Сельская учительница - Алексей Горбачев

— Правильно, хорошее нравится, плохое не нравится. Значит, человек оценивает, и у каждого своя оценка. Об этом и можно поговорить на обсуждении фильма.

— А я, например, ничего не потеряю, если не посмотрю «Балладу о солдате», — подал голос Яков Турков. — Для себя полезней решить пару задач по физике или по химии.

Валентина с сожалением глянула на Туркова.

— Разве хороший фильм, хорошие стихи не для себя, не для своей души? — спросила она.

За Туркова ответил Федор Быстров:

— Про кино Яков сморозил глупость, а что касается стихов, я, Валентина Петровна, не очень к ним… Особенно не люблю современных поэтов. Все они похожи друг на друга и пишут на одну колодку.

Удивленная ответом, Валентина обратилась к Быстрову:

— Вы хорошо знаете современную поэзию?

— Почитывал…

— Это хорошо. В таком случае назовите мне ну хотя бы поэтов — лауреатов Ленинской премии и объясните, чем же они похожи друг на друга?

Парень замялся, назвал одно-два имени, но чем они похожи друг на друга, так и не мог объяснить.

— Извините, Быстров, но я не понимаю, как вы можете говорить о современной поэзии, почти не зная ее, — упрекнула она.

Будто выручая товарища, Люся Иващенко скороговоркой сказала:

— Что там говорить, Валентина Петровна, современные поэты не запоминаются, пишут больше про тракторы, а для души нужно и что-то другое…

— Я не согласна с вами, Иващенко. У нас есть замечательные поэты. И запоминаются они и для души дают многое. Вот послушайте. — И Валентина стала читать стихи наизусть.

Марфа Степановна имела привычку во время уроков неторопливо пройти по школьному коридору, чтобы взглянуть, нет ли без дела слоняющихся учеников, все ли в порядке кругом. Прислушиваясь, она по голосам учителей и ребят безошибочно определяла, что творится в классах.

Вот и сегодня она тоже неторопливо шествовала по коридору, и вдруг ее внимание привлек какой-то необычный голос Майоровой — та читала стихи. Это не показалось Марфе Степановне подозрительным: по расписанию в десятом классе урок литературы. Возвращаясь назад в учительскую, она опять услышала голос Майоровой. Марфа Степановна настороженно остановилась. Прошла минута, вторая, третья, прошло целых пятнадцать минут, а Майорова все читала и читала незнакомые стихи.

— Николай Сергеевич, прошу вас подойти к двери десятого класса, — встревоженно попросила завуч, зайдя в директорский кабинет. — Там, мне кажется, творится неладное.

— Опять бедокурят десятиклассники? — забеспокоился директор.

— Нет, хуже. Сама учительница.

Через минуту они стояли у двери.

— Слышите? Скоро конец урока, а она декламирует…

— Хорошо читает, с чувством, — шепотом похвалил директор.

Марфа Степановна промолчала. На перемене, в учительской, она как бы между прочим поинтересовалась, есть ли у Валентины Петровны план урока литературы в десятом классе. Учительница ответила — есть и протянула толстую тетрадь в клеенчатой обложке. Предчувствие не обмануло Марфу Степановну. В плане урока Майоровой значилось: «Анализ сочинений, работа над ошибками».

«Понятно. Не подготовилась к уроку», — отметила про себя завуч. Она взяла классный журнал, уверенная, что Майорова для отвода глаз в журнале записала то же, что было в плане, но встретила другую запись: «Чтение стихов современных поэтов». Хорошенькое дело! Вместо разбора сочинений — стишки!

— Валентина Петровна, зайдемте к директору, — пригласила Марфа Степановна. — В кабинете она положила на стол развернутую тетрадь учительницы, продолжала, подергивая плечами: — Не понимаю, зачем учителя составляют поурочные планы? Для формы? Доложите, Валентина Петровна, чем вы занимались на уроке литературы в десятом классе?

— Читала стихи современных советских поэтов.

— Вы слышите, Николай Сергеевич, она читала стишки, — въедливо сказала завуч и повернулась к Валентине, продолжая тем же тоном: — Вы извините, Валентина Петровна, но я в присутствии директора вынуждена сказать вам прямо — вы нарушаете учебный процесс, не выполняете программу, занимаетесь на уроке посторонними делами…

— Погодите, Марфа Степановна, — перебил директор. — Давайте выясним причину.

— Причина, мне кажется, ясная — Валентина Петровна не подготовилась к уроку, не проверила сочинения, анализировать было нечего, отсюда и стишки!

— Это неправда. Сочинения мной проверены и лежат в портфеле. Если угодно, Марфа Степановна, вы можете убедиться в этом, — резковато сказала Валентина и, взяв со стола свою тетрадь с поурочными планами, вышла из кабинета.

