второе прибежище — публичный дом.

Здесь он предается утехам с «цветочными девушками», певичками и прислужницами. Но и этого мало! «Герой» забавляется с чужими женами, молодыми вдовами и похотливыми искательницами приключений, берет к себе в дом «прелестниц» из заведений «веселого квартала». «Симэнь Цин… знал лишь наслаждения, соблазнял жен порядочных людей. Брал их к себе в дом, а как только они ему надоедали, просил сваху продать. Чуть не каждый день наведывался он к свахам, и никто не решался ему перечить». У Симэнь Цина безграничная власть над женами. Будучи не в духе, он издевается над ними. Овладевает ими в самой грубой и бесчеловечной форме. Жена для него — просто вещь, он волен поступать с ней как угодно. Своих жен Симэнь Цин избивает нещадно, как и служанок. Доведенные до отчаяния, женщины кончают с собой. Ни одна из жен Симэнь Цина не чувствует себя счастливой в его богатой городской усадьбе.