Сельская учительница - Алексей Горбачев

— Я начинаю изучать с шестым классом деепричастие. Разработала первый урок, хочу посоветоваться с вами.

— Пожалуйста, покажите, что вы там наизобретали.

Все-таки хорошо, что есть в Михайловке Василий Васильевич, он поможет, подскажет, времени для этого не пожалеет, если надо, сам придет к ней на урок. Сегодня он опять снабдил ее карточками с нужными предложениями для грамматического разбора, картинками. Потом уселся с женою за стол, изображая шестиклассников, и предложил Валентине начинать урок.

Она волновалась, будто перед ней и в самом деле были ученики.

— Нет, нет, Валентина Петровна, — порой останавливал ее учитель. — Ребята, мне кажется, не поймут из вашего объяснения, почему деепричастие все-таки является глагольной формой. Давайте уточним.

Они уточняли. Валентина благодарно поглядывала на Борисовых, чувствуя к этим отзывчивым, добрым людям большое уважение.

— Ну вот и закончился нынешний урок русского языка в нашем доме, — весело сказал Василий Васильевич, когда Валентина закрыла тетрадь с планом урока. — Вы спросите, почему второй? — Он переглянулся с женой, таинственным шепотком продолжил: — Конспирация, тайное обучение… Видели Щукина? Ушел, бедняга, расстроенный, двойку за диктант получил у меня. Но ничего, осилит, у него бычье упорство.

Валентина удивилась:

— Щукин берет у вас уроки русского языка? Но у него жена учительница.

— Он гордый. Неловко, говорит, учиться главе семейства у жены; он думает поставить ее перед фактом… Учится, читает много. А все началось с того боевого листка, который вы исчеркали красным карандашом. Щукин до сих пор хранит его…

Валентина вспомнила тот день на полевом стане, когда разгневанный Щукин-редактор сорвал с вагончика боевой листок, оставив под ржавыми шляпками гвоздей белые, похожие на крылья мотылька, треугольнички. Оказывается, не хулиганство то было, а злость на себя, на свою неграмотность. Вспомнился райкомовский инструктор Борозда, с которым она чуть не разругалась.

— Обучение взрослых можно было бы легализировать, таких, как Щукин, в селе, наверное, много.

— Есть такие, — согласился Василий Васильевич. — Это проблема ближайшего будущего. В следующем учебном году подумаем о вечерней школе. Николай Сергеевич согласен.

Неожиданно пришел сосед Борисовых Лопатин.

— Извините, на огонек забрел, — сказал он.

— Знаю, знаю, на какой огонек, — погрозила пальцем Анна Александровна. — В шахматы сыграть захотелось.

— Не отказался бы, но сегодня другое дело есть, — ответил ей Лопатин и обратился к Василию Васильевичу: — Вот статью попробовал набросать в газету.

— Ну-ка, ну-ка, Миша, прочти свое сочинение, — попросил Василий Васильевич. — Помню, ты у меня, извини за откровенность, не блистал, на троечки писал.

Лопатин улыбнулся.

— Однажды даже двойка была.

— Помню. Образ Кабанихи по драме Островского «Гроза». Наворочал ты тогда…

Лопатин покраснел. Заметив это, Василий Васильевич ободряюще произнес:

— Ладно, Миша, что было, то прошло.

Когда Лопатин прочел наброски статьи о производственном обучении, о том, как относится к этому колхозное руководство, Валентина сказала:

— Правильно. У нас и есть пародия на производственное обучение.

— Я тоже согласен, — подтвердил Василий Васильевич. — Дело не только в председателе, наш завуч тоже не проявляет рвения к этому. Давайте расширим статью, уточним, подправим и втроем подпишемся для большей убедительности. Как, Миша, не оскорбит это твое авторское самолюбие?

— Наоборот, лучше будет! — согласился Лопатин.

18

Как-то утром, собираясь в школу, Валентина услышала по радио (передавали обзор областных газет):

— …на учительской странице выступают преподаватели Михайловской школы товарищи Борисов, Лопатин и Майорова…

Лиля вскочила с постели.

— Валечка, ты слышишь?

— Да, слышу.

Диктор продолжал:

— В статье учителя поднимают жизненно важный вопрос о политехническом обучении школьников. Авторы, в частности, говорят о том, что председатель колхоза Подрезов несерьезно относится к трудовому воспитанию учащихся, ошибочно считает, будто воспитание молодого поколения — это исключительно учительское дело. — Далее диктор прочел небольшой кусок из статьи.

— Вот здорово! — восхищенно крикнула Лиля. — Ты — молодчина!