— Видите, она осталась при своем мнении, — заметила Марфа Степановна. — Мне кажется, Николай Сергеевич, пора призвать ее к порядку. Наказать.

— Я не вижу состава преступления.

— Как не видите? — опешила завуч. — Она сорвала урок, она плюет на школьную программу.

— Думаю, Валентина Петровна допустила небольшую ошибку.

— Что же вы в таком случае считаете большой ошибкой?

— Ваше поведение. Да, да, Марфа Степановна, и не смотрите на меня такими изумленными глазами, именно ваше поведение. Вы — старший товарищ Майоровой, вы призваны помогать ей, поправлять, если она ошиблась. Но устраивать судилища, упрекать в том, чего нет, это, выражаясь вашим языком, непедагогично. Кстати, что преподает у нас Валентина Петровна? Литературу. Стихи как раз и относятся к этому интересному предмету.

Марфу Степановну бесил негромкий, спокойный голос директора. Ей хотелось кричать, швырять со стола бумаги, потрясать кулаками. Она чувствовала, как все в ней кипело от негодования. Она уже заметила, что директор все реже и реже поддерживает ее в спорах с учителями, — значит, все-таки не сработались они… Прежде Марфа Степановна еще как-то терпела. Пошумят, повздорят, разойдутся во мнениях, но все это не затрагивало ее благополучия, и раздоры вскоре забывались. Но с появлением в школе Майоровой, которую директор защищал почему-то, все изменилось. Ожили, зашевелились, как мухи, пригретые солнцем, былые обиды.

Вообще Марфа Степановна Зайкина считала себя человеком, незаслуженно обойденным. Было время — Зорич работал у нее под началом простым учителем.

Когда старого директора школы выдвинули на партийную работу, избрав секретарем соседнего райкома партии, Марфа Степановна, конечно, не сомневалась, что директорский пост займет она, и месяца полтора даже исполняла эту должность. И вдруг директором назначили Зорича! За что? За какие заслуги? Она никак не могла представить себе учителя истории в роли директора. Он был слишком уж добр и мягок характером, почти никогда не повышал голоса, и она порой диву давалась, как и почему люди подчиняются ему, работают, исполняют его распоряжения? Впрочем, все, что происходило в школе, Марфа Степановна считала исключительно своей заслугой, уверенная в том, что без нее школа была бы не школой, а каким-то хаотическим учреждением без твердого порядка, без дисциплины.

Была и другая причина, которая заставляла Марфу Степановну думать о Зориче с непримиримой ненавистью. Никто не знал ее былых тайных замыслов, а Марфе Степановне еще живо помнились те дни, когда она, молодая женщина, так нелепо потерявшая мужа, полная сил и тоски по мужской ласке, с надеждой посматривала на учителя истории Зорича. И пусть рано поседел он, пусть одет в демисезонное пальтишко, и не было у него лишней смены белья — не беда, она порой в мыслях примеряла на него новые рубашки и костюмы, не сношенные покойным мужем (муж не любил наряжаться, да и хлопотная работа в МТС требовала другой одежды — прочной, удобной, непромокаемой). Костюмы и рубашки, по наблюдениям Марфы Степановны, были бы впору Зоричу.

Однажды зимой Марфа Степановна и Зорич возвращались из райцентра на школьной лошадке. Ехали вдвоем среди белого-белого снега. Был ясный морозный день. Ослепительно, до боли в глазах сияло солнце.

Зорич продрог. Время от времени он соскакивал с саней и бежал вслед, чтобы немного согреться. Одетая в тулуп и пуховый оренбургский платок, Марфа Степановна сперва посмеивалась над ним:

— Быстро бегаете, Николай Сергеевич, вам бы спортсменом быть. — Потом дернула вожжами и крикнула: — Догоняйте!

Зорич бежал за санями. Озираясь назад и звонко хохоча, Марфа Степановна хлестала и хлестала не очень-то шустрого коня.

— Не дайте погибнуть человеку в глухой степи! — с шутливым страхом кричал на бегу Зорич.

— А вы догоните, догоните, — отвечала она. Эта игра забавляла и волновала ее. Марфа Степановна разгорячилась, кровь заиграла в ней неудержимо, как весенний ручей.

— Думаете, не догоню? Попробую! — он тоже разгорячился, прибавил шагу.

Марфа Степановна придержала коня, и Зорич вскочил на мягкое, припорошенное снежной пудрой сено. Он плечом задел Марфу Степановну, и та упала рядом. Они лежали в санях и смотрели друг на друга. Зорич на своем лице чувствовал ее теплое дыхание, и глаза ее, зовущие глаза, смотрели на него с прищуром и улыбались.