— Причем здесь я, — пожала плечами Валентина. — Статью писал Михаил Корнеевич, добавления и изменения вносил Василий Васильевич, а я только при сем присутствовала.

— Каша-то заварена тобой. И правильно! Подрезов решил, будто его дело только хлеб, молоко и мясо, пусть подумает и о другом!

На следующий день в учительской было шумно.

— Это очень хорошо, что наши учителя выступают в печати, — говорила председатель месткома Каваргина. — Мы это всячески приветствуем. Но прежде чем писать в газету, нужно было бы посоветоваться с дирекцией школы.

— Куда там! — сердито подхватила Марфа Степановна, косясь на Валентину. — Каждый сам себе голова… Между прочим, Подрезов всегда помогал школе, а теперь неизвестно — поможет ли.

— Ах, ах, пропала школа! — с шутливой трагичностью воскликнул Василий Васильевич. — А вдруг князь Подрезов обидится, а вдруг граф Подрезов рассерчает, а вдруг их превосходительству Подрезову не понравится статья в газете, что нам, бедненьким, делать, пропали мы, пропали…

— Василий Васильевич, люди говорят серьезно, а вы опять со своими шутками, — попыталась урезонить его Марфа Степановна.

— Статейки стали пописывать, — усмехнулась Подрезова. — Вы думаете, председателя задели? Нет, школу свою на позор выставили перед всей областью. Читайте, смотрите, вот у нас какие дела.

— Постойте, постойте, — вмешался историк Назаров, — какой же позор, если товарищи рассказали правду…

— Какую правду, о какой правде вы говорите! — вспыхнул Раков.

Звонок оборвал этот спор. Возбужденные учителя торопливо расходились по классам.

Оставшись наедине с Валентиной, тихая, не любившая шума Надежда Алексеевна опять с укоризной говорила:

— Валечка, милая ты моя девочка, зачем ты впуталась в это дело? Сообщила завучу о мастерской, и ладно. Мастерская — это их забота, а твое дело — уроки, тетради. Лопатин подписал статью, и хорошо, он секретарь партийной организации, ему положено. Борисов подписался, ему тоже можно, он крепко сидит. А ты? Крылышки у тебя еще слабенькие, толкнут — разобьешься…

— Да не могу я подражать трусливому Ужу в сыром ущелье! — запальчиво ответила Валентина.

Надежда Алексеевна покачала головой.

— Примеры у тебя, Валечка, все литературные, а жизни-то совсем ты не знаешь. Есть люди мстительные, они, поверь, ничего не прощают, ничего не забывают.

Только потом Валентина убедилась, что учительница математики кое в чем была права.

В Михайловку примчался заведующий районо Павел Степанович Карасев.

— Очень хорошо получается. Дожили! — сердито говорил он директору и обоим завучам, потрясая газетой. — Учти, Николай Сергеевич, виноват не Подрезов, а дирекция школы, вы, руководители! Кузьма Фокич, — обратился заведующий к Ракову, — куда же вы смотрите, куда идете?

Раков тревожно моргал серыми безбровыми глазами, мял в руках какую-то тетрадь, силился что-то ответить, но слова застряли где-то в горле да так, что он, казалось, не мог вытолкнуть их. Его острый кадычок старался сделать это, чуть-чуть подпрыгивая вверх и опускаясь вниз, но тоже безуспешно.

— Марфа Степановна, а вы? — продолжал спрашивать Карасев.

— Наладим, устраним, — отвечала та.

Марфа Степановна держала себя испытанным бойцом, зная, что начальство пошумит-пошумит и уедет, а ей оставаться в Михайловке. Лучше не возражать.

— Статьей заинтересуется райком, обязательно заинтересуется, — уверял Карасев.

Хотя Николаю Сергеевичу было неприятно выслушивать резкие нотации, но он понимал: заведующий прав. Конечно, можно было бы обойтись без этой сенсационной статьи в газете, если бы Валентина Петровна тогда пришла к нему, рассказала о мастерской.

«А разве ты сам не знал, не видел? — спросил себя Николай Сергеевич. — Она говорила твоим помощникам, но те не обратили внимания, Раков даже предупредил учительницу, чтобы она не лезла не в свое дело…»

Наедине Карасев еще резче упрекал директора:

— Удивил ты меня, прямо скажу, удивил основательно. Я был спокоен за тебя, а тут вон что делается. Чем оправдаешься? Что ответишь?

— Оправдываться не привык. А что касается ответа — можно ответить. Поторопили нас перейти на производственное обучение, нужно было годик-другой подождать. База не создана.

Карасев стоял на своем:

— Не ищи лазейки — база, условия. Надо и в этих условиях не опускать руки. Твой Раков совсем не следит, он же у тебя завуч по производственному обучению!